В., координатор

Я проработала там меньше полутора месяцев. Мне кажется, образовались какие-то совершенно романтические представления об этих съемках. Мне этот проект представляется игрой одного человека — Ильи. А все остальные, в силу комплекса вины... Кто-то остается, а кто-то уходит. На самом деле там нет людей, которые остались бы. Есть Галя вот эта, которая там три года работала. После того как ее увезли оттуда с почками, я слышала историю про то, что Илья решил ей не платить деньги за полгода. Сказал, что она воровала. Мне все это кажется такой вопиющей несправедливостью, и это такой больной момент для многих людей, которые там провели больше двух дней. У меня таких друзей много.

Почему-то есть люди, готовые это выносить, как Галя. Я не знаю, кем она туда пришла. Насколько я понимаю, личным помощником Ильи. Через три года она была линейным продюсером.

Это проект, на котором не спишь, не ешь, не получаешь денег. Только человек, который чувствует себя очень сильно виноватым, может это вынести какое-то длительное время. Мне кажется, что это нереально вообще. Или ради какой-то карьеры... Видимо, Галя увидела, что она может что-то сделать, осталась. После нее появилась Света. Если честно, то мне искренне ее жалко. Потому что Света очень крутая, очень талантливая. И я не понимаю, какого хрена она так проводит свою жизнь, как бы... Ну и остальные люди то же самое.

Илья обычно всех повыгоняет сначала, потом какому-нибудь человеку приходится вести огромный объем работы, и у него есть ощущение, что он сделал себе карьеру... То есть вчера еще я непонятно чем занимался, а сегодня — начальник какого-то отдела. А через три месяца его оттуда посылают, и он снова никто. Это очень странно.

Что это было для меня? Ну, я не знаю. Мне было скучно дома. Я закончила высшие режиссерские курсы. Вот, собственно, пыталась поработать в каком-нибудь кино и услышала про проект Ильи. Мне нравился его фильм «4», и я подумала о том, что хочу там работать. Это было летом, в июле 2009 года. Приехала и работала координатором больше месяца, пока мне не надоело.

Координатор — часть администрации, человек, который вызывает транспорт, снимает квартиры для группы, занимается какими-то техническими вещами. Это все время там было очень запущенно. Часто меняются административные группы, поэтому невозможно ничего наладить. И совсем простые вещи превращаются в какой-то ад совершеннейший. Когда, например, у тебя прилетает съемочная группа, бешеное количество человек — двадцать осветителей, операторская группа из Германии — и ты сидишь в ужасе, понимая, что у тебя нет квартир, чтобы их поселить. При этом квартиры очень тяжело снимать, потому что обычно руководство хочет их задешево — или бесплатно желательно. В результате получается, что совершенно простые технические вещи становятся бессонными ночами. На других проектах это довольно просто все, обычно всех селят просто в гостиницы, снимают квартиры по рыночным ценам... Это не становится сверхзадачей. Это вообще в принципе обычная такая техническая, второстепенная вещь, которая превращалась на этих съемках в страшный геморрой.

Когда я приехала, помню, начали выгонять людей из квартир, потому что были задолженности. И вот я приезжаю. Это мой первый или второй день на работе. Начинают приходить какие-то люди и ругаться матом в администрации. И я не знаю, как себя вести, понятия не имею, что это, и не знаю их. «Дайте нам телефон Галины! Этих-пятых-десятых… и так далее...» После этого еще ходили рабочие со стройки, которые митинговали... Ну, короче, ужас!

Там же декорация, над которой работало какое-то адское количество рабочих — пятьдесят человек или около того, им задерживали зарплату, потому что это были такие съемки, на которых желательно, чтобы всё было бесплатно.

Чтобы в этом работать, нужно обладать определенной долей авантюризма и определенной долей наплевательства на других людей. Был человек, тоже из администрации, который уехал через две недели, после того как ему начали обрывать телефон те, кому должны деньги за реквизит. В принципе съемочная группа уничтожила весь реквизит. Это же все собиралось по коллекционерам — книги, вещи редкие. Снималась сцена, и все оставалось хрен знает где — на улице, под дождем. Реквизит поливали, жгли, а потом люди звонили и хотели свои книги обратно. При этом все было настоящим. Он искал все настоящее. Это было очень жестко, то есть Харьков отходил после него... как будто город после войны.

В какой-то момент, под конец работы, я пыталась снять кому-нибудь квартиру, и это было невозможно. То есть было какое-то количество людей в Харькове, которые, видимо, еще не знали, что это за проект, но в основном с нами предпочитали не связываться.

