Кто на новенького?

Вечно вторые ремейки и сиквелы, или кого теперь посадит "самый гуманный суд в мире"?

Вечно вторые ремейки и сиквелы, или кого теперь посадит "самый гуманный суд в мире"?

Вот наконец и наша доморощенная киноиндустрия, окопавшаяся на обломках советской студийной системы, как всякий уважающий себя конвейер, стала производить ремейки. С легким паром! Ремейком является не только михалковский фильм «12», но, строго говоря, и бекмамбетовская «Ирония-2». Обладая характеристиками «продолжения» (сиквела), «Ирония» все-таки пытается снова войти в ту же баню. Ремейки — показатель бедности: донашивать за кем-то старый сюжет — признак явного оскудения мысли. Но только формально. Все сложнее, если присмотреться.

Один из лучших представителей дисциплины кинокритики, основатель журнала «Кайе дю синема», Андре Базен определял ремейк через разницу между ним и киноманией. Киноман почитает старый фильм как феномен, поклоняется его укорененности в прошлом и счастлив, что его невозможно повторить. Молится на подлинность, иными словами, как антиквар на греческую вазу, которую не трожь.

Ремейк же беспардонно зачеркивает память об оригинале. И того хуже — изменяет ее, сам претендует на звание оригинала. Ремейк, по Базену, коммерческое порождение Америки, «страны без киноклубов», а значит — без памяти. Ситуация, похожая на наше нынешнее состояние: кажется, современный зритель не уживается с собственной памятью. А поскольку она пока еще продолжает саднить и тревожить, необходимо как-то с этим справляться. Взять старую историю и поменять приоритеты в соответствии с текущим моментом, например. Это вам не просто заменить французского крестьянина Мартена Герра с лицом Депардье на американского фермера Соммерсби с харизмой Ричарда Гира. Или подставить вместо пригожего испанца Норьеги из фильма «Открой глаза» не менее пригожего всеамериканского Тома Круза в «Ванильном небе» при все той же, что забавно, Пенелопе Крус.

На поле «Иронии-2» не просто происходит замена команды семи самураев семью ковбоями или старого секс-символа новым, а разворачивается подлинная борьба прагматизма с романтизмом, исход которой не в пользу последнего. С чего-то вдруг наши новые прагматики продюсеры решили, что каноническая фраза «мировой мамы» в финале оригинального фильма («Поживем — увидим!») — это открытый финал. И отправили Надю обратно к Ипполиту. А мы ведь так не договаривались. Идеальную любовь с охломоном нам вдруг без спросу заменили филистерским счастьем. А как же главное в наших старых песнях? То, что транслировалось с детства даже из мультфильмов? Принцесса ведь должна убежать с Трубадуром. Ну или сесть на летучий корабль с простым парнем, а не с толстым купчиной: «земля, прощай, в добрый путь!» При чем тут вообще Ипполит?

Суть ремейка — даже не воспоминание одного фильма о другом, а именно разница между двумя фильмами. Знаменитая фраза Жана Кокто «Кино снимает смерть за работой» не только является красивой метафорой, но еще и обладает точностью научного высказывания: кино показывает изменение внутри истории, и более того — развитие сюжета в новых обстоятельствах. В итоге мы видим «воскрешение за работой», преобразование: на месте старой возникает новая история.

И коль скоро заинтересованные лица на нашей территории уже приступили к производству ремейков, читай — переосмыслению прошлых ценностей, ждем продолжения. Точнее, продолжений-переосмыслений. Интересно, какие бюджеты будут теперь пилить персонажи рязановского «Гаража»? Страшно любопытно также, кого все-таки посадит самый гуманный суд в мире в финале возможного ремейка «Берегись автомобиля»? И кому теперь станет обручальным Садовое кольцо? — нет, не говорите мне, что директор завода Катя уйдет от слесаря Гоши (он же Гога, он же Жора) и снова начнет искать спортсменов и телевизионщиков, — ну сколько можно... Мама Жени Лукашина говорила: «Поживем — увидим», а вот мама бесчестного соблазнителя Рудольфа после своей классической фразы «Москва слезам не верит» утверждала также, что это только кажется, что наступило другое время, — «времена всегда одинаковые».