Крах арт-мира очень даже возможен. Или он уже состоялся?

Музеи могут рухнуть, Херст с Гагосяном выживут. Левое искусство пробралось в New York Times

Имена:  Дэмиен Херст · Жак Рансьер · Роберт Раушенберг · Роберт Хьюз

Искусство в разгар финансового кризиса

Если вы вдруг не в курсе, на прошлой неделе развалились четыре крупных финансовых учреждения в США, и правительству пришлось вмешаться, чтобы удержать финансовый рынок на плаву. В прессе очень мало пишут о том, как этот кризис может отразиться на мире искусства. Исключение — небольшая статья от 17 сентября на artnet.com. Выясняется, что банкротство Lehman Brothers может-таки довольно существенно ударить по искусству. Леманам принадлежит компания Neuberger Berman («гигантский блок по управлению активами и одно из немногих отделений банка, которые приносили доход в последние месяцы»), а эта компания владеет огромной корпоративной коллекцией, которая теперь пойдет с молотка. Банкротство Леманов также скажется на американских музеях, поскольку оказывается, что банк спонсировал самые разные, причем очень известные институции в Нью-Йорке (Metropolitan Museum of Art, New Museum, Whitney) и за его пределами (Tate в Лондоне, Лувр, Städel во Франкфурте, Mori Art Museum в Токио). Уменьшение спонсорской поддержки может стать переломным моментом и привести к музейному кризису, а значит, распродажам коллекций (что в Америке не запрещено, в отличие от Европы) и сокращению штатов. Если вы еще недостаточно испугались, почитайте об этом подробнее здесь.

Золотой телец

А теперь представьте себе, что весь мир — один большой аукцион произведений искусства. Как бы порожденная искусством «золотая лихорадка», в которой по мере крушения капитализма эстетический опыт становится новым универсальным эквивалентом, сметает все старые рыночные структуры и перед Страшным судом ненадолго приходит к власти, потеснив экономику и политику.

Подтверждением подобных апокалипсических видений может послужить случай Дэмиена Херста, чьи работы последнего времени были распроданы на двухдневном аукционе Sotheby's за 200,8 млн долларов в общей сложности. Что это значит и почему именно Херст? Кроется ли в этом какой-нибудь смысл, кроме того, что у художника хватило предпринимательских задатков, чтобы перехитрить галеристов? И почему это так важно? Арт-критики и журналисты не в силах объяснить это, хотя, конечно, они страшно возбуждены. Но что бы они ни сказали, это только подольет масла в огонь. Поэтому их тексты звучат так напыщенно.

Роберт Хьюз (Robert Hughes), консерватор, который любит художника Люсьена Фрейда (Lucien Freud) и прославился тем, что в конце 1980-х — начале 1990-х годов обрушился с резкой критикой справа на Джулиана Шнабеля (Julian Schnabel), теперь избрал мишенью Дэмиена Херста и высмеивает его работу как подделку под искусство, которая может обмануть только легковерных и которую лучше всего повесить рядом с Ричардом Принсом и очень плохим поздним Уорхолом. Его тирада о том, что творчество Херста — дешевая кустарщина и идиотизм, довольно смешная. Но именно в этом все и дело: предполагается, что искусство Херста механистично, сконструировано, холодно, но, по мнению Хьюза, оно еще и сделано тяп-ляп, а уж тут он уступить не может.

«Смотреть, как Роберт Хьюз лупит по Дэмиену Херсту, забавно, но еще смешнее было бы, если бы ему удалось в него попасть», — отвечает все в том же Guardian обозреватель, знаменитая феминистка Жермена Грир (Germaine Greer). Она пишет, что Хьюз ничего не смыслит в концептуальном искусстве, что его модернистские представления о мастерстве безнадежно устарели. «Хьюз все еще верит, что великое искусство неподвластно разрушительному действию времени благодаря неким внутренним достоинствам. Но Херст-то лучше знает. Деньги, которые платят за его работу, подтверждают суть этой работы, но суть не в них самих. Херст лучше всех осознает, что потребители его творчества не способны понять, в чем эта суть. Его мертвая корова прямой потомок Золотого Тельца». Вроде бы это довольно разумно.

