Оцените материал

Просмотров: 6628

Чистое искусство и грязная теория?

Алексей Пензин · 07/05/2008
Cовременный художник не может претендовать на подлинную и оригинальную продуктивность. Он становится зрителем и теоретиком

©  jane1000

Американский художник Джошуа Мозли (Joshua Mosley) сделал героями своего фильма Руссо (на фото) и Паскаля, но оба они у него плохо кончают

Американский художник Джошуа Мозли (Joshua Mosley) сделал героями своего фильма Руссо (на фото) и Паскаля, но оба они у него плохо кончают

В 1960–1970-е годы в Европе существовало автономистское политическое движение рабочих. Оно не признавало партийных функционеров своими представителями: ведь им был незнаком реальный опыт жизни тех, кто трудится на фабрике. Примерно так же сегодня строятся отношения современных художников и теоретиков.
Слово «теория» происходит от древнегреческого theoria, которое, по одной версии, образовано словами thea («вид») и horan («смотреть») и буквально означает «смотреть на некое зрелище». Обычно это переводится как «созерцание», что связывается в сознании с чем-то пассивным, далеким от практической жизни и близким к религиозным практикам. Недаром другая версия происхождения слова theoria производит его от theion, «божественного». Древнегреческие философы писали о способности души к созерцанию (theorein), которая дает человеку «божественные мысли» и наделяет его единственно возможным бессмертием (Платон в диалоге «Тимей»).

Современное значение слова «теория» отдалилось от античного, и для констатации этого не обязательно быть Хайдеггером. До относительно недавнего времени это слово связывали в основном с естественными науками – теория как построение гипотез, аналитических моделей реальности. Например, существует «теория большого взрыва» как объяснение происхождения нашего физического мира. Разумеется, никто не видел и не мог увидеть «большого взрыва». Естественнонаучные теории иронически далеки от «смотрения на зрелище» в греческом смысле.

Но в последние десятилетия слово «теория» все чаще соотносят с областью вещей человеческих, социальных, политических. Говорят о «критической теории», «гендерной теории», «постколониальной теории». Это связано с двумя обстоятельствами. Во-первых, все сложнее говорить о «философии» как некоей области умозрения вообще, царящей над отдельными областями знания. Еще в XIX веке благодаря Марксу, Ницше, Фрейду философия обратилась именно против такого своего понимания и с тех пор проделала грандиозную и яростную критическую работу, поиск новых форм мысли. Тут следует упомянуть и инфляцию самого слова «философ» в ироничной и релятивистской культуре последних десятилетий. Лишь действительно творческие современные мыслители могут претендовать на звание «философов» и лишь самые дерзкие задаются вопросом «Что такое философия?» или выпускают «Манифесты философии». По отношению к остальным это слово звучит скорее как насмешка. Лучше называть их «теоретиками».

Во-вторых, популярность термина «теория» связана с тем, что гуманитарные исследования используют все более смешанную, гибридную аргументацию, которая исходит из разных дисциплин – философии, психоанализа, социологии, истории, политической науки, экономики. Поэтому легче всего называть ее «теорией», не указывая на конкретную дисциплинарную рамку.

Хороша или плоха эта современная междисциплинарность? В какой-то момент она казалась новой и прогрессивной. Сейчас можно обнаружить море разливанное эрудированных, но часто банальных и безжизненных «теоретических» текстов. Современная академия производит их в почти индустриальном масштабе. Поэтому иногда с ностальгией думаешь о временах классической философии. В ту эпоху Гегель, по свидетельству очевидцев, мог замереть на одном месте в течение нескольких часов, обдумывая некую проблему и удивляя своей неподвижностью окружающих. Вот это был настоящий theorein!

Междисциплинарный характер знаний и критика умозрительной философии поощряются неолиберальным обществом наших дней. В нем доминируют «бизнес» и «предпринимательский дух», навязывая свои законы и темпы всем остальным сферам. В этом обществе почти не осталось места и времени созерцанию, пассивности. Их можно практиковать разве что в клиниках, местах заключения и городских гетто. Общество предписывает состояние деловитости и активности всем, – даже «теоретикам», вынуждая их крутиться в колесе культурной и академической индустрии.

И только в одном случае можно попробовать сейчас взять значение слова «теория» буквально – как пассивное «рассматривание зрелища, вида». А именно в отношении к искусству. Все зрители современного искусства, каков бы ни был их профессиональный и образовательный статус, являются «теоретиками». Они пассивны и непроизводительны, несмотря на все попытки, идущие от экспериментов исторических авангардов, провозгласить «интерактивность» или «эстетику отношений». Зрители вынуждены «теоретизировать», каждый на своем уровне, просто чтобы воспринять концептуальный объект искусства.

В книге «Человек без содержания» Джорджио Агамбен говорит о «расколе» между художником и зрителем (я бы добавил – «теоретиком» в широком греческом смысле) как о базовой форме, или «судьбе», их отношений. Теория как эстетическая, чувственная проекция theorein, способности к созерцанию, – это мучительный удел зрителя, отчужденного от продуктивности художника. Художник же обычно не признает теоретизирования зрителя, даже если он является профессиональным комментатором искусства или по-настоящему творческим мыслителем. Для художника теория – не есть нечто универсальное. Теория искусства для художника никогда не бывает «чистой», так как она затронута «грязным» опытом зрителя.

Этот «раскол» поддерживает всю интригу отношений теории и искусства, вплоть до современного. Зритель-теоретик эстетизируется, становится денди или снобом, превращаясь в живую инсталляцию, знак собственного отчуждения от искусства. Но и современный художник не может претендовать на подлинную и оригинальную продуктивность. Он тоже становится зрителем и теоретиком.

 

 

 

 

 

Все новости ›