Оцените материал

Просмотров: 11250

На смерть Александра Исаевича Солженицына

Глеб Морев · 05/08/2008
Литератором в традиционном смысле Солженицын перестал быть в середине 1960-х годов, с завершением «В круге первом» и «Ракового корпуса»

Имена:  Александр Солженицын

©  ИТАР-ТАСС

На смерть Александра Исаевича Солженицына
Общеизвестно — смерть писателя, ставя точку в его жизненном тексте, этот самый текст меняет, переформатирует. Гибель Пушкина, уход Толстого, смерть Блока не менее значимы для формирования их биографического мифа, чем созданные ими произведения. Кончина Солженицына в этом смысле не меняет ничего — статус классика русской литературы был получен им еще тридцать, если не сорок, лет назад, последним знаковым событием его жизни стало возвращение в Россию в 1994-м, и к своим девяноста годам Солженицын окончательно стал живым памятником. Памятником самому себе и последним памятником великой русской литературе, какою весь мир привык знать ее со второй половины XIX века и какою она, по-видимому, уже никогда не будет — властной, без тени улыбки говорящей «истину царям», толкующей о «последних» бытийных вопросах, о жизни, смерти, свободе.

Бессмысленно рассуждать сегодня, был ли Солженицын великим писателем. Ни положительный, ни отрицательный ответ на этот вопрос ничего не добавит к тому несомненному факту, что тексты Солженицына и его авторская стратегия, как никакие другие во второй половине ХХ века, смогли изменить не только «строение и состав» русской словесности, но самые способ и формы бытования и ее самой, и миллионов ее читателей. Сейчас, быть может, не совсем внятно то, что казалось чудом в явлении Солженицына людям 1960-х годов и что одни (например, Корней Чуковский) восприняли как знак возрождения русской литературы после десятилетий безжалостного и вроде бы нескончаемого гнета, а другие (например, Константин Федин) как невесть откуда взявшееся беззаконие, ставящее крест на их советских псевдописательских карьерах. Это была возможность для литератора говорить с государством на равных, с позиции нравственной силы, с простым человеческим бесстрашием, какое не могли и помыслить люди дореволюционной культуры, травмированные советским террором, ни Пастернак в 1958 году, после Нобелевской премии, ни Ахматова в 1963-м, после заграничной публикации «Реквиема».

Солженицын не только смог решиться на такой разговор с советским левиафаном (или на «бодание теленка с дубом», как остроумно названа одна из его лучших книг), но сделал этот резкий диалог подлинным содержанием и смыслом своего писательского служения — литератором в традиционном смысле Солженицын перестал быть в середине 1960-х годов, с завершением «В круге первом» и «Ракового корпуса». И «Архипелаг ГУЛаг», и «Август Четырнадцатого» (как и все «Красное Колесо») уже были — каждый по-своему — силовыми акциями, текстами-ударами по СССР. Для людей, переживших пятьдесят лет советской власти, это было ошеломляюще. Для сверстников Солженицына и молодежи его собственная «жизнь не по лжи» была вдохновляющим примером. Для властей предержащих это были неожиданные и чувствительные поражения; ответные действия потребовали мобилизации нешуточных сил. Для западных левых «Архипелаг» стал началом окончательного разочарования в мировом коммунистическом опыте.

Естественно, что, как и те немногие авторы, кто приняли титул и крест «великого русского писателя», Солженицын не вмещался в прокрустово ложе идеологий, не удовлетворяя ни запросам либералов, ни чаяниям почвенников. Он играл в свою персональную игру на мировом — культурном и политическом — поле, жестко и властно режиссируя разыгрываемую им же партию, касалось ли это порядка публикаций в «Новом мире» Твардовского или в перестроечных журналах, визитов в американский Белый дом или в Кремль, Нобелевской премии или ордена Андрея Первозванного, общения с журналистами или выпуска телесериала «В круге первом». Он не смог лишь руководить своей высылкой, но взял реванш двадцать лет спустя — при возвращении в склонившееся перед ним государство, поставив эффектный спектакль для мировых СМИ.

Положительная политико-литературная программа Солженицына оказалась утопией: это справедливо и в отношении монументального «Красного Колеса», где его литературный дар не выдержал «величия замысла» (не уважать которое, однако, невозможно, как невозможно не восхищаться и фрагментами «повествованья», прозорливо изданными отдельно, — «столыпинскими главами» и, прежде всего, «Лениным в Цюрихе»), и в отношении обустройства его России — столь мало соотносимой с Россией реальной.

Победитель коммунизма, он смог обустроить лишь свою литературную жизнь, создав два сегодняшних варианта Ясной Поляны — в Вермонте и в Троице-Лыкове — слишком, увы, уязвимые для насмешки и иронии. Однако данный ему историей статус и выбранная им миссия не предполагали иного антуража. Сегодня его опустевшая «Ясная Поляна» стала национальным литературным музеем окончательно.


Еще по теме:

Наталья Горбаневская об Александре Солженицыне
«Александр Солженицын» Людмилы Сараскиной
Николай Александров. Смерть Солженицына и сознание современников

Ссылки

 

 

 

 

 

КомментарииВсего:3

  • vbelenkovich· 2008-08-05 14:54:38
    Пришел по ссылке из ЖЖ.
    Позвольте спросить, Глеб, в каком смысле литературный дар не выдержал "величия замысла" Красного Колеса? Красное колесо - не шедевр? Не целостное воплощение великого замысла? Вообще не литература - никто не в силах прочитать целиком? Как Улисса или В поисках утраченного времени? Или еще хуже? Поясните, пожалуйста.
  • gleb· 2008-08-05 19:21:47
    Да, "Красное Колесо" - не шедевр. В отличие от Улисса или Прустовской эпопеи (размеры которых оно превышает). Прочитать его можно легко - это довольно увлекательное чтение.
  • katashe-cun· 2009-05-17 15:59:22
    а в каком году он ушел из жизни то (2002)?
Все новости ›