Роберта Смит (Roberta Smith) из New York Times также отвечает Роберту Хьюзу, но в несколько более прагматическом ключе. «Потрясающе, сколько народу ведет себя так, как будто бы до совсем недавнего времени искусство и деньги располагались по разные стороны этической баррикады, как будто бы между ними изначально не было тесной взаимосвязи», — пишет она. Мане и Курбе организовали аукционы собственных картин, так почему Херсту нельзя? Во-вторых, убеждена она, сама суть его работы — сделать так, чтобы бизнес искусства выглядел грязным и чересчур всеохватным. Что само по себе тоже великолепная бизнес-стратегия. «Господин Херст делает бессмысленные утверждения, что он «демократизирует» искусство, но на самом деле он всего лишь расширяет свою клиентскую базу за счет людей, не слишком разбирающихся в искусстве».


Московское безумие

А тем временем в Москве... «На этой неделе в российской столице наблюдалось помешательство на почве искусства», — пишет Виктория Кэмблин (Victoria Camblin) в блоге на artreview.com. Затем она жалуется, что тусовка вокруг Даши Жуковой была только для своих, и, поскольку саму Викторию в «Гараж» не пустили, ей пришлось отправиться к Гагосяну, так что она мало «насмотрелась на знаменитостей». Люк Хардин (Luke Harding) из Guardian оказался более пробивным, но его большая статья о «Московском безумии» сосредоточена исключительно на Даше Жуковой. Там есть даже аудиоклип с ее безукоризненным английским. Самим Кабаковым посвящен всего один параграф, и в целом пока что пресса немногословна на этот счет.

Ежедневные бизнес-издания писали в основном о выставке Гагосяна на фабрике «Красный Октябрь» и о том, что она, по видимости, противоречит разговорам недавнего времени о новой Холодной Войне и признакам усугубляющегося экономического кризиса. Financial Times подхватывает и развивает этот парадокс: «За несколько часов до открытия временной галереи Гагосяна в Москве торги на Российской фондовой бирже были приостановлены, президент Дмитрий Медведев проклинал НАТО, а вице-премьер Игорь Сечин заскочил в Венесуэлу и похвалил эту страну, назвав ее «одним из самых надежных партнеров России». Продолжение статьи похоже на заказной материал. Информагентство Bloomberg посвятило выставке очерк корреспондента Джона Вароли (John Varoli), который тоже очень похож на часть рекламной кампании Гагосяна. Половина покупателей современного искусства родом из России, утверждает автор. Ретроспектива Кабакова упомянута походя, лишь ради того, чтобы заметить, что главный консультант «Гаража» Молли Дент-Броклхерст (Molly Dent-Brocklehurst) раньше работала у Гагосяна. На данный момент это самая банальная связь, которую можно найти между этими двумя событиями.

Политическое искусство в Park Avenue Armory

В Америке финансовый кризис выпал на президентскую предвыборную кампанию, и политика «разлита в воздухе», хотя, скорее, не как выражение реальных социальных сил, но как атмосфера усугубляющейся паранойи и бессилия. Это чувствуешь, когда читаешь статью в New York Times, посвященную недавно открывшейся политической выставке в Park Avenue Armory. В ней приняли участие ветераны политического искусства США, в том числе «Ансамбль критического искусства» (Critical Art Ensemble). С одним из членов этой группы связан знаменитый процесс: его судили за то, что он выступал против Патриотического акта и экспериментировал с бактериями. Участвуют также интернет-художник Марк Трайб (Mark Tribe) и художница Шарон Хэйес (Sharon Hayes), которая славится своими политическими перформансами. Выставка — поддельный партсъезд, на котором номинируют президентов. Он совпадает по времени с выборами, но отрекается от действующей модели американской политики в целом и ставит ребром вопрос о демократии и свободе.

Прекрасно, что New York Times наконец начала освещать подобные события или публиковать развернутые статьи о таких политиках, как Оливье Безансено (Olivier Besancenot), который сейчас учреждает во Франции новую антикапиталистическую партию, чтобы разгромить Николя Саркози. Однако, судя по фотографии, политическому искусству не обойтись без рекламы в мейнстримных средствах массовой информации: массивное пространство Park Avenue Armory пустует, так что, похоже, налицо «публичность без публики», рассчитанная на очень специфическую аудиторию. Впрочем, ситуация может измениться, если экономический кризис приведет к радикализации американской политики... Но готовы ли так называемые «политические художники» принять вызов, смогут ли они выйти за пределы узкого кружка и обратиться к обществу в целом?

Возможно. По крайней мере, большинство из нас согласно: само понятие «политического искусства», каким оно вырисовалось после 1970-х годов, требует серьезного переосмысления. Иначе оно может превратиться в инструмент популизма, который маскируется под освободительную демократию или, того хуже, в разновидность формализма для посвященных...

