Искусство под молотком спекулянта

«Дилеры пересовывают из русских рук в эмиратские карманы то, что они оставили бы себе, будь они хоть чуть-чуть уверены в ценности этого барахла». Французская галеристка обвиняет

Письмо известной французской галеристки и куратора ФАРИДЕ КАДО (Farideh Cadot) появилось в газете Liberation и вызвало большую реакцию. Мы публикуем этот страстный текст, имеющий прямое отношение к российской арт-сцене, с любезного разрешения автора и газеты в надежде открыть дискуссию о том, в каком состоянии находится мировой художественный рынок и какую роль на нем играют российские покупатели, коллекционеры, дилеры и галеристы. Комментарий ЕКАТЕРИНЫ ДЁГОТЬ в конце статьи.

В глобальном коммерциализованном мире, где все, как считается, должно приносить как можно больше прибыли, искусство не в силах избежать общих правил. Оно считается своего рода бизнесом. Его традиционные деятели — художники, интеллектуалы, галеристы, критики — сегодня невидимы и не слышны. Однако большинство этих профессионалов продолжают делать свое дело, живут своим трудом, молча страдая от равнодушия прессы, которая говорит только о финансовом или коммерческом измерении искусства; измерении, конечно, важном, но к которому искусство не сводится. «Сорван куш», «азарт арт-рынка», «коллекционеры — законодатели мод», «фантастические прибыли» — вот какими словами сегодня описывают художественные ярмарки. Читателя заваливают информацией о рекордах: «24 миллиона евро за два часа», «Из-под молотка аукциониста вылетали брызги золота»… Цифры, цифры, до опьянения, головокружения, до отвращения!

Эти перегибы в мире современного искусства заставляют меня прервать молчание. У меня вот уже больше тридцати лет галерея в Париже и Нью-Йорке, я была куратором нескольких выставок в музеях и выставочных залах во Франции и за ее пределами, и я просто теряю дар речи. Деньги стали сегодня единственным критерием суждения. Пресса пишет только о «локомотивах» рынка, раздувая имена сверхмощных маршанов, которые правят настоящими коммерческими империями. Эти распиаренные персонажи оказываются в верхних строчках любых рейтингов. Но вводить рейтинги в искусство — это само по себе скандал! Многие газеты и журналы публикуют списки: пятьдесят или сто самых важных художественных деятелей. У «самых влиятельных людей в мире современного искусства» есть своя табель о рангах, как если бы это были богатые наследники или выгодные биржевые продукты. Но роль прессы состоит не в том, чтобы гнаться за сенсациями.

Все реже можно встретить тексты, в которых речь идет об историческом или культурном значении того или иного явления. Разумеется, рынок искусства существует, и вполне нормально сообщить о том, сколько стоит то, что на нем представлено, но речь ведь все же не о нефти! Искусство — не обычный товар, не биржевой продукт. Но цены достигают таких высот, что это загрязняет информационное поле.

Владеть произведениями современного искусства — это стало признаком принадлежности к классу великих мира сего, все нувориши к этому стремятся. Профессиональная пресса представляет нам людей, которые, быстро сколотив состояние, покупают произведения искусства в поражающих воображение количествах. Методы у них ошеломляюще простые: покупать все подряд, у всех подряд и по какой угодно цене. А потом избавляться от всего этого, как только появится какая-нибудь новая идея. И в процессе срубать неплохую прибавочную стоимость в ущерб более наивному коллекционеру.

Рискуя показаться смешной, я скажу, что коллекция — это дело всей жизни, это история чувств, она работает как своего рода психоанализ, она сопутствует коллекционеру и открывает ему его самого. Самое страшное — это то, что именно эти новые коллекционеры, люди, которые не трудятся ни посмотреть на произведение искусства, ни подумать о нем, создают сегодня «вкус времени». Горстка так называемых меценатов, пользуясь налоговыми льготами (за которые мы боролись в 1980-е годы), диктует моду. К этому прибавляется и мафиозное измерение — все знают, что покупка и продажа произведений искусства стала одним из самых быстрых и надежных способов отмыть грязные деньги. Возник тотальный, невыносимый хаос! Многие профессионалы, подобно мне, ждут и надеются, что самозванцы, которые искусственно раздувают цены на несколько художников-звезд, будут разоблачены. Потому что вся эта шаткая конструкция базируется на невежестве и бескультурье новых покупателей.

