Оцените материал

Просмотров: 7946

Сара Моррис в мюнхенском музее Lenbachhaus

Давид Рифф · 02/06/2008
Если вы думали, что Сара Моррис – поверхностный декоративный художник, то это вы напрасно. Оказывается, она настроена очень критически

©  Сара Моррис. 1932 (Кольца). 2006  ⁄  материалы Friedrich Petzel gallery

Сара Моррис в мюнхенском музее Lenbachhaus
Если вы думали, что Сара Моррис – поверхностный декоративный художник, то это вы напрасно. Оказывается, она настроена очень критически
Когда недавно галерея «Риджина» выгрузила на русский рынок очередную фуру фешенебельного западного искусства, картина Сары Моррис (Sarah Morris) пришлась по нраву всем. Вероятно, русскую буржуазию в этой работе привлекают эффектный псевдопоп-артовский формализм, кричащие цвета в духе 80-х годов и сверхчистая Евклидова геометрия старых добрых олимпийских колец. А также, разумеется, то, что имя этой художницы сейчас очень модный бренд: ее персональные выставки проходят в Hamburger Bahnhof (Музей современности в здании Гамбургского вокзала в Берлине) и Palais de Tokyo (Пале де Токио, парижский музей современного искусства); на ее счету грандиозные художественные проекты в общественном пространстве; она замужем за суперзвездой «эстетики взаимоотношений» Лиамом Гилликом (Liam Gillick); о ее творчестве пишет щеголяющий радикализмом берлинский арт-критик Дидрих Дидрихсен (Diedrich Diedrichsen).

Но для того чтобы вращаться в таких кругах, недостаточно просто рисовать веселенькие вариации на тему международных логотипов. Должно быть что-то еще. Приходится заявлять, что в твоем творчестве есть критическая составляющая.

Хотите — верьте, хотите — нет, но Сара Моррис — «критический художник». По крайней мере, так сказано в пресс-релизе ее недавно открывшейся выставки в мюнхенском музее Lenbachhaus.

Где бы ни проходили ее проекты (в Вашингтоне, Лос-Анджелесе, Майами, а теперь вот в Мюнхене и Пекине), та самая живопись с абстрактными разводами всегда сочетается в них с визуально богатыми полудокументальными, полуигровыми фильмами. Вместе «они составляют театрализованное пространство, в котором разворачивается критика конкретных мест и их истории». На материале архитектуры, моды и биографий конкретных людей фильмы Моррис исследуют структуры власти и параноидальные интриги вокруг них. Ее абстрактные картины, созданные в параллель фильмам, призваны выразить «гений места», о котором идет речь в фильмах. Или что-то в этом роде (я продолжаю пересказывать своими словами пресс-релиз выставки в Lenbachhaus).

Очевидно, текущий мегапроект Сары Моррис связан с приближающимися Олимпийскими играми в Пекине, а фильм и картины, выставленные сейчас в Мюнхене, — часть масштабного междисциплинарного исследования феномена Олимпийских игр в целом. Место проведения выставки с лаконичным названием «1972» неслучайно: она напоминает о трагедии Мюнхенской Олимпиады 1972 года, когда одиннадцать израильских спортсменов и офицер немецкой полиции были убиты палестинскими террористами. На сайте Vernissage.tv есть видео этой выставки с фрагментами фильма и комментарием художницы. Посмотрите, оно того стоит!

В фильме о Лос-Анджелесе о гламурном мире Голливуда повествовал легендарный рерайтер чужих сценариев Роберт Таун, а в «1972» трагические события мы видим глазами Георга Зибера (Georg Sieber), старшего психолога мюнхенской полиции. На Олимпиаде 1972 года именно он отвечал за безопасность. Многие до сих пор считают, что мюнхенская полиция была предубеждена против «Моссада» и поэтому игнорировала его предупреждения о надвигающейся катастрофе, но Зибер объясняет, что дело обстояло иначе: немцы тщательно продумали охрану спортсменов, но план оказался уязвимым. Манера, в которой он сообщает об этом, удивительно обаятельна — такой пожилой разведчик на пенсии, прагматичный, но слегка с приветом.

Сара Моррис говорит, что Зибер напоминает ей персонажа романа Томаса Пинчона «Вайнленд» (Vineland). Это сравнение очень уместно: многие герои Пинчона — харизматичные герои в мире, который рационализирован уже настолько, что почти распадается. Они — случайные герои грандиозного краха современности, обусловленного ее зацикленностью на себе.

Томас Пинчон позаимствовал эту слегка тавтологическую идею рациональности-харизмы у Макса Вебера и использовал ее для объяснения катастроф ХХ века. Сара Моррис, примазавшись к этой идее, успешно создает самореферентную структуру; типичный постмодернистский ход. Похоже, она пытается сказать, что она такая же крутая, как герой романа Пинчона. Опять-таки, этот план кажется удачным: почему бы не упредить якобы ложные интерпретации абстрактной живописи, объяснив ее реалистическим фильмом? Почему бы не сопроводить Олимпиаду в Пекине соображениями о трагедии modernity в городах, которые принимали у себя олимпийское движение? Но в этих блаженных воспоминаниях об изъянах modernity (а ведь объектом так называемой «критики» Моррис являются именно они, вот сюрприз!) нам видится появление того, что французские социологи Ева Шиапелло (Eve Chiapello) и Люк Болтански (Luc Boltanski) называют «новым духом капитализма». Все некогда экспериментальные техники (масштабное исследование, междисциплинарность, радикальную критику) берет на вооружение новая буржуазия.

Сара Моррис, несомненно, играет в эту игру. Ее искусство — продукт, приспособленный к вкусам класса, который считает себя по-прежнему крутым именно потому, что знает: все под его контролем, и ему обеспечен гарантированный провал.

Перевод с английского Яны Токаревой

 

 

 

 

 

Все новости ›