— Ты не считаешь, что возможна контекстуализация, которая тебе была бы враждебна?

— Теоретически я могу представить, что это может быть. Но, как говорится, закладываться на четвертого вальта… это не мой стиль. Ну, будет неприятно. Но я и так уже получаю отзывы довольно жесткие. Вот, например, хочу тебе показать такую рецензию на нашу выставку:

оккупантская выставка муссирующая неполноценность русских и унижающая по национальным признакам, внедряющая русским что нас нет, что мы никто что чурки оккупанты лучше русских и что россия не принадлежит русским и у русских не должно быть своей страны, все эти чурки как были чурками так и

Читать!

• 4 года с OPENSPACE.RU: Best of the Best
• Юровский об опере «Мастер и Маргарита»
• Заветные желания наших авторов и коллег
• Сергей Жадан. Ворошиловград
• Лена Катина: «Эти песни надо петь пожизненно»

остались от того что дутый джугашвили пушкин кем то признается основателем литературного русского языка мне не жарко не холодно, мне это язык какой то ублюдочной макаки дутой в гении чурбанами нахер не нужен, ибо я чистокровно русский есть его носитель и не нуждаюсь в никаких его вариантах искуственных от каких то грязных троглодитов, ибо вообще этот черножопый бездарный урод и проститут пушкин никакого права мой язык коверкать не имел тем паче навязывать мне как на нем говорить, и вообще все эти дутын чурками знаменитости заняли места действительно талантливых русских имена которых чурбаны во власти всячески стирают или вообще давят как например художника васильева муссируя всякую мерзскую ублюдочную падаль патаскух скотских типа урода пушкина, кем все эти чуреки были по национальности тем и остались от их наличия или отсутствия русские не обеднеют, мы полноценная независимая нация в никаких гнидах дутых в гении не нуждаемся тем более искажающих и подавляющих нашу идентичность и национальное самосознание, если эти русофобские выблядки в каком анн нюс написали про всех этих тварей что они арабы , аварцы или кто там еще , то с какого хера они тут же врут что они русские, лживые помойки ублюдочные подобным лишь пытаются отнять россию у русских ликвидировав нашу идентичность и субьектность признав нас брендом несуществующшей вещью для использования паразитами иных наций когда им удобно прикидывающихся полезными нам талантами, с какого хера я буду считать талантом пушкина если эта падаль дутая жидами всячески выставляется в качестве аргумента моей национальной неполноценности и для стирания моей идентичности, какой еще талант, эта гнилая падаль как и все эти коньктурные обезличенные лгуны, врущие нам прямо в глаза в нескольких словах сразу противоречивые факты, нам русским ничего не надо от всех этих извращенцев раздувших свои перверзии в культы культуры, русские только очистятся морально и вырастут интелектуально вернувшись в свое сознание если вся эта русофобская паразитная мерзость будет истреблена, гной баласт и дерьмо россии

— Ну вот это то, что я говорю. Тебя прочли буквально.

— Автор уже и до меня все буквально прочел. И это разнесет Россию по кочкам — эти напряжения национальные.

— Твой прогноз — что произойдет?

— Прогноз — судьба Византии.



— Византия была взята иностранными завоевателями.

— В данном случае это произойдет естественным путем.

— Но что конкретно? Погромы? Приход к власти ультранационалистов? Отпадение Сибири?

— Все это абсолютно реалистический сценарий. Культура, которая отвергает эти имена, потому что кто-то из них оказывается этнически недостаточно чистым, — такая культура обречена на исчезновение.

— В какой форме это исчезновение произойдет?

— С этой территории будет вытесняться русский язык и все паттерны, которые за этой культурой стоят. Я же фан культуры как понятия. Есть культуры, которые могут переварить все, — не важно, какая там кровь. Это культура Пушкина. Второй вариант — «язык ублюдочной макаки, дутой в гении чурбанами», как тут про Пушкина говорится. Пушкина будут изучать со словарями, если по-простому говорить. Прогноз мой, апокалиптический, можно даже усилить.

— Возвращаясь к работе на заказ: ты вообще согласен с таким довольно распространенным мнением, что художник не должен этого делать?

— Нет. Абсолютно. Я обожаю заказы.

— Ты сюда причисляешь также и коммерческие заказы?

— У меня не бывает коммерческих заказов. Я не понимаю, что это такое.

— Тебе заказывают работу, которая послужит рекламой Martini...

— Если у меня будет идея, я ее сделаю. Если не будет — нет.

— Тебя не смутит, что эта работа будет использована в рекламе?

— Я очень люблю заказы. Я получал прекрасные заказы от Иры Филатовой (галерея Fine Art. — OS): написать натюрморты. Прекрасно: обо всем забываешь и пишешь натюрморты. Или картины с девушками — у нее был такой проект. Или у меня был заказ сделать портреты композиторов. Я это просто очень люблю.

— Это как-то связано с твоей любовью к советскому искусству?

— Наверно, это просто стиль жизни, который совпадает с моим.



— То есть ты бы не стал предостерегать молодых художников от работы на заказ, как я обычно делаю?

— Единственное условие — за мной должна быть полная свобода. Если мне скажут изменить хотя бы миллиметр, уже заказа не будет. Полная свобода. Витя за все время ко мне подошел с одним советом. Я решил по контрасту написать имя Иосифа Кобзона интеллигентно.

— Славянской вязью?
— Нет, ну таким интеллигентным почерком — типа видно, что человек понимает в шрифтах, а не моей фланцевой кистью.

— Кстати, ты ведь не стал в этой работе снова обращаться к шрифту 60-х, твоей старой любви?

— Нет. Тут есть свое эстетство, но оно так, под сурдинку. Короче, Витя мне говорит: ты вот так к нему, а он чемпион Украины по боксу!

