Художественная школа с массажным уклоном

По плану реконструкции территории ЦДХ главная средняя художественная школа страны остается на месте. А по сути она давно уничтожена

Недавно я встретила подругу, с которой мы вместе учились четырнадцать лет. Она вернула меня в школьные воспоминания, но по болезненному поводу — дала прочитать коллективное письмо учителей и учеников с просьбой не сносить здание нашей художественной школы на Крымском Валу. Подпись я не могла не поставить, но про себя подумала: не могут же, в самом деле, снести центральную художественную школу страны, знаменитую и славную великими выпускниками.

Я решила разобраться, что там происходит. Про реконструкцию территории мне долго не удавалось узнать что-нибудь точно. Но при попытках разведать, грозит ли школе физическое уничтожение, я наткнулась на ряд свидетельств о том, что она разрушается изнутри как система обучения, что мне показалось не менее трагическим фактом.

Тем временем завеса тайны над планами строительства приоткрылась, и стало ясно, что здание не снесут (сейчас проект выставлен на обозрение в ГТГ на Крымском Валу, см. здесь). Информационный повод испарился: стены останутся, а что еще надо? А что там, в этих стенах, делается, несущественно. Хоть школу и не сломают, но у нее явно серьезный «закрытый перелом» —связанный с общим для всей сферы культуры и образования травматизмом при переходе из СССР в Россию. И школа стоит того, чтобы ее спасти.

Впрочем, придется рассказывать по порядку. Это раньше при произнесении аббревиатуры МСХШ слушатель уважительно кивал. Теперь она вызывает недоумение. Первой ошибкой был отказ в 1992 году от «бренда». А это немаловажная вещь в деле сохранения традиций. Школа была переименована в лицей — Московский академический художественный лицей (МАХЛ). А потом неумение или нежелание руководителей разрабатывать стратегии выживания в изменившихся условиях привели к тому, что о ней начали забывать. Сейчас те, кто о школе знал, удивляются: «Что, она все еще существует?» А те, кто хотел бы и мог в ней учиться, не подозревают о такой возможности. Владелица одного галерейного киоска в ЦДХ пришла посоветоваться с педагогами — о том, как ей лучше организовать детскую студию рисования при своей галерее. На вопрос, зачем такая студия, если напротив профессиональная школа, она воскликнула с искренним удивлением: «Так о вас же никто не знает!»

Кузница реалистических и антиреалистических кадров

Московская средняя художественная школа была основана в 1939 году по инициативе большой группы деятелей культуры, и в частности художников И.Э. Грабаря, П.П. Кончаловского, Д.С. Моора, С.В. Герасимова, К.Ф. Юона. Наряду с созданными тогда же центральными музыкальной и балетной школой она должна была стать кузницей кадров для искусства социалистического реализма. Это была единственная средняя школа в мире, в которой профессионально преподавалось изобразительное искусство; единственная в стране, где ученики могли одновременно изучать общеобразовательные и специальные предметы. Кроме того, только в этой художественной школе был интернат для талантливых детей из глубинки.

Можно было бы усомниться в ценности учебного заведения, основанного как оплот соцреализма, но за годы своего существования школа породила не только детей идеологии, но и ее деконструкторов — ее закончили Илья Кабаков (который прочувственно отзывается о ней здесь), Эрик Булатов, Иван Чуйков, Игорь Макаревич, Франциско Инфанте, Владимир Янкилевский; здесь учились Александр Бродский и Никита Алексеев… Советская власть всегда хорошо воспитывала собственных критиков…

Современному художнику вовсе не обязательно уметь рисовать. Однако необходимо место, где эти знания можно получить. У художника должен быть выбор. Можно отказаться от умения, но необходимо иметь возможность приобрести мастерство. Даже в 1990-е, когда стало известно, что можно и без образования, молодые художники — Ирина Корина, Елена Ковылина, Ростан Тавасиев, Ольга Божко, да и я тоже — все-таки сделали выбор в пользу учебы в художественных институтах. Я в МСХШ получила, кроме основных знаний о профессии, еще и знание о том, что быть художником — труд, и поэтому не могу теперь воспринимать искусство как развлечение. Такая невозможность спонтанного творения, понимание ответственности тоже могут что-то дать современному искусству. Может быть, школьное замирание перед белым листом в нерешительности дало потом Кабакову понимание метафизики пустоты. И освоенные в школе стандартные приемы классического рисунка он потом критически переосмыслил в своих работах.

По-прежнему немало тех, кто хотел бы учиться на художника, пусть даже профессия художника была престижной в советское время, а теперь дает разве что полную неуверенность в будущем. Кто-то из родителей собирается потом отправить ребенка учиться искусству на Западе. Там есть спрос на умение рисовать, но нет школы. В Европе бывает так, что оборудованные по последнему слову техники классы новых медиа пустуют, а классы живописи забиты, студенты в нерешительности пробуют и так и сяк в ожидании преподавателя, заходящего не чаще раза в неделю (свободный мир…). Наша реалистическая школа — вроде бы наследие тоталитаризма, но, получается, на нее есть рыночный спрос, и это единственное в мире предложение. Да и невозможно переоценить роль школы в демократическом расширении культурных горизонтов в советское время. После этой школы многие шли в МАРХИ, во ВГИК, в ГИТИС, даже в Литературный институт. Не все выбирали жизнь в Москве. Но главным достоинством было то, что на дикость жизни оказывалась наброшена сеть «культурной вменяемости».