Всё, что вы давно хотели узнать о Жаке Рансьере, но боялись спросить

Один из самых важных людей, переосмысляющих политическое измерение искусства, — французский философ Жак Рансьер, работы которого в последние годы получили почти повсеместное признание у кураторов, художников и критиков, вне зависимости от того, являются ли те марксистами, автономными анархистами или пылкими неолибералами. Все любят Жака Раньсера. Это означает также, что Рансьеру было непросто сопротивляться превращению продукта в товар. С тех самых пор, когда на Artforum в марте 2007 года было опубликовано его обширное интервью, его работу вульгаризировали, инструментализировали и опошляли чуть ли не все участники художественного процесса. Что не умаляет оригинальности его вклада в осмысление искусства.

Чтобы глубже понять работу Рансьера, взгляните на недавний выпуск журнала Art and Research. Здесь документально зафиксирован двухдневный симпозиум с его участием, который состоялся в Амстердаме в 2006 году. Он проходил в более расслабленной и содержательной атмосфере, вне медиацирка биеннале и глянцевых журналов по искусству. Материала для чтения здесь хватит по меньшей мере на месяц. Во-первых, это текст самого Рансьера, в котором он формулирует основные принципы своей политической философии искусства как практики эстетического несогласия, создающей разломанное, чрезвычайно гетерогенное сообщество посредством выявления проблемных зон и «перемещения границы чувственного восприятия». Текст сопровождается роскошной подборкой критических статей, интервью и «круглых столов», проливающих свет на теорию Рансьера, ее контекст и политико-эстетические дебаты, которые она спровоцировала. Правда, это, очевидно, не самое легкое чтение, к тому же материал слегка устарел, поскольку семинар проходил в 2006 году. Что иллюстрирует центральную проблему: наиболее рефлексивная, критическая, политическая часть мира искусства движется черепашьим шагом и не успевает за развитием реальной политики. Да ей это и не нужно.

Шнабель жив, а Раушенберга больше нет

Для размышлений о современном искусстве и его значении Рансьер, разумеется, полезен. Но есть и еще кое-что, о чем ни в коем случае не следует забывать. А именно: Джулиан Шнабель жив-здоров, а Роберт Раушенберг умер.

Джулиан Шнабель прославился как художник в конце 1980-х годов, и критики вроде Роберта Хьюза (который сейчас занят тем, что мочит Дэмиена Херста, см. выше) упрекали его в том, что он некомпетентный мошенник. Однако ему как-то удалось пережить недавний кризис арт-рынка, а чуть позже критики восторженно приветствовали его фильмы, и он даже получил «Золотую пальмовую ветвь» Каннского фестиваля как лучший режиссер. Люди часто забывают, что в начале 1990-х Шнабель славился своим самоуверенным поведением, например называл себя новым Пикассо, что было, в общем, типично для того времени. И его позиция сильно повлияла на художников Молодого британского искусства (YBA, Young British Art), таких как Дэмиен Херст или братья Чепмен. Должен вас успокоить: Шнабель как был, так и остался засранцем. По сути, он даже деградировал. Он изображает плохого мальчишку в роли страстного эстета, не боящегося окунуться в ту самую социальность, которую Илья Кабаков недавно окрестил «розовым гноем». Вот вам кусочек на пробу — недавний очерк о нем на atreview.com. Такого рода ребят всем нам нравится ненавидеть...

Ничего общего с Робертом Раушенбергом, который умер в мае этого года. Вот по-настоящему сложный художник, который слишком часто и несправедливо оказывается в тени Энди Уорхола и ему подобных. Artforum опубликовал большую гражданскую панихиду по Раушенбергу с текстами разнообразных критиков и искусствоведов, которые вспоминают о нем как о «вероятно, самой влиятельной фигуре в послевоенном американском искусстве» (sic!) В онлайн-версию включены статьи критика Барбары Роуз, которая была лично знакома с художником, и искусствоведа Брендена Джозефа (Branden J. Joseph).

Когда я читаю эти тексты, у меня возникает ощущение, что Раушенберг и его эстетические проблемы принадлежат совсем другому, ушедшему времени. Эти элегии причудливы и трогательны в своем формализме и старомодной приверженности мифу о художнике, и, читая их, можно многое узнать о поп-арте, например, если вы студент-искусствовед. А если вам вдруг станет грустно или скучно, постарайтесь сосредоточиться на главной трагедии произошедшего. Речь не о том, что человек умер (после многих лет в инвалидной коляске), а о том, что он был таким чутким художником, хоть и так часто сходил с пути. И эта чуткость что-нибудь да значила, а теперь ее больше нет, или, точнее, она возвращается к нам в формах политизированного эпилога. Вот и все. Конец истории.