6. На российской сцене объявлено о создании сразу множества новых музеев современного искусства (Музей современного искусства ГЦСИ, Мультимедийный комплекс актаульных искусств при Московском доме фотографии, Музей современного искусства в Перми, Музей современного искусства фонда Stella Art, Музей современного искусства Российской академии художеств и, возможно, другие — не говоря уже о существующих ART4.RU, Московском музее современного искусства и Третьяковской галерее). Какие чувства и мысли это у вас вызывает? Какой из этих музеев «тот самый» Музей современного искусства?

Андрей Монастырский
Пока никакой. Должно быть соответствующее здание, интересное и большое (архитектурное событие).

Константин Бохоров
Сегодня люди создают музеи, чтобы коммерциализировать и дороже продать свою коллекцию. Такое количество музеев — чистая девальвация депозита символических ценностей.

Алексей Шульгин
Этот вопрос — самый интересный! Рост количества музеев заставит их конкурировать друг с другом, бороться за посетителя. Ведь любителей современного искусства у нас немного. Так что придется придумывать какие-то экспозиционные решения, вести рекламные кампании, организовывать образовательные программы. Все это должно пойти на пользу искусству, хотя я не исключаю, что в наших условиях возможно существование музеев «для галочки», не заботящихся о посещаемости и уровне выставок, а спокойно пилящих бюджеты — будь то государственные средства (что более вероятно) или деньги частных инвесторов.

Кроме того, при таком количестве музеев острой становится проблема формирования коллекций — художников-то у нас немного, а способных производить музейные вещи и подавно. Вообще такое количество институций, экспонирующих искусство (сюда также относятся различные премии и биеннале) при практически полном отсутствии институций, его производящих, — перекос, хотя и понятный, но вопиющий. Где гранты для художников (на реализацию проектов, на поездки на выставки, на обучение)? Где доступные мастерские, где поддержка artist-run spaces, где нормальные образовательные программы? Где, наконец, практика выплачивания гонораров за участие в выставках?

Понятно, что всем хочется иметь дело с готовым продуктом здесь и сейчас и не втягиваться в долгий и мучительный процесс его производства с неопределенным результатом. Но при таком раскладе музеи неизбежно столкнутся с проблемой качества и оригинальности своих коллекций. Уже сейчас мы видим в разных коллекциях одних и тех же авторов с похожими работами (и доминируют старые добрые «холст — масло»). Вот и приходится выкладывать огромные деньжищи за заграничных херстов, произведенных в других социально-экономических условиях...

Диана Мачулина
Именно потому, что музеев так много, «настоящего музея» не предвидится. Все, что уже существует или планируется, — версии и предпочтения, а музею нужна объективность. Без стремления к ней можно будет видеть коллекции «протестного» искусства, «глянцевого», «героического», «прикольного», какие-нибудь еще, но во всем будет неполнота. Отражена будет не история искусства, а искусствоведческие амбиции куратора или вкусы владельца. А надо было бы каждому перестать представлять музей как способ вписать свое имя в историю и объединить все усилия. Соревновательность в таком серьезном деле неуместна. Если каждый будет стоять на своем, у ГТГ будет русский авангард, у ГЦСИ — новое здание, у Ерофеева — энтузиазм, у меценатов — средства на закупку работ иностранных художников, а пойти зрителю будет некуда.

Татьяна Антошина
Возможно, он и будет «тот самый». Чем больше разных музеев и социальных программ, тем лучше для художника и общества, так как количество искусства рано или поздно перейдет в его качество. Вспомните итальянское Возрождение: изобразительное искусство повсеместно развивалось и высоко ценилось в обществе, отсюда и результаты. Разговоры о девальвации ценности в связи с большим количеством музеев мне непонятны. Если и есть девальвация, она связана с тем, что в современное искусство пришло множество новых людей — коллекционеров и даже музейщиков, не всегда хорошо разбирающихся в искусстве. Но это временное явление.

Виктор Мизиано
Это отнюдь не только российская черта. В результате неолиберальной революции в частных руках сконцентрировался большой капитал, и во многом он хлынул в искусство. При ослаблении государственных институций этот частный капитал, прибегая к слову «музей», который по табелю о рангах наиболее солидный тип художественной институции, гарантирует себе тем самым причастность к вечности.

