Дилдо моей свободы

Поэт ВИТАЛИЙ ЮХИМЕНКО и художник i-am-favn в нашем проекте борьбы с репрессивной сексуальной нормой

Стихи и рисунки были присланы в редакцию в ответ на наше обращение. Другие стихи Виталия Юхименко можно прочитать здесь. Работы i-am-favn смотрите здесь.


* * *

это — стих-дилдо
и он огромный,
на всю глубину свободы,
великодушно отмеренной
мне и подобным мне.
это стих нашей свободы
на всю ширину кровати,
на всю длину ширинки
зашторенного окна.
свободы, дарующей право
открыто выказывать близость
только в положенном месте,
открыто выказывать нежность
только посредством сношений,
не прибегая к разврату
ласковых обращений,
сентиментальных касаний,
теплых случайных взглядов.
наша порочная близость
не ведает нежных чувств.
хорошее совокупление,
что нужно для счастья еще
гомосексуалисту?
это — стих-дилдо,
грязная вещица
для грязных помыслов о
гомосексуализме.
живой, невредимый подросток
вразнос истребляет пришельцев,
за каждый уровень приз.
большой раздобревший мужик
треплет по рыжей спине
породистую собаку.
потрепанная старуха
роется в мусорном баке,
распространяя вокруг
благостный звон бутылок.
вместо рта у меня анус
с торчащим огромным дилдо.
я иду, прикрывая руками
лицо, чтоб никто не увидел
дилдо моей свободы.


Два эпизода, между которыми натянут канат

Я прекрасно помню, как обрадовалась мама,
когда меня увидела.
Она нашла меня в капусте.
Я лежал среди прохладных суровых грядок,
а надо мной
сквозь слепящее солнце кружили беззаботные капустницы.
Мужчины демонстративно отворачивались,
выдавая себя с головой,
так что я мог видеть только кочаны их затылков,
надежных, словно каски военнослужащих.
Для них я уже тогда представлял собой скрытую угрозу и мог
подорвать их авторитет.
Но мама шла между грядок
подобно цирковому канатоходцу,
балансируя, стараясь не оступиться, пока
не обнаружила ворочающийся кокон.
Она схватила меня, прижала к груди
и, не мысля себя от счастья, побежала к дому,
уже совершенно не беспокоясь о том, что можно споткнуться.

Я смотрю на крепкий затылок незнакомого парня,
безупречный, словно каска военнослужащего.
Он притягивает
мой взгляд, мои глаза
порхают вокруг него, как легкодоступные капустницы.
Но вот он оборачивается,
наши взгляды встречаются,
и что же выходит —
между нами натянут канат,
по которому идет невидимый канатоходец,
смельчак в облегающем трико.
Никогда нельзя сказать наверняка, удастся ли ему
перейти на другую сторону —
бессмысленное трюкачество.
Но про себя думаю:
пусть же он не упадет,
пусть же он продержится хоть какое-то время,
пусть же его падение будет продолжительным
и продлится хотя бы чуть дольше,
чем спаривание беззаботных капустниц.


Голубиная почта

Со своим первым парнем я познакомился
по объявлению в журнале
во времена,
когда не было интернета и мобильных
и даже самих геев.
Тогда были только гомосексуалисты,
клуб «Росток» и журнал мужской эстетики «Один из нас»,
который следовало покупать, когда уже стемнеет.
Под моей кроватью покоится ящик с письмами.
Они написаны шариковой ручкой, карандашом, маркером, эрегированным хуем.
Иногда я слышу, как их духи выбираются из ящика,
идут на кухню, садятся за кухонный стол
и начинают рассказывать:
— Симпатичный парень 27/178/65 с в/о без в/п.
— Друзья говорят, что мои усы похожи на пизду.
— 12 лет мечтаю поцеловаться с парнем.
— Чем больше между нами дистанция, тем ближе мы друг другу.
— Все, что со мной происходило, — это для того,
чтобы мне было о чем тебе рассказать.
— Я хочу, чтобы ты приехал,
хочу обнять тебя, чтобы все опять стало важным,
я хочу, чтобы ты приехал, чтобы я мог обнять тебя.
— Хочу любить и быть любимым.
Для них еще жизненные истории были важнее сексуальных фантазий.
Хотя и не представляли собой ничего особенного на самом-то деле.
Несколько писем сложены в виде аистов.
Им можно было выслать лучшее школьное фото,
которое они по твоей просьбе вернут обратно.
Это школьное фото сделал для меня учитель физики
под мои будущие публикации.
Но я подарил это фото Глебу,
и он хранил его в семейном альбоме.
В его нынешней анкете на сайте знакомств ему все так же 23.
Как и ящик с письмами, это — то немногое,
что сохранилось от прежней жизни
и теперь так мало похоже на правду.
Было ли то волшебство времени или возраста?
Я сажусь за кухонный стол и начинаю рассказывать:
со своим первым парнем я познакомился
по объявлению в журнале.
Я танцевал с ним в клубе «Росток» свой первый медленный танец,
мой последний медленный танец,
это было давно.
Я был жар-птицей на кухне общежития,
сказочной птицей с пестрым оперением.
Но когда дело касалось по-настоящему важных вещей,
надлежало надевать маску заурядности,
в которой можно пробраться среди других, оставшись незамеченным.
У меня имелся веер из фальшивых имен
и набор из нехитрых шпионских приемов,
освоенных интуитивно.
Маскарад обыденности — маскарад наоборот.
Мы использовали тайные шифры, условленные знаки,
и вахтерша общежития служила мне дуплом старого дерева,
через которое мы обменивались посланиями.
Страдающая недержанием мочи
повивальная бабка моих любовных встреч.
Да, мы умели действовать сообща,
хотя между нами и не было единства.
Каждый из нас обладал триединством:
мужчина, женщина и ребенок.
Я помню запредельные вещи,
а мне ведь нет еще и тридцати.
Концентрированное время.
Иногда я вижу, как эти письма выпархивают из ящика,
как всполошившиеся птицы или мои воспоминания,
запутавшиеся в паутине времени.
Если вы думаете, что это стихи,
то хочу вас разуверить — это просто мои воспоминания.
Я записал их в столбик,
чтобы на его вершине
мои бумажные аисты
смогли свить гнездо.