Есть статьи в интернете про съемки в «Дау», и есть под ними комментарии, из которых понятно, что харьковские жители страшно злы. Это было каждый день. Приходили водители. Вот мне Света дает поручение: «Тебе нужно найти водителей, у нас будет съемка, и тебе нужно нанять в два раза больше машин, чем у нас сейчас есть, даже в четыре раза больше». И я звоню этим людям, а мне говорят: «Слушайте, если вы мне не заплатите за полгода моей работы…» А вообще, в принципе было такое использование того, что Харьков в нищете, там нет работы. Весь этот проект, он возможен, по-моему, только на территории бывшего Советского Союза, там, где люди были под совком, бесконечно чувствовали себя виноватыми. В таком состоянии они могут очень многое делать, а им за это можно не платить. Мол, мы посмотрим, заплатить вам за это или нет, как-то так.

Я скажу честно, что с Ильей общалась очень мало, и меня там не унижали, то есть со мной было по максимуму все нормально. Нормальней, чем с какими-то другими людьми. Потому что я занималась своим делом, и у меня было очень-очень много работы и было мало времени на личные конфликты.

В самые тяжелые моменты, когда все это доводило до полного морального истощения, так что у тебя начинается истерика и тебя начинают поить валерьянкой, — в такие моменты мне не хотелось уехать. Уехать захотелось, когда было затишье. Стало понятно, что, собственно, делать больше нечего. Мне не хотелось становиться Галей или Светой — мне это не очень симпатично. И я уехала. Но это мне, конечно, очень много дало. Типа того, как люди выходят из концентрационного лагеря и говорят: «Мне было так замечательно, мы были лучшими друзьями с моим соседом по камере». Или что-то такое.

Немцы в итоге все уволились, оператор Юрген Юргес уволился вместе со своей группой. Они три года работали. У них были самые крутые условия. Мозг им не компостировали. Все с ними обращались отлично, уж с Юргеном тем более. Но прошлым летом наступили тяжелые времена — видимо, стали жестко заканчиваться деньги. И уже немцы это почувствовали гораздо сильнее. Например, им нужно что-нибудь было для работы, какие-то очень важные вещи, а с ними начинали вести себя как с русскими: «Знаешь, а может, без этого, а может, подешевле, а может, бесплатно как-то». Они переживали.

Плюс все время приезжали какие-то люди. Из Парижа, из Берлина, откуда-то еще. Илья хотел еще интересных каких-нибудь людей, и им платили бешеные деньги. То есть операторская группа — пошла на хрен, а человеку из Берлина, который непонятно чем будет заниматься на съемках, оплачивается дорогущий билет, он приезжает. Была еще девушка, которую я взяла домой к себе жить, потому что мне некуда было ее селить. Мы просто взяли ее к себе. Девушка русская, из Берлина, она четыре дня пыталась встретиться с Ильей, но он с ней в итоге не встретился, и она сказала: «Какого черта, я просто еду домой». И она решила поехать не в Берлин, а куда-то в Люксембург, кажется, и, типа, «завтра». В общем, ей нужен был какой-то адский билет непонятно куда и срочно. И администрация покупает ей этот адски дорогой билет за столько, сколько стоят наши квартиры за месяц, и непонятно, для чего человек приезжал. И вот таких людей было значительное количество отовсюду: из Москвы, из Питера и хрен знает откуда. Также у этой моей подруги из Берлина был муж Андрей, какой-то современный художник. Его тоже позвали на съемки. Он приехал. Сначала был полон энтузиазма, а потом его послали на стройку. Назначили бригадиром или что-то такое смешное. И там еще была моя подруга Марина, которая работала сначала в «реквизите», а потом на стройке рабочим. Как-то они работали на лесах, и там была положена плитка на декорации. И вдруг Марина говорит Андрею: «Андрей, тебе не кажется, небо просвечивает через эту плитку?» — «Да, слушай! Небо действительно просвечивает». И они передают по рации кому-то: «Слушайте, чуваки, а вы видите, что через плитку просвечивает небо?» — «Слушайте, да, нужно срочно заделывать». Андрей говорит: «А может, не надо заделывать? Может, мы кого-нибудь в черном поставим туда с высшим образованием, желательно из Академии современного искусства?»

Вообще эти съемки — такая дикая нерациональность. Очень-очень странный мир, довольно негативный по моим ощущениям. Я не знаю, какие могут быть съемки, когда тебя все ненавидят; когда группа, которая с тобой работает, меняется приблизительно каждый месяц, два раза в месяц.

У меня была подруга, которая работала его личным помощником. И он ей как-то задал вопрос: «Ален, ты не знаешь, почему от нас убегают люди? Почему у нас такая сильная текучка?» А она ему сказала: «Может быть, потому, что у нас много женщин и мало мужчин?» — «А давай ты будешь привлекать мужчин на работу!» Это была очень удачная мысль, я считаю.