В этой ситуации есть два аспекта. Я не исключаю, что именно частные музеи — более мобильные, менее бюрократичные, связанные с талантливыми людьми — окажутся соперниками и партнерами государственных музеев. Я упрекнул ГЦСИ в усталости — мы можем ожидать, что частные музеи окажутся более яркими и острыми. С другой стороны, частные музеи могут оказаться в руках малокомпетентных. Это будет означать дискредитацию самого понятия музея. Главное в этой ситуации будет зависеть от нас, от экспертного сообщества, поскольку капитал будет искать средства коррумпировать сообщество. От того, как будет реагировать художественное сообщество, очень многое зависит.

В Москве так сложилось, что если частное лицо вкладывает деньги в искусство, сообщество освобождает его от критики. Созданная частным капиталом ниша оказывается его вотчиной, и он вправе делать там что захочет. Мне кажется неправильным потакать частным институциям. Они стучатся к нам в дверь. Они рассчитывают на наш символический капитал. Это часть нашего пространства. Мы не должны освобождать их от критики.

Николай Олейников
При всем изобилии «музеев» настоящая музейная работа в области современного искусства нигде не ведется. Нужен музей, способный на практике кардинально сменить схему действий. Все эти псевдомузеи болеют одной и той же болезнью, этому стаду должна быть противопоставлена хотя бы одна здоровая особь. Но пока не существует вменяемой дискуссии о том, каким должен быть новый музей современного искусства и как его создать. Опираясь на наши реалии, ждать особо нечего. Единственный плюс — в коллекции ГЦСИ действительно есть хорошее искусство и даже несколько шедевров. Если эти произведения будут доступны публике — это уже неплохое начало. Но такого катастрофически недостаточно.

Если говорить по сути, проект для начала нужно просто систематизировать, пригласив к разработке специалистов-музейщиков, местных и интернациональных художников. И прочее и прочее. Нужно обсудить новые возможности и требования, которые необходимо предъявить новому государственному музею современного искусства. Без предварительной общественной дискуссии, без непосредственного участия общества в создании и управлении музея все бессмысленно и нерелевантно. Тогда уж действительно лучше пивную построить.


Постскриптум Оксаны Саркисян
Получив эти ответы, я захотела высказать и свое собственное мнение. Лично я думаю, что именно сейчас происходят кардинальные изменения функций и практик искусства. Музей как форма репрезентации нового искусства, как институция, способная породить новые художественные явления, себя исчерпала.

Музей сыграл большую роль в художественной культуре. Именно с появлением национальных музеев связано само возникновение теории искусства. В белом кубе современного музея сформировались минимализм и концептуализм. В критике и полемике с музейными формами репрезентации возникли перформанс, видео, ленд-арт. Последней точкой в диалоге искусства с музейным пространством, думаю, можно назвать инсталляцию.

Что дальше? Дальше все большее значение приобретают практики public art, site specific art. Сам музей становится монументом в городской среде, формирующим культурно-экономическое политику (отсюда расцвет музейной архитектуры).

Я сомневаюсь, что для развития искусства нам сегодня вообще нужен новый музей современного искусства. Не является ли музейная воля греховной именно в нашей российской ситуации? Превратившись в форму речи в диалоге художественного сообщества с широкой публикой и официальными структурами, музей сегодня может оказаться тормозом развития современных стратегий искусства, непосредственно связанных уже с нематериальностью «цифры», вездесущностью медиа и стратегиями художественного активизма. Произведение искусства как предмет, который нередко называют вещью, то есть уникальным авторским продуктом, сегодня лишь мизерная часть художественного актуального процесса.

Стремление к музеефикации современности отбрасывает российское искусство на полвека назад. Сегодня нужно говорить о новых формах художественных институций, поскольку наши ориентиры — такие как Центр Помпиду и Гуггенхайм — уже давно объекты истории. Возможно, они моложе, чем Пушкинский музей и Третьяковская галерея, но все же принадлежат прошлому веку.

Приглашаем всех заинтересованных лиц комментировать!