Дневник Time/Food – 2: восстание против гамбургеров

ЕКАТЕРИНА ДЁГОТЬ об искусстве, пище и политике

Имена:  Александр Скидан · Алексей Радинский · Марта Рослер · Никита Кадан

17 мая

Должна признать, что хоть я и сокурирую программу дискуссий «Искусство и восстание», экономическая идея обмена добрыми делами согласно эквиваленту времени, в которую эта программа вписана, меня не до конца убеждает. Антон Видокль давно живет на Западе, и понятно, что он борется против отчуждающей власти денег. Но по мне, у времени не меньше отчуждающей власти, и оно пугает меня больше. Кредитор, которому я должна часть своей жизни и от которого не откупиться никакими векселями?.. Вообще-то, если я соглашаюсь безвозмездно помочь с редактурой или там погулять с собакой, то это и правда безвозмездно, я не требую за это ответной услуги на определенное количество минут.

Для меня восстание — это и есть прежде всего восстание против тотальной эквивалентности чего бы то ни было: не то чтобы я хотела отменить все формы обмена (потлач — это огромное насилие, мы знаем), но в жизни должно быть некое русло для утекания туда энергии дара, такого огромного, что его нельзя вместить в товарно-денежные отношения.

Но я понимаю, что обмен через время — только первый шаг. Такой немного еврокоммунистический, я бы сказала. Нельзя перепрыгнуть пропасть в два прыжка, как говорил, кажется, Мао. Но делать нечего, придется в два.

Российские власти теперь тоже почему-то оказались погружены в идею тотальной эквивалентности всего — не через эквивалент времени, но как раз через эквивалент еды, и у них это довольно параноидально выходит. Прокремлевская пресса, как известно, сообщала, что декабрьских манифестантов приманивали печеньями. Теперь якобы часть демонстрантов в Питере съела какие-то гамбургеры от «Единой России», тем самым причастившись власти вопреки запретам своих товарищей. Наконец, в лагере «Оккупай» на Баррикадной милиция не разрешила протестантам делиться друг с другом едой и водой. То, что воду тоже запретили, доказывает, что дело было не в санитарных нормах, а в самом факте возмутительной бесплатности, щедрости, неподчинения экономической норме.

Борясь против эквивалентности, мы боремся против власти, за бескорыстие, за возможность помыслить горизонт без капитализма, за возможность трансгрессии закона. За подвиг, в конечном счете.

А еще за неэквивалентное сравнение, что, собственно говоря, и есть искусство, эта «встреча зонтика и пишущей машинки на анатомическом столе», как сказал Лотреамон.

***

На нашем обеденном столе сегодня встречаются салат, рыбный суп, яблочный десерт, микрофоны и конспекты. Готовит художница Ингрид, она из норвежского города Бергена, по случайному совпадению мы с Давидом Риффом в 2013 году делаем там первую триеннале современного искусства. Ингрид говорит, что триеннале современного искусства в Бергене — это идея местных правых политиков. Вот как, оказывается: раньше правые в Европе были против современного искусства или игнорировали его в лучшем случае, а теперь они его хотят. Хотят международную выставку, хотят звезд, спектакулярности, сенсационности, даже, наверно, критического искусства хотят, чтобы выставить его в витрину, присвоить его и разоружить.

Левые в Бергене не хотят ни триеннале, ни, парадоксальным образом, критического искусства. Они хотят, чтобы было демократично, чтобы показывали искусство местное, не обязательно мирового масштаба, чтобы активизировались городские связи и чтобы искусство было полезно простым людям, в том числе многочисленным художникам, которые работают в дереве, стекле, керамике и прочих видах материального творчества. Все это напоминает мне поздний СССР и журнал «Декоративное искусство» с его теориями «красоты и пользы».

Ингрид недовольна теми и другими. Впрочем, и правые и левые в Норвегии — социал-демократы. Все искусство в Норвегии поддерживается государством, частные деньги — фонды, коллекционеры, галереи — вообще в этом не участвуют, их просто нет.

В Москве и левые (системные, в Думе) и правые — наоборот, неолибералы. Они выступают за неотъемлемое право человека платить за свое образование, здоровье и культуру (кроме шуток, это так). Поэтому искусство в России поддерживается в основном частными фондами, или же государством, которое ведет себя как еще один такой же фонд.

Наш проект в Москве поддерживается фондом Stella Art Foundation. В классификации Ингрид, этот фонд, вероятно, правый: он за внедрение в Россию модного западного искусства. Правда, с тех пор, как фонд в начале 2000-х начал в России работать, модным западным искусством стало левое. И вот теперь мы говорим о восстании и революции в тех же стенах, где прежде висели картины, украшенные золотом, не помню чьи. Более того, в этот вечер мы, может быть, поставим ксерокс фонда на службу революции, разворачивающейся неподалеку, на Баррикадной. Сотрудники фонда проявляют профессиональную и гражданскую солидарность.

Некоторым людям кажется, что со стороны фонда это странная причуда, а с нашей — лицемерие, но я не согласна. Фонд, как известно, является детищем крупной российской буржуазии. У представителей крупной буржуазии в целом к режиму Путина есть свои претензии. Например, их могут посадить. Можно сказать, парадоксальным образом это угнетенная группа, которая тем не менее не может выразить свою солидарность с другими угнетенными группами, потому что боится, так как ей, в отличие даже от креативного класса, есть что терять.

И вот современное искусство косвенным образом дает владельцам таких фондов возможность улучшить свою карму и общественную репутацию — что зачтется после нашей победы, я уверена. Таким образом искусство выполняет свою общественную функцию — помогает людям стать лучше.

Между прочим, об этой общественной функции можно говорить в метафоре питательности. Есть такая традиция. Ее представляет, например, Лев Толстой со своим классическим текстом «Что такое искусство», где он прямо пишет про эту питательность. Я недавно его перечитала, и он оказался страшно левым, этот текст. Например, там написано следующее: «Ведь хорошо было бы, если бы художники все свое дело делали сами, а то им всем нужна помощь рабочих не только для производства искусства, но и для их большею частью роскошного существования, и так или иначе они получают ее или в виде платы от богатых людей, или в виде субсидий от правительства, которые даются им, как, например, у нас, миллионами на театры, консерватории, академии. Деньги же эти собираются с народа, у которого продают для этого корову и который никогда не пользуется теми эстетическими наслаждениями, которые дает искусство». Под этим подписался бы весь Майский конгресс творческих работников.

Видимо, скоро Толстого в школах запретят.