Гутов: Сразу внесу поправку — было два обвинения: одно — в воровстве, а второе — что он на щите Афины Паллады изобразил Перикла, что считалось кощунством.

Лидов: Хорошо, но тезис, что искусство противоречит сакральному, не выдерживает критики. Надо еще помнить, что понятие «искусство» — глубоко историческое, оно возникло в эпоху Позднего Возрождения, и с тех пор одним из главных инструментов «искусства» является скандал. Это необязательно плохо — скандалы связаны как с великими произведениями, так и с абсолютно бездарными. Но мы должны признать, что большей части общества, толпе скандал гораздо более интересен, чем произведение искусства как таковое. Мы видим, что между актуальным искусством и частью православной среды происходит то, что иначе как войной не назовешь. Война эта, по счастью, холодная, виртуальная, но в интернете можно увидеть огромную взаимную ненависть этих двух партий войны, которые, как падали, ждут любой ситуации, чтобы создать напряжение, тогда как большая часть общества этой войны как раз не хочет и сторонится ее. Наша задача — нащупать пути к взаимопониманию и к уходу от этой войны. Может быть, нужны проекты, в которых технология современного актуального искусства могла бы быть использована для решения задач современной православной художественной культуры, которая находится в состоянии глубокого кризиса, потому что в основной своей массе сводится к созданию муляжей и стилизаций, хоть и профессиональных, но утративших живую связь с современной культурой и мало что говорящих современному зрителю. Что касается акции Pussy Riot, то, пользуясь присутствием отца Всеволода, я хотел бы сказать, что та жесткая и агрессивная реакция, которая прозвучала со стороны православной церкви на это достаточно смешное событие, нанесла и православной церкви, и православной культуре в нашей стране десятикратно больше вреда, чем сама акция в Храме Христа Спасителя. И очень хочется, чтобы люди, от которых это зависит, сделали все возможное, чтобы эта история закончилась относительно мирно и благополучно.

Гельман: Я не хочу сейчас подробно обсуждать, почему была такая странная реакция церкви. Но мое ощущение — что нам противостоит не церковь, а мракобесы при молчании церкви. Основными противниками современного искусства являются «ряженые», так что я как раз верю, что диалог с церковью может быть плодотворным, но он должен быть активным.

Бондаренко: Я считаю, что у нас сейчас идет ползучий государственный церковный переворот, подобный тому, который произошел в Иране в 1978 году, когда аятоллы пришли к власти. Почему нужно каждый проект обсуждать с православной церковью? Почему тогда не приглашать раввина и имама? Если мы начнем все со всеми согласовывать, мы ни к чему не придем. У нас светское общество. Например, я в субботу включаю федеральный канал и вижу там патриарха — что он делает на экране федерального канала в светском государстве? Пусть церковь со своими перформансами не выступает на территории светского общества, а мы, светское общество, не будем выступать со своими перформансами на территории церкви.

Чаплин: Общество уже не ваше, и мы сделаем его таким, чтобы вы не имели возможности в нем ставить условия. Есть большая разница между тем, что представлено в этом зале, работами Перова и тем, что устроила группа в Храме Христа Спасителя. Эта акция — вызов, который причинил огромнейшую боль верующим людям. Для верующего человека осквернение храма хуже смерти. И когда нам говорят, что к этой акции нужно отнестись по-христиански, отреагировав на нее безразличием, мы знаем, что сам Иисус Христос осуждает грех в очень сильных, жестких словах. Грех снимается только покаянием. Поэтому акция, которая была совершена, неслучайно вызвала совершенно особую реакцию — я решительно убежден, что в данном случае была совершена не какая-то спорная политическая вещь, а преступление. Административный кодекс осуждает однозначно осквернение почитаемых верующими предметов, и я считаю, что это наказание даже нужно усилить. Я считаю, у нас не будет нормального государства, пока государство не будет пресекать такого рода акции, которые нарушают законы государства и основы человеческой морали. И дальше возникает вопрос, что в каком пространстве можно делать? То, что было сделано этой группой (а я имею в виду и ролик, и текст, в котором унижаются православные христиане, говорится что они «ползут на поклон», имя Бога сопутствует бранным словам), такого рода акции должны пресекаться государством, если мы хотим, чтобы в обществе был сохранен гражданский мир, потому что такие акции чудовищно разделяют людей. Теперь о том, какое у нас общество. Общественное пространство у нас общее. Попытка сказать, что разрешенные законом религиозные действия должны быть убраны из общественного пространства в обмен на то, что в этом общественном пространстве не будет кощунственных действий, это, господин Бондаренко, — наглое жульничество. Мы вместе, верующие и неверующие, должны устанавливать правила, что в этом общем общественном пространстве можно делать, а что нельзя, и вы без нас устанавливать эти правила больше не будете. Ваше время прошло.

Бондаренко: То есть произошел государственный переворот?

Чаплин: Ваше время прошло, это больше не ваше государство и не вам решать, что оно будет делать. Ваше время прошло вместе с вашими идейными и экономическими манипуляциями. До свидания, господин Бондаренко.

Бондаренко (к залу): Зафиксируйте, пожалуйста. Конституцию Российской Федерации отменили. Ваше время прошло!

Кулик: Знаете, я однажды общался в Индии с одним мистиком, и мы долго обсуждали механизмы достижения особых религиозных состояний, перехода в тонкие миры. И я проявлял невероятную тупость, потому что все пытался схватить Бога за бороду и почувствовать что-то конкретное. И он так просто говорит: «Олег, Бог любит играющих людей. Если ты видишь, что человек импровизирует и пытается выкрутиться из обстоятельств, из которых он не знает, как выкрутиться, и находит выход парадоксальным образом — скорее всего, ему помог Бог». Это его определение нестандартности, непредсказуемости, игривости я потом часто применял к обыденным ситуациям, и оно оказывалось невероятно глубоким и точным. Вот я сегодня читал «Большой город», где замечательная женщина, которая бескорыстно помогает детям, верующая, вдруг выступила за Pussy Riot, и она говорит, что они сделали то, чего не смогли сделать ни Мавромати, ни Авдей Тер-Оганьян. Если вы помните, акции Мавромати и Авдея Тер-Оганьяна были очень брутальными, агрессивными — один себя распинал, другой рубил иконы. Эти акции с их пафосом и их силой совершенно нельзя сравнить с Pussy Riot, которые, как разноцветные M&M’s, высыпались на паперти из штанов какого-то нерадивого прихожанина. Тогда я стал интересоваться у знающих людей, позвонил одному авторитету в крупном криминальном бизнесе и спросил, почему церковь не обиделась на те акции, но обиделась на это. И он мне отвечает: «Это совершенно понятно. Если бы ко мне подошел мужик и дал мне в морду, я бы дал ему в ответ и пошел дальше. Но если бы, мимо проходя, какой-то интеллигентик хмыкнул или плюнул в мою сторону, я бы его убил». Поэтому та легкость, с которой сделана эта акция, ее игривость и несерьезность вдруг показала церкви ее абсолютную несостоятельность. Они прямо схлопнулись: «А вдруг Богородица услышит?» Потому что Бог играет не на тех площадках, где мы его ждем, где ему там все вычистили, постелили и стол накрыли. Ждут — а он не приходит. И что делать? Имитировать. Вот я человек глубоко верующий, и знаю, что кощунствовать, проклинать, дебоширить — это все можно, а вот не уважать, насмешечка такая — это чудовищно. В протесте как раз и есть Бог, Христос сам — это всегда скандал, и кто воспроизводит скандал, тот воспроизводит текст Евангелия, своей жизнью.

Материал подготовила Екатерина Лазарева ​