Почему текучка? Потому что не секта же это, на самом деле. Люди, которые там работают, в это не верят. Они приезжают и уже через три дня отлично видят, что происходит. Вот, опять же, Алена Фогман, которую Илья пригнал из Сорбонны, чтобы она работала его личным помощником. Это просто смешно: «перестелите мне белье», «съездите с моей домработницей куда-то там». Это бред. Тебе не нужен человек из Сорбонны для того, чтобы заниматься твоими личными делами, типа «принеси мне шоколадку во столько-то». Естественно, она занималась не только этим — искала каких-то людей, что-то еще делала. Но мне кажется, что учиться в Сорбонне гораздо интереснее, чем работать в такой обстановке.

Там работают хорошие люди, которые приблизительно понимают, как это должно быть в идеале. Они не могут вести себя совсем по-свински. Поэтому там всем приезжающим покупают обратные билеты. Мне заплатили спустя два с половиной месяца. И у меня не было ощущения, что мне не собираются платить. То есть это не то что давайте всех кинем. У Ильи, может, и есть такой момент, но не у остальных. Они не обманывали, просто по возможности максимально старались отсрочить выполнение обязательств.

Когда я пришла в московский офис за деньгами, там сидит девушка с черными кругами под глазами: «О господи, тебе что, не заплатили?» Причем я не понимаю, откуда круги. Она что, в Москве тоже не спит из солидарности с Харьковом?

Что до финансирования, во-первых, у него есть европейские продюсеры, тот же самый Филипп Бобер. Во-вторых, насколько я понимаю, у Ильи есть друзья-бизнесмены, нормальные такие чуваки, могут подсобить. В реквизите работала дочка друга Ильи, с которой я сейчас общаюсь. Она там работала месяц, а каждую неделю ей покупался билет в Англию или во Францию — она с семьей на четыре дня ездила во Францию.

Что касается финансового планирования на «Дау» — у него же там не работает ни одного профессионала на самом деле. Это действительно так. Галя — филолог, она умеет с людьми хорошо разговаривать, она может решать какие-то задачи, но просить ее сделать смету бессмысленно. Российский продюсер Артем Васильев — его чуваки что-то делали. При этом сам он находился в Москве, бывал наездами. Еще мне рассказывали, что, когда Галя уехала и Света там осталась одна, якобы приехал Артем замещать Галю. Поработал, через две недели собрал свои шмотки и свалил. Потому что действительно более-менее нормальному человеку там делать вообще нечего, потому что это тяжело, это хаос. Место, в котором злоупотребляют всем. Говорят, там был человек, который что-то планировал, давно. Его уволили. Я не знаю, мне кажется, может, Илье неинтересно все это: планирование, подготовка, расчеты. Интересно, откуда он знает, что Галя у него что-то своровала, если он не следит за этим? Там некому за этим следить.

Вот строилась декорация, мне рассказывали, приходит Илья и говорит: «Здесь нужен второй этаж». А этот второй этаж вообще не в смете. Там просто начинали отпускаться какие-то дополнительные деньги. Чуваки со стройки просто рыдали. Потому что они там что-то строили, и им не хватало материалов. Они просили еще, поскольку они отвечали за эту работу. А им не давали их. Или начинали их обвинять в том, что они все уворовали, — это все хрень, абсурд!

Что меня поражает, это то, как все сильно уважают позицию Ильи. Эту позицию — всех используем и выжмем — в России страшно уважают. Когда вышла статья человека, который провел на площадке два или три дня и все описал, Зельвенский в своем блоге написал: удивительно, что еще нет кольев с головами статистов вокруг офиса, мол, Хржановскому — респект! (Люди, типа, смотрят «Иван Грозный»: «Иван был крутой, он убил столько людей!» Или: «Гитлер был такой крутой!») У меня просто масса друзей, которые мечтают делать кино. Они так сильно загораются этой историей про Илью. Люди верят, что если так себя вести, то они будут гениями.

В смысле образности и искусства исполнения это очень сильный режиссер. Оттого, что убедительно, эта вся чертовщина и работает! Если бы Гитлер был менее убедителен, не было бы вот этого всего. Вообще, после этого опыта мне бы хотелось, чтобы Гитлер был менее убедительным. Чтобы это все не работало.

Для меня это мистика, страшная. Наверное, всегда находятся любители даже самого плохого к себе отношения, как в той истории про маньяка, который хотел кого-то убить и съесть. Он в итоге нашел по интернету того, кто хотел быть убитым и съеденным. Идиллия. Полная взаимность.

Сейчас, когда я ищу какие-то новые работы, на строчку в резюме про «Дау» все реагируют с интересом. В качестве опыта работы это, безусловно, плюс… Все равно что жаловаться на работу ментов — что гаишники козлы, ведут себя по-скотски, берут взятки. Это настолько норма… Эти съемки — норма нашей страны, туда люди приезжают и даже не удивляются.

Они говорят, съемки закончатся в 2012 году. На самом деле никто не знает, когда это закончится.