Глеб НАПРЕЕНКО
К вопросам

1. Пожалуй, я впервые так остро осознал свое как субъекта столкновение с историей, которое невозможно пересказать, но про которое потом только и делаешь, что рассказываешь. Чувство причастности к истории возникало и на предыдущих митингах. Тогда, как бы я ни сомневался в осмысленности происходившего, я понимал, что не могу не быть там, так как есть вещи, которые должны быть высказаны. Но 6 мая, будучи захвачен историей, я впервые словно шагнул за границы самого себя. Это было именно в момент «заварухи» на Болотной, когда я обнаружил в себе иррациональную солидарность с анархистами и когда присоединился к выстроенной против ОМОНа цепи с сотней других — самых разных и неожиданных — людей. Даже на телесном уровне эта цепочка была словно преодолением индивидуальной замкнутости.

Кажется, именно анархисты, как бы их ни ругали, придали происходящему смысл и жизнь. Многие, с кем я общался, еще в начале марша говорили, что у них есть смутная потребность в чем-то особенном, в новом шаге. Можно жалеть о том, что многотысячная мирная сидячая забастовка не удалась из-за проблем с организацией. Но по сравнению с тем необратимым шрамом, который, к счастью, оставила произошедшая заваруха на истории, это, увы, лишь эфемерные мечтанья. Многие, кто осуждает анархистов, пытаются приписать им ту же этику, с которой идентифицируются сами, пытаясь тем самым загнать надличностную стихию в русло собственной идентичности.

Последующие дни оказались для меня продолжением той же захваченности происходящим, только в более ироничной и ускользающей форме. Несмотря на общую неартикулированность целей, порой эта непрерывная миграция по скверам, бульварам и переулкам напоминала мне карты Парижа Ги Дебора с нанесенными на них стрелками и ситуационистские идеи использования, переосмысления и перенаправления задаваемых властью маршрутов людских потоков в городе.

События 6 мая и далее — фактор, формирующий поколение мое и моих сверстников, многие из которых пишут сейчас дипломы и жалуются, что история мешает им это делать, замкнувшись в своих квартирах: на нашей сознательной памяти таких событий еще не было. И это тоже относится к сфере необозримого — возникает нечто, что объединяет всех, хотя каждый интерпретирует это по-своему.

Расширением границ моих представлений о митингующих и новым обнаружением невозможности обозреть их стали общение с задержанными вместе со мной в ОВД и беготня с незнакомыми собратьями в переулках у Тверской. Там были и пенсионер-интеллигент, и мебельщик, и бывший военный, и татуировщик из Питера, и студент из Башкирии, и люди из Череповца… Это окончательно развеяло для меня миф о бесящемся с жиру «креативном классе». Разнобой идей порой обескураживал: юноша с велосипедом терпеть не мог Удальцова, бывший военный только его и уважал, женщина лет шестидесяти искала Навального, чтобы рассказать ему историю о своем севшем в тюрьму сыне, девушка с розовым треугольником полагала, что Собчак — самый нейтральный и потому хороший персонаж, пенсионер вздыхал, что все так называемые лидеры бестолковы, сотрудница полиции сетовала, что Россия — слишком большая страна…

Как быть с этим неподвластным, необозримым разнобоем порывов и мнений?

2. Хорошо бы воспитывать в себе чуткость к общим импульсам; думаю, важно также показать людям, что их мнения, как бы разнородны они ни были, могут превращаться в действие. В обществе силен страх высказывания и тем более совершения общественного акта — в самых разных ситуациях люди боятся, «как бы чего не вышло», как бы не поссориться с начальством и т.д. В этом смысле миграция по бульварам, когда происходящим заинтересовывались многие прохожие, думаю, могла послужить неплохой работой с общественным сознанием. Тем, кто как-то соотносит себя с происходящими событиями, важно перенести навык инициативности и бесстрашия перед несправедливыми или глупыми действиями властей в повседневную жизнь. Мне на ум приходит школа моей племянницы, где дирекция пытается вопреки санитарным нормам ввести вторую смену, чтобы получать больше финансирования, — мой брат вместе с рядом родителей поднял волну протеста, которая, надеюсь, увенчается успехом, несмотря на то что часть родителей боится дирекции.

Попытки обозреть социальную реальность в целом предпринимают многие левые, например, люди из РСД, справедливо указывающие на корни многих проблем. Тот, кто считает себя политическим активистом, должен, думаю, не только заниматься просвещением, формируя общественную реальность, но и в первую очередь подключаться к непредсказуемо возникающим очагам сопротивления — к историческим событиям.

3. Несмотря на сложное отношение к Навальному, из популярных лозунгов мне когда-то нравился «Мы здесь власть». Сейчас в голове вертится что-то вроде «Больше реальности. Больше действия. Больше смысла».

4. Как искусствоведа, меня заботит соотношение непосредственного опыта столкновения с произведением искусства и того, как осмыслить это произведение в качестве носителя циркулирующего в обществе смысла. Искусство и разговор об искусстве размечают ту систему координат, в которой можно осмыслять и, соответственно, создавать политику и гражданскую деятельность.


