Петр Сис: травма, история, карта

Самая известная книга Сиса обеспечивает иллюстратору сомнительную репутацию пропагандиста и истерика

Имена:  Петр Сис

Петр Сис — чешский иллюстратор, живущий в Америке, — с момента первых публикаций в России вызывает у литературной общественности сложные чувства. Сначала разгорается жесточайшая дискуссия при составлении списка Гайдаровки «100 новых книг для детей», в которой Ксения Молдавская называет «Стену» Сиса «лживой и подлой», а Алексей Копейкин — в принципе «недостойной обсуждения», затем BiblioГид (во главе которого, впрочем, все тот же Копейкин) жалеет, что чешского иллюстратора удостоили Медали Андерсена. То есть понятно, конечно, что победе Спирина мы бы все обрадовались больше, но в рамках шорт-листа, в который Спирин, увы, не попал, у жюри и выбора особенного не было. Ну и, наконец, читатели, оставляющие отзывы на «Лабиринте», негодуют по поводу «тенденциозности» все той же «Стены» и обилия в ней «кричащих слов» (которые, меж тем, лишь копируют стилистику агитационного плаката). В результате изданная первой, самая известная книга Сиса обеспечивает иллюстратору довольно сомнительную репутацию пропагандиста и истерика, что на самом деле далеко от истины.

Во-первых, стоит отдельно поговорить про «Стену» — историю о том, как Петр Сис рос за железным занавесом и сильно страдал по этому поводу. Иллюстрации в ней выполнены всего в нескольких цветах (кроме тех, что изображают свободный мир, — они блещут разнообразными красками): атрибуты советской эпохи вроде звезд и флажков, разумеется, красные, все остальное — унылое, черно-белое. Отдельный разворот посвящен карте Мордора и свободного Средиземья, разделенных той самой стеной: на одной стороне коррупция, страх и бесправие, на другой — ни много ни мало — счастье (с образованием, равенством и прочими замечательными вещами). Вообще книга, хоть и выполнена в виде «свободного» комикса, напоминает скорее какую-нибудь агитку, автор которой, не стесняясь в средствах, нагнетает ужасы советского: громадные фигуры вождей СССР надвигаются на маленькую Чехию, веселый ребенок с цветными карандашами в руках едет в коляске мимо толпы серых людей-зомби с красными флажками.

Для обычного человека, жившего в СССР, подобное представление эпохи должно казаться кощунственным, если бы не одно «но». Утрированное, даже инфантильное повествование об ужасах коммунизма в случае Сиса — не изображение реальных СССР или ЧССР. «Стена» — это попытка переработать личную травму, связанную с теми событиями, которая, кстати, по совместительству является и травмой национальной: политолог Оскар Крейчи даже опубликовал статью о чешской русофобии, где назвал основной ее причиной то, что большая часть нынешней политической элиты взрослела именно во времена Пражской весны. Конечно, если учесть, что с отношением к советскому периоду в России так и не определились, чтение книг, подобных «Стене», может вызывать ощутимое сопротивление — как и, например, отдельных фрагментов из Кундеры¹, — однако вряд ли это может быть серьезной претензией к художнику, скорее уж — к самим себе. В результате кажется, что гораздо важнее правильно истолковать эту книгу для себя и ребенка, нежели пытаться защитить, мягко говоря, сомнительный фрагмент нашей истории. А справившись с этой задачей, можно обратить внимание на тот факт, что тема эмиграции и детства, проведенного за железным занавесом, мягко говоря, не является для Сиса основной, и составлять свое мнение об иллюстраторе все же имеет смысл, ознакомившись и с другими его работами. Тем более что они в корне отличаются от «Стены». В России помимо нее издана лишь одна книга Сиса — «Тибет. Тайна красной шкатулки», которая при всех своих многочисленных достоинствах никак не может передать все многообразие таланта художника. Тем не менее некие основные черты художественного стиля Сиса остаются неизменными, переходя из книги в книгу.

Иллюстрации художника кажутся чрезвычайно «плотными», в них не найти пустого места, хотя бантиков и виньеток на картинках не так уж и много (во всяком случае, меньше, чем, скажем, у Ерко). Этого эффекта художник достигает за счет прорисовывания мельчайших деталей, выведения каждого окна в тысяче изображенных домов, обозначения каждого камня на площади, каждой доски в заборе, каждого пера у птицы. Такая детальность изображения была характерна для географических и астрономических карт Нового времени, к которым Сис, очевидно, питает слабость: широкие, заполненные небольшими рисунками рамки окантовывают изображения, на которых в обязательном порядке присутствуют и розы ветров, и голуби, и прочие характерные для старинных атласов декоративные элементы. Не говоря уже о том, что Сис никогда не отказывает себе в удовольствии состарить фон с помощью «помятостей» на пожелтевшей бумаге с рисунками под филигрань. Все эти элементы вместе создают романтический, даже мистический настрой в книгах Сиса, который заметен не только в рассказах о Тибете (здесь такой подход вполне очевиден), но и в «Трех золотых ключах» (пожалуй, одна из лучших книг Сиса, в которой он населяет улочки Праги гигантскими кошками, ангелами и духами), и в «Мечтателе» (где каждое явление природы — будь то дождь, ветер или рождение птенца — открывает двери в небольшие параллельные миры), и в «Сказках далекого Севера», и даже в книге «Древо жизни» о Чарльзе Дарвине.

В результате ирония и даже сарказм, пусть и неплохо разбавляющие всю эту сказочную романтику, ни в коем случае не являются определяющей чертой книг Сиса, который при ближайшем рассмотрении оказывается тонким художником, никак не озабоченным политикой и прочими скучными мирским вещами. Его основная цель — превратить каждую историю в настоящий миф, способный в дальнейшем жить своей жизнью, не завися от своего создателя. И это Сису определенно удается. ​

___________________
¹ См. в «Невыносимой легкости бытия»: «[Советские солдаты] должно быть, чувствовали себя в Праге как на планете, выдуманной писателями-фантастами, на планете невообразимо элегантных женщин, которые демонстративно выражали свое презрение, вышагивая на длинных красивых ногах, каких не увидишь в России последние пять или шесть столетий»