Те, чьи имена у всех на устах, потому что они финансируют крупные выставки, не обманываются: для своих личных собраний они покупают нечто действительно ценное, а громкие имена используют только для пиара в медиа. Иные цари от искусства платят, и очень много, своим придворным, чтобы те сновали по всему свету в поисках миллионеров, не знающих, что делать со своими деньгами. Русские олигархи покупают аукционные дома, куда приводят клиентов, еще более необразованных, чем они сами, готовых купить невесть что, закрыв глаза, лишь бы только это стоило несметных денег! Миллиардеры Катара хватают все на лету. Князьки арт-мира этим пользуются, чтобы избавиться от всего того, что они втридорога купили. Миром искусства правит кучка Мейдоффов, которые, не веря в свой собственный товар, продают все с налету, пересовывают из русских рук в эмиратские карманы то, что они оставили бы себе, будь они хоть чуть-чуть уверены в ценности этого барахла. Перед нами сцена «спасайся кто может», где каждый торопится избавиться от того, что следовало бы назвать токсичными финансовыми продуктами, и не спрашивает, что будет завтра. На наших глазах художественный мир идет ко дну, а мы молчим.

Некоторые кричат о своем негодовании, как историк искусства и куратор Жан Клер (Jean Clair), который восстает против «искусства трейдеров» и раскрывает порочный механизм, который ведет «от культуры к культурности (culturel), от культурности к культу денег». [Социолог] Натали Эйниш (Nathalie Heinich) ставит вопрос о совершенно безвозмездном финансировании государством произведений и институций, которые остаются при этом частной собственностью (во Франции. — OS).

Прессе пора предоставить слово тем, кто еще верит в искусство и художников, она должна выполнять свой долг, информируя читателя не только о том, что сколько стоит. Пришло время поговорить о художниках, о том, что они делают и выставляют, и не только о тех, кто чудом привлек внимание миллионера, который, не будучи даже в силах запомнить их имена, хвалится, что купил три кило китайцев и пять кило индусов. Мне глубоко отвратительно все это, и многие, как и я, чувствуют, что стали жертвой диктатуры вкуса и денег. Поскольку ценность работы сводится теперь к ее цене, прежние любители искусства совершенно дезориентированы. Когда уши подменяют глаза, спекуляция душит интуицию и чувство, которые являются все-таки самым важным критерием выбора. Пришло время профессионалам искусства выйти из своей резервации. Молчаливое большинство должно быть наконец услышано. Многие из нас разделяют это недовольство и это чувство бессилия перед лицом агрессивного меньшинства. Ветер истории сметет этих учеников чародея, которые превратили рынок современного искусства в страну дураков! Нам следует сегодня со всей силой защищать другие лица художественного рынка — того, настоящего, который работает в тени, вдали от огней рампы!

Фариде Кадо — французский галерист и куратор выставок современного искусства с 1976 года

Опубликовано на французском языке в газете Liberation 2 июня 2011 года. Перепечатка только с разрешения газеты Liberation

Перевод с французского Екатерины Дёготь


Комментарий Екатерины Дёготь

Без некоторых пояснений пафос этого письма будет не вполне понятен российскому читателю — непрофессионалу. Этот непрофессионал, наверное, слышал о том, что художники и кураторы критически относятся к рынку искусства, и, возможно, считает, что это у них такая странная (и не вполне честная) фанаберия — кусать руку, которая их кормит. Но тут против рынка в его современном виде выступает сам деятель этого рынка — владелица галереи, причем отнюдь не маргинальной, а известной. Что это значит?

Российский зритель про современное искусство обычно знает мало, но зато ему много (слишком много) сообщают про рынок современного искусства. Все издания, для любых социальных групп, почти каждую неделю рассказывают о рекордах аукционов или ярмарок, хотя эта информация для непрофессионала совершенно бесполезна. Рекорды бокс-офиса еще могут сообщить, что фильм нравится многим (хорошо это или плохо, каждый решит сам), но рекорд аукциона говорит лишь о том, что картину возжелали два покупателя, которые к тому же остаются обычно анонимными. Это не говорит ни о качестве работы, ни о таланте художника, ни о том, где эту работу можно будет увидеть (скорее всего теперь нигде).

Тем не менее магия цифр делает свое дело, и в глазах читателя современное искусство все больше превращается в возгонку огромных денег из ничего, причем некоторых это раздражает, а некоторых именно это и завораживает. Смею предположить, что в России эта завороженность связана с безграничной верой в свободный нерегулируемый рынок, которая была нам внушена неолиберальной промывкой мозгов в 1990-е годы. Наш зритель наивно предполагает, что если работа была продана за огромные деньги, то это: 1) отражает реальность, то есть соотношение спроса и предложения, и, следовательно, статус автора; 2) очень хорошо для художника; 3) косвенным образом хорошо для его галериста и всего мира искусства, как и для нас всех. Как нас учили, рынок всегда прав; деньги — это главное; если богатые богатеют, то и бедным станет лучше. Некоторые из нас все еще верят в это.

