Нужно обязательно показывать одну большую выставку или можно несколько маленьких?

Олег Аронсон. Я поклонник больших выставок. Они удаются хуже, но если в них есть четкое высказывание, то они куда более эффективны. Маленькие выставки становятся все более и более салонными...

Иосиф Бакштейн. Это все вопросы непосредственно к руководству.


Марат Гельман. Большие выставки — это дорого. Можно открывать одновременно три выставки с временным лагом. Это вопрос денег и стратегии. Музейная стратегия предполагает, что бо́льшая часть пространства — это музейная коллекция.

Игорь Маркин. Придется несколько маленьких делать.

Андрей Монастырский. Мне не нравится идея «много маленьких». Одну. Даже если она занимает очень мало — выгородка в центре метр на метр и одна работа. А все остальное пустота.

Николай Палажченко. Специфика пространства такова, что маленькие выставки будут для него слабым ходом. Если бы я занимался этим проектом, я бы сосредоточился на нескольких мегапроектах в год. С точки зрения пиара лучше делать мегапроекты. В Москве, кроме Манежа, нет таких пространств, а Манеж чем-то другим занимается, кроме искусства.

Дарья Пыркина. Можно закрыть от публики кусок пространства. Но если есть, допустим, еще одна хорошая выставка, то почему бы ее не показать параллельно?

Валерий Чтак. Я бы сделал там офигенный проект. Я люблю большие пространства. Если они готовы тратить от полутора тысяч евро на выставку, то там можно делать очень крутые проекты. В том числе и персональные. А можно всех поставить на уши и делать там суперкрутые групповые выставки.

Какую выставку «Гараж» точно НЕ должен был бы делать?

Юрий Аввакумов. «Запретное искусство».

Олег Аронсон. Думаю, что большинство выставок, которые там пройдут, так или иначе будут сомнительными. Дело ведь не в конкретном персонаже или теме, а в «послании», в высказывании. А с этим у нас дело плохо. Выскажу все же свое пожелание: не делать выставки, которые бы НЕ ставили под сомнение сложившееся понимание искусства. Почти невозможно, но как императив более чем достаточно.

Игорь Маркин. Церетели. Он недостаточно масштабный.

Можете ли вы представить себе там музейную выставку старого искусства?

Юрий Аввакумов. Лучше не буду.

Олег Аронсон. Почему бы и нет? Вопрос в способе предъявления...

Игорь Маркин. Подозреваю, что помещение слишком высокое, пустое.

Дарья Пыркина. Я не знаю, насколько там удалось бы выставить, скажем, Тициана. Если там нет климат-контроля и т. п., то такую выставку просто физически не удастся организовать. Но у современного искусства тоже есть история. Я думаю, классики последних 30—40 лет вполне могут быть представлены.

Валерий Чтак. Это ж стены. Там можно представить все, что угодно. Выставку на один день. Перформанс.

Может ли выставка идти полгода или это слишком долго?

Юрий Аввакумов. Правильный режим — три выставки в год.

Олег Аронсон. Мне кажется, выставку надо закрывать тогда, когда она становится актуальной и популярной. Задача ведь современного искусства представить нечто неактуальное, что только в момент предъявления получает возможность актуализации. Мне, например, симпатична идея музея неактуализованных (провалившихся во времени) проектов. Там вполне могут оказаться и достаточно известные имена...

Иосиф Бакштейн. От месяца до двух — зависит от выставки. В Москве дольше выставки не держатся.

Игорь Маркин.
Если выставка идет долго, то нечем поддержать внимание. Месяц оптимальный срок. Три — это предел. Может, делать выставку за выставкой с пересечением, т. е. демонтировать частично и постепенно?

Николай Палажченко. Важно, как все пойдет, как будут реагировать. Помню, мы думали, продлевать или не продлевать выставку «Верю!». Решили не продлевать, потому что выставка — это выставка. У нее есть какой-то временный оттенок. Как кино — прошло в прокате, и все.

Дарья Пыркина. Все-таки международная практика выработала оптимальный срок — примерно два месяца. Динамика смены экспозиции в месяц больше принята в Москве, но, мне кажется, это слишком быстро. А полгода слишком долго.

Валерий Чтак. Месяц. Зачем дольше-то? Если интенсивность высокая, ты постепенно приучаешь зрителя, что надо обязательно попасть. На то не успел, фак! Но на это успею. Это же создает ажиотаж. Можно фестиваль художников, которые делают скульптуры из говна, потом фестиваль самых скучных картин на земле, фестиваль вторичных работ, фестиваль того, сего. И так — бах-бах-бах-бах-бах. Ты представляешь? Типа понтовая галерея, деньги, Чукотка, Челси, все дела. И тут она начинает делать выставки с такими названиями! «Фестиваль самых плохих работ»! Потом «Фестиваль самых лучших работ». Потом «Фестиваль самых лучших работ-3» без второго. Такие странные вещи. Это же искусство. Это же офигенно! Можно делать все, что угодно. Но у нас обычно темы сложно, натужно сформулированы. «Дневник художника»! Или «Художник и смерть». Кто-то подключает марксизм, кто-то — умные исследования. Зачем? Сделай просто крутую выставку типа «Скейтборд — это круто!». Никто такие вещи не делает, и это наполняет мое сердце страданием. Название такое, название сякое — а выставки одни и те же. Нет такого, чтоб куратор пришел и сказал: «Я делаю выставку сейчас про... качество. Мне нравится вот эта твоя работа. Давай ее выставим». Художник говорит: «Ну давай». Куратор набрал много работ всяких звезд... А потом — бац! — а выставка называется «Как вы могли так опуститься?». И такой текст: «Я чудовищно разочарован состоянием русской культуры. Я отобрал у каждого художника по лучшей работе, и вы видите, какое это говно». Такого не происходит. Все говорят о карьере. Революция же — это не просто вооруженная борьба пролетариата с буржуа. Революция — она здесь. Сними штаны. О, какой шок вызвало. А потом граффити на стене нарисуй. «Запрещено запрещать!» Ууууу! Вот какая революция. Ты переворачиваешь смыслы в барабане и ими выстреливаешь. Но я опять забыл, про что я отвечал.