УЛИЦА — МАССМЕДИА — АРТ

— Насколько это киевское художественное пространство является публичным? И как по отношению к Москве?

— В Москве гораздо больше некоммерческих институций, есть ГЦСИ. Мы в нашей газете «Зомби» опубликовали текст Александра Ройтбурда 1995 года, «Искусство и государство», где он писал, что местный бизнес, скорее всего, не поддержит современное искусство, потому что оно «по сути антибуржуазно». И Ройтбурд предлагал обратиться за поддержкой к государству, потому что современное искусство — это инструмент международного представительства, который цивилизованная страна должна иметь. И вот сейчас местные меценаты выросли из малиновых пиджаков, современное искусство стало фоном для светских тусовок, а отношения с государством всё на том же месте…

— Ну а у нас произошло ровно это: государство приспособило современное искусство как один из атрибутов внешней политики. При этом сам ГЦСИ вполне удовлетворен тем, что туда никто не ходит, публичным пространством он не является, ни на одну выставку в жизни не пришел человек с улицы, никому это и не нужно. Я начинаю сейчас думать, что, возможно, именно на этих условиях Леонид Бажанов и получил ГЦСИ, чтобы не развивать там, не дай бог, никакой общественно-протестной деятельности. Чтобы было такое абсолютно безвредное существование искусства.

— Не знаю, я верю далеко не во все формы публичности. В конце года я в Берлине видел развернутую серию выставок «Культ художника», там были большие зрелищные экспозиции Кунса, Бойса, ну и Пауля Клее. И все это массированно рекламировалось на гигантских билбордах в метро. Автопортреты или фото этих художников сопровождались цитатами, которые звучали эффектно, но вне контекста ничего не значили. И народ шел толпами, но я не верю в потенциал этих выставок в отношении смыслопроизводства. Это такая публичность, которая вызывается к жизни популистскими тактиками, она не является ни целью, ни необходимостью художественного процесса. Мы художники публичного пространства. Мы в нем работаем, мы с ним говорим, но это вовсе не значит, что публичное пространство — это только улицы, площади и проспекты. Музей для нас тоже публичное пространство.

— А если туда никто не ходит?

— Но двери открыты. Если туда никто не ходит, потому что там нет ничего значительного, то, значит, это халатно используемое публичное пространство и его нужно реорганизовать. Высказывания, которые производятся на территории художественного сообщества, могут быть переданы в общее пользование, если институции работают адекватно. Художник производит инструменты и методы познания, потом они выкладываются в музеи, в этот музей может зайти каждый и взять их. Нам кажется важным обратиться к нерастворимому остатку этого демократического публичного пространства, которое содержит в себе каждая открытая художественная институция. От западных музеев, пораженных синдромом Гуггенхайма, до Национального Союза художников Украины. Все это публичные институции, и нужно искать пути использования их по назначению. Но надо постоянно мигрировать. Например, в отношении акционных работ я бы это описал так: работа существует всегда на трех площадках. Сначала улица и непосредственные свидетели акции, большинством из которых она воспринимается как какой-то эксцесс, который нужно подавить, вызвав милицию. Дальше это попадает на территорию массмедиа, где количество этих свидетелей сильно увеличивается, но содержание работы сводится к какому-то приколу или декларации. То есть нивелирует себя в качестве искусства. Потом это попадает на третью площадку, в документацию, на территорию художественных институций, где эта работа может быть сравнена с другими художественными работами и понята как искусство. Но при этом там теряется кровь реального. Всегда важно соотноситься с этими тремя площадками, причем такая площадка, как массмедиа, мне кажется, наименее важна. Иногда на территориях популярных изданий действуют очень вменяемые люди, которые пытаются подрывную борьбу вести внутри. И что-то им удается — на некоторое время, и это рано или поздно подавляется. Но это, пожалуй, и есть некоторая сегодняшняя модальность культурной работы, когда ты на враждебной территории производишь свое высказывание, потом тебя за это высказывание ловят, но ты в этот момент прыгаешь выше своей головы и оказываешься еще на какое-то время вне досягаемости.
Не стоит сомневаться, что тебя поймают и там, поэтому твоя способность эти разные формы высказывания создавать и развивать и является гарантией твоей независимости.