«Старкоры»: монолог о старых собаках

Владимир Надеин: «Мне никогда не нравился коллектив “Известий”. Там не было представления о нормальной, современной газете. Они думали, что хорошая советская газета и есть хорошая газета»

Имена:  Владимир Надеин

А какой у вас принцип, молодой человек? Вы поймите, что, если у вас не будет принципа, у вас ничего не получится... Обязательно должен быть какой-то принцип! Вот у нынешней журналистики, например, принцип — «чтобы ни у кого не болела голова от редакционных статей». И такое может быть, да... Что же касается меня... Ну, про биографию я много раз рассказывал. В 1946 году из детского дома меня перевели в дипломатическую школу, где нам в совершенстве преподавали английский. В Одессе. По идее, из нас готовили «кадры». Но потом умер Сталин, наши «шефы» (МГБ) растерялись и перестали нас патронировать. В результате я решил поехать в Москву поступать на геофак. Приехал. Смотрю: на геофаке конкурс — полтора человека на место. А рядом, на журфаке, — 74. Это в 1955 году! Естественно, я пошел на журфак. И, представьте, поступил. Правда, со второго курса меня отчислили — я провел экскурсию по Москве для американских туристов. Ну, отчислили и отчислили, бог с ними, все равно тогда на журфаке ничему не учили, не знаю, как сейчас. Я уже хотел поработать. На моем же курсе получал образование один юноша из райкома комсомола Курской области. Он говорит: нам как раз нужен редактор в районную газету. Мне 18 лет, я и поехал. Село Черемисино Курской области. Редакция помещается в избе. Кладут мне оклад — 620 рублей старыми. Вся моя работа заключается в том, чтобы под диктовку специальной радиостанции записывать последние известия из Москвы. Кроме того, я езжу на телеге или на санях по ближайшим колхозам, расспрашиваю про передовой опыт в области увеличения поголовья скота. Сам, естественно, за крестьян все придумываю от и до, пишу передовицы. Тираж? Ну, 300—400 экземпляров, две полосы. Зато у нас была фантастическая ведомственная подписка!.. Наша жалкая, ничтожная газета имела право выписывать 10 газет, 2 журнала и еще что-то... Я впервые там начал что-то читать! Ладно, сижу. Через несколько месяцев в избу входит незнакомый мне мужик. Он встает на колени в самом центре комнаты и говорит: «Уходи отсюда на хуй, Христом Богом молю!» Я остолбенел. Тут подбежал директор типографии, которая была в соседней избе, и объяснил, что, оказывается, это бывший главный редактор. Он по заданию партии был брошен поднимать соседний колхоз, не получал ни копейки там, у него открылся туберкулез... В общем, он вернулся в родное село, а тут его место занято. Ну я, естественно, позвонил в обком, сказал, что раз такое дело, то я, конечно, поеду... Собрал маленький чемодан и уехал. Зато работа в этой «Колхозной правде» научила меня хорошо врать. Это мне очень пригодилось. Я приехал на Донбасс, шахта имени Егора Абакумова. Пошел работать в многотиражку «Голос шахтера». Ответсеком. Тоже писал — сплошь про передовой опыт, только от лица шахтеров. Например, в состав делегации в Болгарию был впервые включен один наш шахтер. И когда он вернулся, то наговорил мне, что сумел запомнить, и я номеров десять писал его воспоминания. Все выдумал! Там хорошо было, на Донбассе... Столовая для шахтеров работала 24 часа...

Потом я оказался во Львове. Моя мама, которая жила на Урале, испугалась, что я пойду в армию, приехала в Киев, где у нее были знакомства, что-то побегала там... В общем, Львов. Там была русскоязычная газета «Львовская правда». Областная. Это уже серьезно. Встретили меня там, прямо скажем, неприветливо, но я тогда фотоаппарат хороший купил, и в результате определили меня на работу. Я ездил по отдаленным деревням, фотографировал передовиков производства. Возил с собой манишку белую, бритву механическую «Спутник», которая заводилась, как будильник. И снимал их всех в фас. Да, стал фотокором... Это было достаточно прибыльным делом, потому что тогда нужны были портреты передовиков производства, это были главные клише. И вот случилась такая история. Совнархозы устраивали во Львове выставку «плохих товаров». Дескать, вот какое хозяйство мы получили от прошлого. Плохие трусы лежат. Плохой свитер — с косой строчкой. Еще что-то. На выставку должны были пойти я как фотокорреспондент и собственно корреспондент, который поддавал, как водится. Он запил, не пришел. Так что мне пришлось писать самому. Всю ночь я сидел, к шести утра что-то написал трехстраничное. Фельетон с ужасным заголовком: «Покраснейте, пожалуйста!» И его поставили, без единой правки. Однако в штат не взяли. Областная газета, там очень тяжело было пробиться. Взяли на самую низовую работу — выпускающим редактором. Знаете, что это такое? Представитель редакции в типографии. Мне давали макеты, чтобы я следил за метранпажами. Они опытные люди были, бывалые. Был, например, такой дядя Миша. У всех советских редакторов любимой привычкой было переставлять материалы местами. «Это политически важнее!» А дядя Миша до этого работал в польских изданиях. Там никогда ничего не переставляли — зачем? И однажды, когда его по третьему разу заставили переделывать полосу, он сел и начал плакать. Был еще такой линотипист Дацько. Он набирал так медленно и с таким количеством ошибок, что ему на каждые праздники дают по ордену. А другой набирал с фантастической быстротой и никогда не ошибался, но ему ничего не давали. Потому что правка стоит всегда дороже, чем первый набор. Особенность советского производства. Ну, в конце концов редактор «Львовской правды» сжалился, взяли меня замом ответственного секретаря. Каждую неделю я стал писать по фельетону. Моим кумиром тогда был, конечно же, Кольцов. Звонкая фраза, презрение к окружающим. Ведь чисто советский фельетон основан на том, что я начальник, ты говно. И из всех жанров тогда фельетон читали больше, чем все остальное. Это была единственная критическая интонация в жизни, полной восхвалений, славословий... А то, что, по сути, это было издевательством над людьми, я тогда еще не понимал. Я вообще не знал, что такое человеческое достоинство и почему его надо беречь. Все было подчинено идее партии. Я был достаточно тупой и законопослушный. Клеймил недостатки. Темы для фельетонов искал чаще всего в письмах. Я тогда научился их читать. Потом много раз замечал это в «Известиях»: люди не умеют читать письма! Надо ведь разглядеть в письме тему. Она совсем не обязательно совпадает с тем, чего хочет автор письма. У меня были фельетоны, которые оборачивались и против этого человека. Конечно, со временем я отошел от «киллерских» фельетонов, направленных на кого-то конкретно... Получал я тогда 160 рублей новыми да плюс 125 за фельетоны, ну еще гонорары. В общем, неплохо, но я уже тогда женился, у нас дочка родилась, холодильник новый был нужен... Решил, что надо все же перебираться в Москву. Пишу в «Крокодил» — нельзя ли к ним на практику? Мне отвечают: приезжайте. Отправили в Яйву, крокодильцем, первая командировка. Московские сотрудники терпеть не могли ездить в командировки. А я обожал! Потом приняли меня на работу «разъездным корреспондентом с местом пребывания во Львове». И наконец оказался я в Москве. Через год дали квартиру — на Бескудниковском бульваре, на самой окраине, но тем не менее это была огромная ценность.