Письмо из Санта-Фе: в пустыне растерянности

Художник НИКОЛАЙ РИДНЫЙ побывал в американской глубинке. Его письмо проиллюстрировано скриншотами из его нового видео «Пустыня»

Аэропорт Даллас, Техас
Пассажиры авиалиний стоят босиком в очереди перед контролем на посадку. Я пытаюсь найти одноразовые бахилы, но они, оказывается, здесь не предусмотрены. Сдача багажа и ланч — платные. Стюардесса объяснила, что это ввели недавно, с наступлением кризиса. Однако в Европе и сейчас платный ланч является редкостью и встречается лишь на самых дешевых авиаперелетах. В самолете много рекламы, среди которой предвыборная кампания республиканца-нефтяника, обещающего ужесточить контроль на мексиканской границе. Со мной вместе летел художник и куратор Азат Саркисян, рассказавший, как его задержала полиция за то, что он фотографировал внутри самолета. Кто-то из пассажиров на него пожаловался, рейс специально задержали, но никто не роптал: успешная проверка безопасности оправдала для всех проблемы, связанные с опозданием и потерей времени. Мне вспомнилась дурацкая комедия с Робертом Дауни-младшим. Его герой пользовался айпэдом в салоне самолета, и агент безопасности подстрелил его резиновой пулей, приняв телефон за бомбу. В фильме все пассажиры аплодировали.

Санта-Фе, Нью-Мексико
Оказавшись в городе посредине пустыни, я первый раз в жизни почувствовал себя ущербным, будучи без машины. Ходить пешком неудобно из-за непривычно больших расстояний, а на велосипеде меня чуть не сбили. Показывая средний палец внедорожнику, который меня подрезал, я чуть не оказался в его кузове. У тебя может не быть дома, но должна быть машина, сказала моя подруга Ванесса. Правда, чтобы отработать кредит на машину, ей пришлось бросить школу в поисках заработка.

Дорожные знаки и вывески на двух языках — английском и испанском. Штат изначально был мексиканской территорией, пока армия США не захватила эти земли. Один из самых бедных штатов стал выгодной туристической областью. В центре города много сувенирных магазинов с индейскими и мексиканскими поделками, повсюду связки зеленого чили, среди прочего много галерей современного искусства среднего качества. Многие зажиточные американцы переезжают сюда жить в пожилом возрасте. В пустыне было ранчо Денниса Хоппера. В штате живут и работают Брюс Науман, Джуди Чикаго, Люси Липпард. Имидж культурно развитого региона активно пропагандируется с помощью современного искусства. В Санта-Фе регулярно проходит международная биеннале (в этом году в восьмой раз), в числе ее кураторов прошлых лет были важные фигуры: Франческо Бонами, Роза Мартинес, Роберт Сторр. Однако сейчас мероприятие утратило свою уникальность: в экспозициях все больше американских звезд и все меньше международного контекста. Проекты оторваны от проблематики места и кажутся привозными аттракционами на глобальные темы. Новая директор биеннале Айрин Хоффман согласна, что эти проблемы налицо, поддерживает их критику и планирует серьезные изменения.

Местные жители относятся к биеннале прохладно, предпочитая современному искусству фермерский рынок, расположенный напротив. По воскресеньям туда приходят семьями — не только чтобы купить домашних продуктов, но и ради приятной атмосферы: встретить знакомых, послушать живую мексиканскую музыку. Тут у рафинированного современного искусства, конечно, нет шансов.

Биеннале делается приглашенными силами, но есть и местная художественная среда, которую можно разделить на две части. Одна — это преподаватели арт-колледжа и менеджеры старой закалки, консервативные люди, изо всех сил держащиеся за насиженные рабочие места. Другая — маргинализованные молодые художники, которые занимаются инициативами самоорганизации. Среди них вспоминается Generator — крошечная галерея-лаборатория в Альбукерке, без электричества, воды и отопления. Название пространства — это и есть то решение, которое было для этой проблемы найдено: портативный генератор. Другой проект — паразитирующая на чужих событиях инициатива Axel. Их галерея расположена в фургоне, который паркуется во время проведения различных культурных мероприятий рядом с ними и предлагает бесплатные передвижные выставки.

Многие культурные особенности американской глубинки напомнили мне Украину. Всё на своих местах: старые функционеры с такими же консервативными мозгами, как и у наших архивариусов в госмузеях; рядом молодые некоммерческие самообразования; есть мелкий рынок и институция-гигант, существующая на частные средства.  Меня удивило, что многие американцы представляют себе Украину государством богатым, с развитой промышленностью (возможно, паблисити Пинчука уже стало действовать и на иностранных обывателей), однако недостаточно демократическим. Американское понятие свободы зачастую неразделимо с патриотизмом. Дома у местных висит портрет президента, у многих — флаг на крыльце. Американские идеалы сложно было подвергнуть критике. Почему ты спрашиваешь? — такой ответ вопросом на вопрос я слышал, когда начинал активно спорить.