Но российский зритель плохо осведомлен о том, как работает рынок искусства. Все вышеперечисленное вообще неверно. От продажи на аукционе художник обычно не получает вообще ничего, кроме небольших процентов — на аукционе продается вещь, полностью отчужденная от автора. Если автор уже умер, это не так страшно, но если он еще жив и работает, тут может возникнуть проблема: поскольку цены на аукционах действительно абсолютно свободны, эта цена может оказаться ниже обычной (и тогда это признак падения репутации художника) или сильно выше обычной (и тогда это неизбежно вызовет последующее падение, а это — см. выше). Люди и институции, действующие на вторичном рынке, то есть перепродающие по второму и третьему разу, — аукционные дома, дилеры, галереи перепродажи (например, галерея Гагосяна), те коллекционеры, что покупают, чтобы потом спустить с рук (например, Чарльз Саатчи), инвесторы, — не имеют никакой ответственности перед художником и его репутацией и поэтому являются не то чтобы прямо врагами, но головной болью для профессионального галериста, которым мыслит себя, например, Фариде Кадо, поддерживающая прежде всего инновативных авторов.

Ответственный галерист в отличие от спекулянта работает не с произведением, а с художником. Такой галерист часто растит талант с юных лет и выступает как продюсер, который должен следить прежде всего за развитием карьеры своего художника — вывозить его или ее работы на международные ярмарки, продавать их в музеи пусть даже и по более низкой цене, не отдавать их неизвестно кому и уж тем более не спекулянту и не инвестору. Профессиональная галерея не отдаст работу художника первому попавшемуся клиенту, особенно если он (или она) одет дорого и предлагает слишком высокую цену.

Рынок современного искусства, таким образом, включает в свой собственный механизм довольно интересное самоограничение или, можно сказать, самокритику. Он не только не является прозрачным и саморегулируемым, он постоянно сдерживает сам себя ради сохранения внерыночных ценностей. Это идет совершенно вразрез с тем идеалом свободного капитализма, который нам внушали или который мы внушили сами себе.

Поэтому в нашей стране галерей, которые подпадали бы под описание выше, очень мало. Покупатели искусства (коллекционеров у нас пока что нет) предпочитают театральную и адреналиновую атмосферу аукционов, хотя цены там выше, а качество часто ниже, чем в галерее. Аукционы создают у них впечатление, что выбросить надоевшую вещь (на рынок) будет так же просто и весело. Вся остальная художественная жизнь в нашей стране во многом выстраивается в том же стиле, и неслучайно перечисленные мною персонажи арт-рынка (которых Кадо не называет по имени) оказались у нас особенно популярны, хотя во всем остальном арт-мире они на грани рукопожатности. Достаточно вспомнить о том, что выставочная политика «Гаража», по крайней мере до недавнего времени, во многом воспроизводила список «топов» крупных коммерческих галерей (а, например, Пинчук-центр в Киеве продолжает это и сейчас), что Чарльзу Саатчи неизвестным образом удалось организовать выставку своей коллекции (и тем самым повысить ее капитализацию) в Эрмитаже, да и многое другое.

У новичка создается впечатление, что только эти огромные цифры и только художники этого круга (как выразился Борис Гройс, «изготовители дорогих ковров») и есть художественный рынок, а все остальное искусство (которое не находится в мегаколлекциях типа коллекции Франсуа Пино) является каким-то «некоммерческим», «маргинальным» или «левым», во всех смыслах этого слова. Меж тем начиная с определенной стадии своей карьеры абсолютно все художники — сухие концептуалисты и горячие троцкистские активисты, авторы исследовательских инсталляций и авторы перформансов, арт-кинематографисты и видеохудожники, художники авторской книги и мейл-арта, — все они в той или иной мере работают с галереями, их работы, даже самые мелкие бумажки и нематериальные инициативы, порой приобретают музеи и серьезные частные коллекции. Все они участвуют в рынке современного искусства (без которого это не могло бы существовать), но только в реальном, не зрелищном, не «голливудском». На этом рынке есть деньги, но отнюдь не миллиарды. Художники с этого рынка живут, но не становятся богачами. Это нормальная схема функционирования искусства в обществе, где деньги, разумеется, существуют, но держатся в узде. Может быть, этот рынок стоит назвать, по аналогии с кино, «независимым»? Может быть даже, это некий, по современным меркам, «некоммерческий рынок»? «Рынок бедных»? Может быть — неслучайно в России такой рынок мало кого интересует.

Похоже, мы дошли уже до того, что альтернативой современному спектакулярному, подлому и бесчеловечному неокапитализму с его лживым декором в виде креативного дизайна и contemporary art'a является вовсе не коммунизм и не социализм, которые теперь то ли далеко позади, то ли далеко впереди. Похоже, нам поначалу придется еще побороться за старый добрый капитализм как таковой, где извлечение прибыли происходило осторожно и с определенной долей ответственности. Где люди еще стыдились сказать, что искусство — это деньги, а деньги — это искусство. ​