— Кто?

— Кобзон. Был.

— Да ты что!

— Ну я ему: я не знал! И сделал совершенно другую версию. Это был единственный раз, когда он мне что-то посоветовал, и я считаю его замечание абсолютно правильным.

— Хорошо, это не заказ. Но все же, важно ли для тебя, чтобы работа приносила общественную пользу?

— Витина идея была — борьба с национализмом, ксенофобией, антисемитизмом. Я проект так и воспринял. Насчет пользы, я ж говорю, я не псих считать, что искусство будет сильно лечить. Но я заходил в Мультимедиа Арт Музей и был очень тронут, когда дети, целый класс с учительницей, фотографировались на фоне этой картины.



— И ты уверен, что они правильно все поняли?

— Думаю, что да. Видно было по учительнице, что она привела показывать, что такое толерантность.

— То есть современное искусство — как это в принципе на Западе происходит — может встроиться в систему воспитания гражданских ценностей.

— Могло бы. Опять же, не будем психами, чтобы преувеличивать, но это реально. Почему все наши (арт-мир. — OS) нос воротят, мне тоже понятно. Я сделал в жизни некое количество изощренных проектов и знаю, как и на что реагирует арт-среда. Понятно, что это не для них.

— Почему, какой ты ставишь диагноз здесь?

— Диагноз такой: все хотят тонкостей. Хотят тонкости, тонкости, тонкости, а лобовой удар работает в другом месте.

— Вот чего я не понимаю, это того, что прогрессивная арт-среда сама сейчас много говорит про то, что искусство должно приносить пользу обществу; о том, что искусство должно быть против расизма, несправедливости… Но терпима она только к «исследовательским инсталляциям» или, в крайнем случае, видео как форме репрезентации такого социального проекта. Если это картина, то вызывает почему-то отторжение. Ты делаешь работу против расизма, а они ее не узнают.

— Но мы же знаем, как устроен язык современного искусства. Ты лучше меня знаешь.

— Он должен быть непонятен…

— Этот проект слишком откровенный, для того чтобы быть современным искусством в его общепринятом смысле слова. Интеллигентный человек, как сказал один мыслитель, живет в мире призраков, мечтаний и благочестивой веры. В частности, об искусстве. Если что-то переходит эту границу, сразу люди начинают кукситься, типа вы в реальность вляпались. Я к этому отношусь более чем спокойно. Я должен сказать, что большинство нормальных людей относится к проекту положительно. Я тебе скажу, кто отнесся критически. Ну, арт-среда — это понятно, это не для них делалось и не их ума дело. А вот еще ученые, которые занимаются антропологией, этногенезом, если это правильное слово. Они говорят: ну как же, вы точно как националисты — смотрите по составу крови...



— И что ты на это отвечаешь?

— Тут действительно нужно знание того, что такое персонажность, понимание которой у всех в арт-среде, естественно, существует. Но вне профессионального сообщества никто не может себе представить, что что-то может быть сделано не от лица авторов. Никто никогда не слышал фамилию Кабаков. Никто никогда не слышал, что работа может быть сделана от чьего-то имени. Всё воспринимают буквально. Написали «внук осетинки» — значит, интересуются. Называлась бы работа «Расстрельные списки русского националиста» — вопросов было бы меньше. Зато, я думаю, было бы труднее выставить.

— У ученых возникают сомнения, и что ты им объясняешь?

— В духе моих предложений президенту читаю всем, кому можно, лекции о том, как нужно понимать современное искусство. Люди прекрасно воспринимают.

— А не ученые лучше понимают?

— Простые люди это воспринимают нормально.

— Что, смеются?

— Нет, смотри. Два вида восприятия. Первое — «посмотрите, какая разнообразная русская культура», то есть абсолютно нормальное человеческое восприятие. Понимают, что этнически чистыми считают себя те, кто знает максимум своих бабушек и дедушек, да и вообще считают это неважным. Второе восприятие — «действительно, надо было их всех расстрелять, жаль, что некоторые уже умерли».

— Ну и как ты относишься к такому восприятию своей работы?

— Ну а как? Это дано нам улицей. Меня этим трудно удивить.

— То есть это твоя провокация этой среды?

— Нет. У меня мысли не было, что эта работа — провокация. Выяснение национальностей людей не я придумал, все это в открытом доступе. Если ты вспомнишь начало перестройки, то тогда лотки были завалены книгами с разоблачениями псевдонимов в духе 1948 года.

— Ты знаешь, в Волгограде до сих пор все этим завалено, это оказалась столица русского антисемитизма.

— Да? Я не знал. Но вообще, какая тут может быть провокация, если я пишу то же, что у них на сайтах вывешено. Так что единственная претензия, которую можно предъявить к проекту, это то, что он не является артистически изощренным, а является прямым и лобовым. И как таковой он четко работает. Учительницы, которые хотят учить детей толерантности, — это для них. Здесь получается такой замечательный парадокс: это сделано как «Расстрельный список русского националиста», но оказывается списком бесконечного разнообразия и цветения русской культуры. То есть националист на самом деле не контролирует ситуацию. Это объективно оказывается песней русской культуре, которая из всего этого состоит. Так что восприятие ученых, которые считают, что это дарвинизм, — одна крайность, в арт-среде, которая от этого нос воротит, — другая. А нормальное человеческое восприятие — надо же, какие все были хорошие люди, какой вклад внесли, и вот, оказывается, сколько кровей понамешано и как это прекрасно! Люди так думают, но мы просто с этими людьми не имеем дела. Мы с этим миром в реальной жизни не соприкасаемся.

Ссылки

• Виктор Бондаренко: «Ни к каким славам ходить не хочу», 24.11.2011