Алексей ПЕНЗИН

Оккупирование — это форма в каком-то смысле защитная, она сложилась из-за насилия, которое было применено к участникам протеста. Оккупирование оказалось единственно возможной сейчас формой, но, с другой стороны, оно запустило какой-то конститутивный процесс. Начался такой вполне уже универсальный процесс, появился феномен, который современные теоретики называют «конститутивной властью», учреждающей властью людей, — это даже шире, чем понятие учредительного собрания или ассамблеи, потому что это единственная сила, которой обладают люди, — способность телесно присутствовать, говорить, думать вместе. Это очень важный универсальный процесс, очень важное событие, которое наконец-то включает у нас актуальную политическую современность. Такие формы практикуются сейчас в Европе, Америке. Это новый порог: в начале декабря состоялась массовая политизация как абстрактный переход на политизированные позиции, а сейчас мы переходим порог совместной организации. Включение в символическую цепь мировых оккупаций, с одной стороны, дает нам ощущение, что мы не являемся каким-то странным исключением с нашим Путиным, что мы являемся частью большой цепи борьбы — в Испании, Греции. Я рад, что Wall Street Journal о нас написала. С другой стороны, и власти это начинают использовать и заявлять, что будут разгонять протесты точно так же, как и там, и в этом тоже есть опасный момент. Так что да, нужно говорить, что наш опыт универсален, но, с другой стороны, он связан со специфичностью путинского режима, который действует, может быть, и более жестко даже, чем режим, допустим, в Греции.


Максим СПИВАКОВ

Художественная и человеческая ценность этой акции, мне кажется, как раз состоит в вынесении вопроса о ее эффективности за скобки. Отсутствие явно выраженного лидера и даже явно выраженных целей позволяет воспринимать эти события как телесную практику, как способ пребывания, бытования в социальном теле, в политическом процессе, в настоящем, в отличие от будущего, которое коррумпировано и оккупировано, как мы сегодня слышали от Бифо. Ты спрашиваешь, в чем же тогда разница с акцией «Белый круг», которая нас всех так раздражила своей бессмысленностью и флэшмобностью, — я думаю, здесь разворачивается некое пространство самоорганизации, чего не было на «Белом круге», и, кроме того, что очень важно, не идет речь о попытке как-то творчески оформить протест, привнести в него какую-то креативность. В самих формах гораздо меньше искусства, поэтому парадоксальным образом это художественно ценнее. Но главное — это отсутствие ясно сформулированных целей и задач. Как только здесь происходит попытка договориться о конкретных требованиях, все скатывается к совершенно бессмысленному перечислению «демократия в России, соблюдение Конституции и освобождение Навального», временное отсутствие которого, между нами говоря, сейчас играет свою положительную роль.



Михаил СИДЛИН

Политически эффективно здесь прежде всего самообразование масс. За памятником Абаю у каждого дерева по расписанию происходят лекции на самые разные темы, люди слушают их внимательно, происходит повышение политической сознательности. В эффективность этого с точки зрения так называемой большой политики я не верю, это не приведет ни к каким изменениям во власти. Но для повышения уровня критической активности это все очень важно. Возник некоторый вихрь, втягивающий людей в горизонтальные отношения, в завязывание новых связей на основе активной социальной позиции. Как митинг или демонстрация это значения не имеет, никаких лозунгов здесь почти нет. Ты говоришь, сегодня день выступлений за бесплатное образование, но этого не видно. А если рассматривать это как некое артистическое или художественное событие, то я могу сравнивать с «оранжевой революцией», свидетелем которой я был, и здесь градус активности вообще и художественной в частности значительно ниже, чем был в Киеве. Уровень стихийного народного творчества был тоже во много раз выше, как и уровень участия художников, занимающихся современным искусством. Одна из причин в том, что там в тот момент действительно была возможность что-то изменить в смысле большой политики, а тут очевидно, что ее нет. Потом, мне кажется, тут нет действенных организационных и финансовых структур, стоящих за этим, в отличие от «оранжевой революции».


Илья ФАЛЬКОВСКИЙ

С политической стороны меня все это очень радует, я, как человек левых анархических взглядов, стою за низовую организацию, за самоорганизацию, за управление без всяких главных, без лидеров. Очень классно, что это здесь началось. Это уже было осенью у памятника героям Плевны, но тогда там было человек 10—15, сейчас после митингов это обрело второе дыхание. Но проблема в том, что у нас левая мысль не очень востребована из-за проблем с нашей историей (с нашим семидесятилетним так называемым коммунизмом, войной и т.п.), люди, организующие здесь ассамблею, оказываются в явном меньшинстве, их тут процентов 20. У нас и левые, и правые были всегда в загоне, сейчас время либеральной мысли, хотя, с моей точки зрения, этого недостаточно. Я-то считаю, что со временем государство и его институты должны отмереть, но это уже вопрос веры и убеждений, я лично противник рынка и либеральных ценностей как ложных. Если вдруг Путин поменяется на Немцова и посадит не Ходорковского, а Дерипаску, я считаю, мало что изменится. Да и те леваки, что у нас до сих пор были, типа Зюганова или Удальцова с их портретами Сталина, тоже меня не радуют, я сторонник не авторитарной левой, а либертарной — то есть коммун, сквотов — самоорганизации. Даже творческие коллективы — это уже хорошо. Как художник, я сторонник групп, любая группа, даже два-три-четыре человека, — это уже прообраз такого коммунитарного существования, где нет лидера, где все решается обсуждением. Мне кажется, мы должны переходить от слов к делам, к организации, когда люди создают ассамблею, захватывают сквот. Вот во Франции много коммун, а у нас одна-две, хотя ничто не мешает людям поехать купить землю и организовать по типу французского Тарнака коммуну. При том что эти люди тут в меньшинстве, и лагерю все время пытаются назначить какого-то главного — вот теперь якобы Яшин главный, якобы его назначили оппозиционеры из тюрьмы. Мне кажется, что главные не нужны и что когда-нибудь эти главные придут сюда, начнут говорить и увидят, что уже и без них тут все произошло (именно это и произошло днем 15 мая: «лидеры» объявили участникам лагеря, что он сворачивается по решению суда, но лагерь отказался подчиниться этому приказу. — OS). Хорошо бы это экстраполировать на уровень всей страны. Пришел бы главный президент Путин и увидел, что жизнь течет полностью без него, он просто не нужен и никто на него не обращает внимания. И он вынужден будет, потупившись, согбенным пенсионером удалиться в туманное небытие.

Будем надеяться на расширение круга людей, которые здесь, хотя эти люди в большинстве своем вообще не левые, они тут случайно. Но много людей из регионов специально приехали, плюс очень много художников. Вот висят картинки Вики Ломаско, видно, что можно делать выставки не только в галереях, но и просто на площади. Это массовая народная практика. С точки зрения искусства это важный переход к демократичным уличным формам. Единственно, что пока я вижу тут большой элемент модности, приходят завсегдатаи клубов и рейверы, есть такая мода, созданная «Большим городом» и «Афишей», хипстерами. Эти люди не являются реальными оппозиционерами, они приходят и уходят. Но достаточно маленькой искры, маленького социального сдвига, и все всколыхнется и закончится каким-то сильным потрясением, и тогда уже станет всего больше. Силы, которые возникнут во время переворота, совершенно непредсказуемы, но хочется надеяться, что формы, которые здесь возникли, будут прообразом будущих общественных форм. Надежды мало, конечно, но всегда же хочется верить, что твоя линия победит. ​