Мой приятель Джейсон, как и я, участвовал в программе художественной резиденции. Он часто жаловался на проблемы со здоровьем, но никогда не обращался к врачу. Однажды он вовсе поставил меня в тупик следующей просьбой: объяснил, что страдает эпилепсией, и попросил ни в коем случае не вызывать «скорую», если у него случится приступ. Американское здравоохранение очень дорогое, а медицинскую страховку получить совсем не просто — в экстренном случае такие, как он, не могут оплатить вызов. Парадокс ситуации состоит в том, что в случае его смерти меня бы могли засудить его родственники — за равнодушие, халатность и бездействие. Джейсон приехал в Санта-Фе издалека, из штата Аляска, где его давние предки, коренные индейцы, осели, спасаясь от гонений. Не секрет, что коренное индейское население континента истреблялось столетиями. Недалеко от Санта-Фе сейчас существует резервация, есть музей современного искусства для художников индейского происхождения. Все они с горечью вспоминают участь их предков, однако эта критика не выходит за пределы их круга, неиндейцы им мало сопереживают.

Вернувшись на Украину, я стал постоянно носить с собой паспорт. В Штатах выработалась такая привычка — без него не пройти на вечеринку, не купить пива, не говоря уже об общении с полицией. Незадолго до отъезда мы пошли в местный караоке-бар, куда меня все-таки пустили без документов. Это развлекательное субботнее заведение кардинально отличалось от нашего караоке, где люди пьют водку и невнятно бормочут русский блатняк. Американцы приходят петь и пить, чтобы почувствовать себя настоящими рок-звездами или кантри-певцами. Заметно, что ребята заранее готовились, одевались, чтобы произвести впечатление. «Не могу заставить себя петь», — сказала моя знакомая Лиза. Это не мешало ей танцевать. Танцевала она без штанов, демонстрируя большую татуировку на животе — в виде граффити-тэга. Когда мулатка Лиза напивалась, то учила всех танцевать, «как это делают черные», заставляя копировать движения.

Уже в Нью-Йорке я наблюдал, как группа черных в спортивных костюмах танцевала брейк внутри вагона метро, прокручиваясь через все поручни. Завершив выступление и выключив переносную магнитолу, один из них воскликнул: «Обама! Знайте, что мы голосовали за него!»

Гарлем, Нью-Йорк
Мы созвонились с Сашей Угаем, художником из Казахстана. Он только что прилетел из Хьюстона и предложил пойти к друзьям в Columbia University. Престижный вуз на краю черного Гарлема выглядит как вставной зуб — обучение в нем могут себе позволить обеспеченные люди, обычно в Гарлеме не живущие. Со студентами и их друзьями мы пили вино на крыше и обсуждали их будущий open-studio. Обучение происходит в интересном политическом контексте: для помпезной постройки новых корпусов запланирован снос нескольких жилых домов и переселение жильцов района. Но мало кто из студентов решается затронуть эту проблему в своей работе, в большинстве это никого не интересует. Многих молодых художников соблазняет рынок. Галеристам даже запретили приходить на просмотры в течение первого курса обучения: галереи часто предлагают студентам контракт, тем самым нарушая этику обучения — коммерческие отношения, требующие стабильности от художника, сковывают свободу эксперимента. Один парень все же решил сделать инсталляцию о вытеснении черных с их территории — пошел на определенный риск, добыв секретные проекты будущего строительства.

В Гарлеме существует Harlem Studio museum — музей, где резидентами могут быть только чернокожие, затрагивающие в работе тему борьбы с рабством. Свободу слова и критику политических проблем можно, таким образом, наблюдать в специально отведенных культурных резервациях. В этом можно усмотреть и успокоительную компенсацию для гетто — формальное соблюдение политкорректности с помощью привлечения современного искусства. Получается, что путем такого функционирования искусство не актуализирует проблемы, а отвлекает от них.

В окрестностях музея полиция продолжает обыскивать машины, очищая гетто от подозрительного контингента. Как ни крути, если живешь в Гарлеме, шансов попасть в тюрьму больше, чем живя в Гринвич-Виллидж.

Бродвей, Нью-Йорк
Середина дня. Какие-то шутники стоят возле выхода метро и тычут пальцами в чистое небо, приговаривая, что там «что-то летит». Прохожие начинают видеть то, чего нет. Кто-то произносит слово «арабы». Мгновенно вокруг собирается обеспокоенная и напуганная толпа.

Последние десять лет были очень тяжелыми для Америки. Одиннадцатое сентября раз и навсегда уничтожило ощущение несокрушимости страны. Это не только повлияло на имидж, но вызвало внутренний страх и растерянность населения, не ушедшие до сих пор. Затянувшуюся военную политику Буша сменил финансовый кризис. Новое правительство решило спасти банки за счет  средств налогоплательщиков, в очередной раз помогая богатым за счет бедных. В людях произошли существенные изменения. Современный американец больше не уверен в завтрашнем дне, у него нет гарантий счастливого будущего, он растерян. За последнее время было много ударов, и никто не знает, каким будет следующий.

Аэропорт, Харьков
Вечер, дождь, пытаюсь поймать такси. Таксист узнает, что я прилетел из Штатов, его первый вопрос такой: а это правда, что американцы все тупые? Разные люди встречаются, как и у нас, ответил я.​