Хайно Декерт: «Сейчас ни один человек в индустрии не зарабатывает на новых платформах»

Немецкий продюсер Сергея Лозницы — о сомнительных новых технологиях и положительных изменениях в российской киноиндустрии

Имена:  Джессика Вудворт · Петер Бросенс · Сергей Лозница · Хайно Декерт

Хайно Декерт — немецкий продюсер и дистрибьютор, долгие годы работавший в документальном кино, в том числе и с российскими режиссерами: Сергеем Лозницей, Виталием Манским, Виктором Косаковским. В числе других его работ — участие в производстве картины финского режиссера Пирио Хонкасало «Три комнаты меланхолии». В 2005 году Декерт дебютировал как продюсер игрового кино — снятый в монгольской степи фильм Петера Бросенса и Джессики Вудворт «Хадак» получил в Венеции «Золотого льва» за лучший дебют.

Еще одна продюсерская работа Декерта, фильм Сергея Лозницы «Счастье мое» в прошлом году был показан в конкурсе Каннского фестиваля, и на следующей неделе наконец выходит в российский прокат. Декерт и Лозница приехали в Москву не только на премьеру: в сентябре начнутся съемки их второго совместного игрового проекта — экранизации повести Василя Быкова «В тумане». Хайно Декерт рассказал OPENSPACE.RU о нюансах финансирования игрового и документального кино.


— «Счастье мое», фильм о России, снят без финансового участия России.

— Да. Мы пытались получить здесь деньги, и это была очень долгая процедура. Насколько я знаю, сначала нас даже отобрали, но финального «да» по какой-то причине так и не прозвучало. Наверное, кому-то просто не понравился сценарий.

— Какая была официальная причина отказа?

— Никакой. Неофициально я много чего слышал, а официально — ничего.

— Сложно вообще иностранному продюсеру получить государственные дотации в России?

— Нет, я снял два документальных фильма с русскими государственными деньгами. Не могу сказать, что это было так уж сложно. Но мы начинали «Счастье мое» в разгар кризиса. Ожидание ответа заняло очень много времени, около двух лет.

— Но в следующей вашей с Лозницей картине будут русские деньги?

— Мы рассчитываем на это, но, думаю, это будут частные инвесторы.

— В России много говорят о необходимости копродукции, однако мы до сих пор не так много снимаем совместных фильмов с европейцами. Почему?

— Дело в том, что в течение очень долгого периода, года до 2008-го, русские продюсеры сами были не очень заинтересованы в международной копродукции. Они на сто процентов финансировались внутри страны. То есть первая причина — отсутствие желания именно у вас. Вторая — отсутствие опыта. И большое значение имеет стиль ведения бизнеса. В Европе весь процесс давно отработан, а ваша манера составлять контракты, способы заключения сделок... Все это в России было не развито. Правила получения денег тоже сильно отличаются от западных — никакой синхронизации.

— Но прогресс есть, сближение происходит?

— Да, конечно, многие вещи изменились. Россия теперь входит в Eurimages, может использовать деньги этого фонда, что должно стать стимулом для копродукций. Изменились и русские продюсеры — возможно, потому, что сейчас на внутреннем рынке стало меньше денег. Сейчас они больше настроены на копродукцию.

— Система финансирования документального кино в Европе отличается от системы финансирования игрового?

— В принципе нет. Единственное отличие — для производства документальных фильмов обязательно нужны деньги телекомпаний. В игровом кино без них можно вообще обойтись. Это первый шаг для продюсера документального кино — найти партнеров на телевидении. Потому что это облегчает дальнейшую работу: кинофонды видят, что у фильма обязательно будет контакт с аудиторией.

— Телевидение — единственный или основной выход документального кино к публике? Его ведь всё чаще показывают в кинотеатрах.

— Чем дальше, тем больше экранного времени пожирают блокбастеры, не обязательно голливудские, — национальные комедии, например. В кинотеатрах документальному кино, и артхаусу вообще, приходится довольно сложно.

— Я знаю, что когда-то вы пытались наладить дистрибуцию в интернете. Получилось у вас?

— Нет (смеется). Мы поторопились, начали слишком рано. Это был двухтысячный год, крах доткомов.

©  P&I Films

Кадр из фильма «Счастье мое»

— Нет желания попробовать еще раз?

— Нет, я этим больше не занимаюсь. Мы находимся в переходном периоде. Слишком много новых платформ, слишком много идей... Должно пройти какое-то время, прежде чем рынок поймет, что именно будет работать. Сейчас ни один человек в индустрии не зарабатывает на новых платформах. Ни один.

— Но нельзя не признать, что и существующая система продажи контента по территориальному принципу выглядит анахронизмом в современной технологической ситуации.

— Да, трудно жить во время перемен. Старая система еще не демонтирована, новая не сформировалась. Думаю, пройдет довольно много времени, прежде чем установится новый подход к дистрибуции фильмов. Не исключено, что какого-то одного способа больше вообще не будет. Уйдет вот эта обычная последовательность: кинозалы, DVD, платное телевидение, бесплатное телевидение. Что придет ей на смену... Возможно, для дистрибуции каждого из фильмов придется вырабатывать индивидуальную стратегию.

— Существует проблема пиратства, и она отчасти связана с нерасторопностью правообладателей. Никто не будет в России ждать фильм полгода, если он уже вышел в другой стране и доступен в торрентах.

— Если кто-то этим и будет заниматься, то точно не мы. Не артхаусные продюсеры. Скорее какие-нибудь большие голливудские студии, вроде Warner Bros., они пусть и решают. Если они не могут, то я тем более не могу.

©  P&I Films

Кадр из фильма «Хадак»

— Почему вы стали продюсировать игровое кино после документального? До сих пор ведь считалось, что документалистика младшая сестра настоящего кино.

— Стыдно сказать, но во многом так оно и есть. Это было в 2006 году, хотя мысль появилась намного раньше. Я работал со многими документалистами, и им становилось все сложнее находить бюджеты: дело в том, что они делали фильмы, которые все хуже укладывались в телевизионный формат. Соответственно, у них было все меньше шансов получить от каналов деньги, а это осложняет процесс получения денег от кинофондов. Документалисты оказались перед выбором: или еще более резко смещаться в сторону авангарда, современного искусства, видеоинсталляций — заходить через галереи и музеи, или снимать игровое кино.

И я начал — с Петером Бросенсом и Джессикой Вудворт.
С Сергеем мы впервые заговорили об игровом фильме, по-моему, году в 2004-м. У него уже был сценарий, который мы будем реализовывать сейчас — «В тумане». Но мы решили начать со «Счастье мое», потому что я знал, что на него мне будет проще найти бюджет.

— Почему? Потому что «В тумане» — исторический фильм? Это вообще ваш первый исторический фильм?

— Да, но действие в основном происходит в лесу. Так что у нас не будет этих обычных проблем с декорациями, нужно только сделать костюмы и выбрать правильные деревенские дома. Пока мы не уверены на сто процентов, но это будет или в Латвии, или в Польше — или и то и другое. С финансированием все более-менее в порядке. Думаю, в сентябре начнем съемки.​