Артем ТЕМИРОВ
К вопросам

1. Я сознательно не ходил на митинг 10 марта на Новом Арбате, потому что решил игнорировать все митинги, организованные теми же людьми, которые организовывали митинг на Болотной и на Сахарова. Помню, решил: на шествия ходить буду, на митинги — нет. Однако это не было связано с тем, что у меня пропал энтузиазм или что я решил, будто ничего не изменить. Просто я понял, что тратить время нужно на другие формы протеста. Но 6, 7 и 8 мая протестное движение вступило в другую фазу. Это больше не «потусоваться и показать свою креативность», теперь это действительно стало событием политики. Шествия, митинги, даже группами по 30/50/100 человек, приобрели совершенно иное значение. И мои личные впечатления связаны с ощущением этого перехода. Это придает больше энтузиазма и какой-то внутренней уверенности, даже, может, воодушевляет, потому что теперь люди, представляющие собой движение, объединены не абстрактным «мы» красивых и образованных, которое всех поразило на первой Болотной, Сахарова и особенно на Белом кольце; теперь «мы» — это граждане, продемонстрировавшие свою решимость менять страну, а не только желание. Это «мы» показало, что не страшны ни автозак, ни дубинка, «мы» не исчезнет.

2. Власть будет продолжать игнорировать движение в том смысле, что не будет начинать никакой диалог и настоящие реформы. Еще власть будет пытаться дискредитировать движение — не просто подборкой кадров и занижением количества участников, а самым радикальным враньем, выставляя нас как экстремистов и радикалов. Если протестное движение не затихнет через неделю, то от массовых задержаний власть перейдет к активизации деятельности центра «Э» по отношению к отдельным активистам, так как власть до сих пор не представляет себе протестные движения без лидеров.

Слово «власть» намеренно повторялось так часто. Власть-власть-власть. От этого слова нас скоро будет тошнить, и тогда начнутся настоящие трансформации.

Протестное движение будет развиваться. Несколько тысяч человек манифестировали свое наличие в реальности, свое наличие в социально-политической действительности. И эти люди не исчезнут, их количество будет только расти, так как проблемы не могут решиться сами собой, а власть их решать не собирается.

Спонтанные ежедневные акции в разных точках города кажутся мне наилучшей стратегией на данный момент. Во-первых, ОМОН просто не успевает реагировать так быстро, во-вторых, уже не хватает автозаков и мест в ОВД. Если говорить про долгосрочную перспективу — необходимо продемонстрировать обществу, что нас уже немало и что мы не радикалы и экстремисты, да, мы готовы пойти на ОМОН, когда он устраивает давку, но мы не получаем никакого удовольствия от ударов омоновскими дубинками и ботинками. Думаю, в мае-июне может возникнуть палаточный лагерь по типу Occupy Wall Street, возможно, там не будут жить постоянно, но это может просто стать ежедневным местом встречи политически активных граждан, где будут устраиваться лекции, общие обсуждения действий и стратегии и т.д.

Очень важно, чтобы люди сегодня сами определились, за что они борются. «За все хорошее, против всего плохого» — уже недостаточно. И я не говорю о том, что все протестующие вдруг должны обрести политическую субъектность и осознать свою приверженность социалистическим, либеральным или консервативным идеалам, я говорю о том, что каждый должен понять свои личные причины протеста и свои цели, какой он хочет видеть нашу страну.

Все остальное будет происходить само собой, и новые группы, и активисты, и стратегии действий, и все остальное.

3. Я согласен только на радикальные реформы, преобразовывающие всю суть социальной, экономической и политической сфер жизни в нашей стране. Никаких компромиссов.

Фундамент, на котором построено наше общество, нуждается не в стилистической работе, которая бы устроила мифический «креативный класс», требующий во всем красоты и удобства, а в изменениях, затрагивающих самую суть. С властью не может быть никаких разговоров и круглых столов. Нам не нужна эта власть. Нам нужно новое государство: новая конституция, новое законодательство, новая законодательная, исполнительная, судебная, пенитенциарная системы, новые системы образования и здравоохранения. Нам нужно расширение социальной сферы, а не сужение: нужно добиваться не только бесплатного образования и медицины (которых нет), но также бесплатного транспорта и льготного жилья для всей страны, а не только военных. Нам не нужны услуги, нам нужен доступ к реализации наших прав. Я протестую не против Путина или Медведева, я протестую против всего устройства нашего общества.

4. Все сложно. С одной стороны, моей профессиональной деятельностью является написание диссертации, с другой стороны — в последние несколько месяцев это организация фестиваля экспериментальной культуры «В Поисках Нового Языка». Диссертация для меня является не отпиской, а реальным исследованием, требующим проработки огромного количества литературы. Как ни странно, это тоже соотносится с моей гражданской активностью, но лишь тем образом, что позволяет мне прояснить собственные позиции и лучше понять происходящие сегодня процессы, так как в исследовании я в том числе затрагиваю формы социально-политической организации разных обществ. Фестиваль связан с моей гражданской позицией напрямую: идея сделать фестиваль пришла нам в голову после обсуждения декабрьских событий. Главное, что мешает людям активно вовлекаться в социально-политическую деятельность, — это мышление и видение мира. Мы не гуру, чтобы давать людям рецепты, но все организаторы еще молоды, и каждый год с нами самими происходят какие-то внутренние изменения, и мы хотели понять этот механизм. Проанализировали и пришли к выводу, что механизм этих изменений в сознании включается тогда, когда мы начинаем вовлекаться в поиск нового. На фестивале будут представлены такие проекты, которые, на наш взгляд, могут включить у посетителей этот поиск. ​