Нико: «У нее было тяжелое сердце. И опиумные глаза»

По просьбе OPENSPACE.RU композитор ДЖЕЙМС ЯНГ вспоминает великую певицу, которой в этом месяце исполнилось бы 70 лет, и тот день, когда она научила его варить чечевичную похлебку

Имена:  Джеймс Янг · Нико

Композитор Джеймс Янг шесть лет играл в одной группе с Нико — до самой смерти легендарной тевтонской рок-дивы с гибельным голосом. А потом издал замечательную книгу «Нико. Песни, которых не услышишь на радио». Эта колонка написана им специально для OPENSPACE.RU.


Впервые я услышал голос Нико еще подростком. Приятель принес первую сольную пластинку Нико — «Chelsea Girl». Игла коснулась винила. Что это было? Ее голос напоминал сирену линкора «Бисмарк». И о чем же она пела? «Королевы садо-мазо»? «Амфетамин»?? «Шлюхи»??? Что все это значило? Это не было похоже ни на что. Низкий, хриплый, глуховатый голос; мелодии как будто фольклорные, но слова — урбанистические и тревожные, таких в ланкаширском фабричном городке никто не слышал до 1967 года — в те, другие, времена, когда Англия еще не превратилась в поп-культуру.

Я познакомился с Нико у меня на кухне, весной 1982 года. В один прекрасный день ее привел мой старый школьный друг, который был ее менеджером. Моим первым впечатлением от Нико было восхищение... и беспокойство. Она не была легким человеком. У нее было тяжелое сердце. И опиумные глаза.

Она носила с собой большую кожаную сумку из Марокко, в которой был весь ее мир: сигареты, стихи Оскара Уайльда, записная книжка, пачулевое масло, чтобы перебивать запах героина (к тому же она терпеть не могла мыться), шприц и мешочек с чечевицей. Чечевица — пища кочевников. В тот день, когда мы познакомились, она научила меня варить чечевичную похлебку.

Я тогда не занимался музыкой профессионально, я собирался защищать степень магистра в Оксфордском университете. Но мои планы изменились. В результате я шесть лет отыграл на клавишах у Нико, до самой ее смерти в 1988 году.

У нас не было «обычных» концертов. Мы играли везде — от грязных панковских клубов до Шопеновского зала в Варшаве. И пение Нико могло быть очень разным, в зависимости от обстоятельств... Она была наркоманкой, поэтому всегда должна была иметь под рукой свое «лекарство» — пока не была решена это проблема, ничего не могло получиться. Нико очень чутко реагировала на место и атмосферу. Однажды мы отыграли с ней вдвоем невероятный концерт на севере Италии: прекрасная средневековая площадь, внимательная вдумчивая публика. Но гораздо чаще наши концерты происходили в менее возвышенной обстановке, и сосредоточиться на исполнении музыки было трудно. Это было весело: безумные гастроли, жизнь в дороге и все такое... Хотя с чисто музыкальной точки зрения могло быть и лучше.

На концерте в голос Нико трудно было влюбиться с первого раза. Необходимо было очень хорошо слушать. Нужно иметь особое устройство психики, чтобы принять Нико. По крайней мере, часто ее слушать нелегко. Во время живого выступления Нико надо было быть все время с ней — все равно, на сцене или в дальнем углу зала. Нужно было помнить, в каком мире она родилась, нужно было быть готовым идти за ней среди дымящихся руин Центральной Европы навстречу року и красоте, но при этом не воспринимать ее как сентиментальную трагическую красавицу.

Говоря о Нико, принято вспоминать звезд, с которыми она была рядом — на час, сутки или несколько месяцев. От Алена Делона до Игги Попа. Вслед за этим обычно говорят, что она была очень необычной певицей, забывая о том, как из модели и — похабное слово — «музы» Нико превратилась в самостоятельную величину в рок-музыке. В первую очередь это случилось благодаря альбомам, спродюсированным Джоном Кейлом (ex-Velvet Underground), которые Нико записала в семидесятых: «Marble Index», «Desert Shore» и «The End».

Мне больше других запомнился ее последний студийный альбом, «Camera Obscura», продюсером которого был опять же Кейл. Там много хороших треков. Записанная экспромтом версия «My Funny Valentine», которая оказалась окончательной — и потом превратилась в одну из «культовых» песен, которые ассоциируются с именем Нико. Еще на этом альбоме есть ее собственная композиция под названием «König» — одна из лучших ее записей за все годы: отличные слова, красивая мелодия, потрясающее исполнение. Был еще концертный альбом «Nico Live in Tokyo». Он очень качественно записан, и на нем есть версия «Песни одинокой девушки» («Das Lied vom einsamen Mädchen»), которая тоже стала «визитной карточкой» Нико, хотя и была написана в начале пятидесятых.

Последний раз мы общались с Нико в итальянском ресторане в Берлине в июле 1988 года — мы только что отыграли концерт в Берлинском планетарии, как оказалось, это был наш последний концерт. Она плохо себя чувствовала и жаловалась на головную боль. Через несколько недель она умерла на Ибице от кровоизлияния в мозг.

Две недели назад, в канун 70-летия Нико, в берлинском концертном зале Volksbühne прошел мемориальный концерт. Лутц Ульбрих (Lutz Ulbrich), он был партнером певицы в конце семидесятых, собрал прекрасных музыкантов, для которых влияние Нико было очень важно в музыкальном, творческом плане. Я играл с двумя вокалистами, Мак-Гилливри (MacGillivray) из Шотландии, Капитаном Морганом (Captain H Morgan) из Уэльса и моим старым приятелем, перкуссионистом Грэмом Дидсом (Graham Dids), с которым мы когда-то играли в группе Нико. Мой проект назывался «Золотой голод» (The Golden Hunger), в честь уникальной эпохи в истории Берлина после Второй мировой войны, когда есть было нечего, но артистическая жизнь била ключом. Это и был мир, в котором появилась Нико. Параллельно я хотел рассказать о раннем периоде творчества Нико. Тогда, в пятидесятых, она снялась в «Сладкой жизни» у Феллини — «Сладкая жизнь» соседствовала с «Золотым голодом». Я использовал отрывок из «Сладкой жизни» и реплики Нико из этого фильма как основу для новой композиции. В этом отрывке нет Нико, это знаменитая финальная сцена с девочкой на пляже. Девочка олицетворяет невинность — нечто противоположное тому изощренному и циничному антуражу, в котором мы привыкли видеть Нико. Мы перемонтировали сцену из фильма так, чтобы все время была видна эта девочка, и перед моим выступлением на сцену вышла юная берлинка, в точности повторившая ее жесты, ее движения из заключительных кадров фильма Феллини. Я хотел сделать так, чтобы казалось, будто девочка обращается и к аудитории, и к исполнителям. Как если бы мы могли воскресить в себе память о нашей невинности... о временах, когда мы еще не жили в больших городах и не играли сложную музыку.

Мы не можем вернуться назад. Но мы можем помнить.



Перевод с английского Александра Столярчука

Еще по теме:
Отрывок из книги Джеймса Янга «Нико. Песни, которых не услышишь на радио»