«Этот парень он сукин сын, но он наш сукин сын, мы его знаем не первый год. Вы только отстаньте со своим гуманизмом – мы его в бетон закатаем, если чё ваще-та»

Оцените материал

Просмотров: 109979

«Это наш урод»

frau derrida, Надя Плунгян · 12/05/2010
Что говорит нам о нас самих история Ильи Трушевского?

©  Zeina Barakeh

Zeina Barakeh. Круг насилия. 2007

Zeina Barakeh. Круг насилия. 2007

Всколыхнувшая блогосферу новость об изнасиловании, в котором обвиняется московский художник Илья Трушевский, уже дала поле для широких обобщений и противоречивых выводов. Почитав дискуссии и выслушав разные мнения, OPENSPACE.RU решил, что на этот раз не будет предоставлять слово второй стороне – защитникам самого художника и интересов «корпорации», к которой он, с их точки зрения, принадлежит. Мы считаем важным предложить читателю попытку увидеть ситуацию глазами женщины – хотя бы потому, что, согласно мировой статистике, насилию или угрозе насилия подвергалась каждая шестая.

«Достоинства у жертвы быть не может»: модератор сообщества feministki анализирует читательские реакции на «дело Трушевского»

«Это наш урод»: НАДЯ ПЛУНГЯН объясняет, почему шум вокруг этой истории воспринимается арт-средой как угроза ее интересам

«Завтра наступило неожиданно»: писатели, художники, эксперты комментируют ситуацию для OPENSPACE.RU


FRAU DERRIDA. «ДОСТОИНСТВА У ЖЕРТВЫ БЫТЬ НЕ МОЖЕТ»?

Что знает и чего не хочет знать о насилии российское интернет-сообщество?

В блогах сейчас гремит история об изнасиловании, в котором обвиняется московский художник Трушевский. Как мы знаем по рассказам действующих лиц, художник пустил переночевать знакомого, а вечером пришел домой с приятелем и девушкой, которую затем, судя по ее крикам с просьбами отпустить, подверг насилию; свидетель отправился за милицией и дал показания, потерпевшая написала заявление, прокуратура завела дело. Суть дела прояснит суд, мне же хотелось обсудить более широкий вопрос – некоторые аспекты отношения к сексуальному насилию в нынешнем российском обществе.

Обвинение свидетеля

Такие отклики возникают в блогах довольно часто. Знакомый Трушевского, сообразивший, что рядом с ним происходит что-то неприятное, клеймится как нарушитель круговой поруки: как он мог настучать на «своего» в милицию, когда должен был прибегнуть к «нормальному мужскому разговору» или нормальному мужскому мордобою.

А он пошел в милицию и, позор, писал о своих чувствах, общался с пострадавшей и пытался эмоционально ее поддерживать. То есть воспринял как равную ее – женщину и пострадавшую – и счел важными ее переживания. Попытался найти ей психолога.

Такой ход полностью выпадает из маскулинной нормы, воспринимаемой в России как единственно существующая. Согласно этой норме, во-первых, мужчина не должен разбираться в чувствах, чужих или своих, и придавать им важность. Во-вторых, переживание унижения, а уж тем более чувства «опущенного» человека заведомо не подлежат артикуляции, их невозможно представить в публичном поле как речь, равноправную с «правильно маскулинной» речью, нельзя понять и примерить на себя. В гендерно поляризованной культуре жертва изнасилования не может быть таким же человеком, как «я». Человек, соответствующий критериям «правильной маскулинности», должен всегда оказываться победителем, его могут убить, но не унизить.

И даже когда носитель маскулинного сознания осуждает насилие и помогает жертве, причина не в том, что пострадал такой же человек, как он (и что сам он мог пострадать так же) – а, напротив, в том, что он является субъектом этого своеобразного «права» и потому имеет полномочия разбираться («поговорить по-мужски») и наказывать («вломить как следует»). Жертва же субъектом заведомо не является (при взаимодействии с ней ее желания не так уж важны, потому что эмоции – это то, в чем нормальный мужик разбираться не должен, а «нормальный разговор» с ней невозможен, ведь женщина «говорит нет, а имеет в виду да»).

Потому же и помощь, пусть и предложенная с самыми добрыми намерениями, оказывается чудовищно кургузой. После насилия человек обычно испытывает посттравматический стрессовый синдром – состояние, требующее психологической помощи и поддержки от окружающих. В обществе, где маскулинные ценности доминируют, считается достаточным прекратить физическое насилие; а уж обращаться с жертвой бережно, не смеяться над ней, не демонстрировать пренебрежения, не обвинять в происшедшем – это уже «лишние нежности». Чего церемониться – тело спасено, а достоинства у жертвы быть не может.

Демонизация насильника

Обвинение и гнев в адрес насильника выглядят оправданными. Однако представление о человеке, совершившем насилие, как о представителе запредельного зла, о маньяке, которого нормальные люди никогда не смогут понять, влечет за собой довольно неприятные последствия. Таким образом поведение, причиняющее вред, выводится за пределы непредвзятого анализа, и его коррекция становится невозможной.

Для описания ситуации насилия язык – в том виде, в котором он существует в постсоветской реальности – до сих пор не вырабатывает никаких устойчивых определений. Отсутствие культуры разговора о сексе и запрет на выражение чувств – следствие патриархальной морали, вытесняющей переживания в сферу «женского», а значит, лишнего, второстепенного, социально неприемлемого. Атмосфера замалчивания многократно увеличивает вероятность насилия. Тем не менее спокойное обсуждение телесных границ и сексуальных потребностей является запретной темой не только в воспитании детей, не только в открытых источниках (СМИ, искусство), но и между двумя взрослыми.

В результате женщина, попавшая в ситуацию насилия, не всегда может вовремя распознать, что ее границы нарушены, и часто начинает протестовать лишь в тот момент, когда бежать уже поздно. Есть и обратная сторона: мужчина-насильник зачастую уверен, что то, что он делает, не является насилием: он не встречает, как ему кажется, явного сопротивления, принимает отказ за кокетство, игру в «а ну-ка отними». Жертва и насильник могут быть хорошо знакомы, из чего он делает вывод, что согласие уже получено: уговаривая остаться на ночь, он считает, что делает комплимент, а потом требует ответа на гостеприимство.

В других странах существуют программы психотерапевтической работы с людьми, осужденными за разные виды насилия (например, программы реабилитации домашних насильников, насильников, совершивших инцест), призванные разрушить паттерны социально опасного поведения. Они не дают стопроцентного успеха, но делается хотя бы что-то.
Страницы:

 

 

 

 

 

КомментарииВсего:53

  • klv· 2010-05-12 15:00:09
    Надя, вы молодец!
  • un-enfant· 2010-05-12 15:09:54
    Thank you so much for the article.
  • un-enfant· 2010-05-12 16:02:38
    It's quite interesting what you say about the certain public that will protect a rapist from the rest. The so called "hipsters". Which is the case - similar in a way - with Terry Richardson. I can't find this article on Look At Me website - but the case, as we know, was that Terry crossed over the border line between his "art" and sexual abuse; models came open about it - and there is no outcome whatsoever. As we can see, the Fashion World (talking American Vogue etc) as a system is very protective - same as russian art world.

    It's very scary - to think that Terry as a predator could just leave unpunished, and that Ilya can follow that very same path of unfairness.

    http://en.wikipedia.org/wiki/Terry_Richardson#Sexual_abuse_allegations
Читать все комментарии ›
Все новости ›