«Арт-Веретьево»: природа и фантазия

ЕКАТЕРИНА ДЕГОТЬ задается вопросом: зачем нужно современное искусство там, где и без того ужас как весело?

Есть арт-лагерь Веретьево, а теперь еще и фестиваль актуального искусства «Веретьево». Владелец первого, большой человек Андрей Климентьевич Гнатюк, проводит для меня экскурсию по второму. Его мощная рука указывает в основном в пустоту. Раньше вон на том месте был памятник Штирлицу, здесь стоял памятник «сухому закону», а на пруду сидит Аленушка, но сейчас ее картиной прикрыли. Еще в Веретьево были «прибитые к деревьям деревянные белки, железные медицинские аптечки в лесу на деревьях, а в аптечках 100 граммов спирта, стаканчик, презерватив и крутое яйцо». И много чего другого тут было. Если верить сайту, в Веретьево обычно «олигархи играют в бадминтон сковородками и прыгают на шарах, мчатся прекрасные девушки на снегокатах, бегут партизаны, радиорубка играет немецкие вальсы и «Радионяню» и звучит песня «Совы нежные». И бесконечный громкий хохот до истерики, до боли в животе». От такого остается много щедрых сувениров, часто огромного размера. Кое-что до сих пор на месте — какие-то серпы и молоты, монументальная статуя пионера, надевающего трусы (копия с каслинского литья), довольно большой искусственный Пушкин с пистолетом и совершенно настоящий бюст горного козла.

«Маша Сигутина все хотела убрать», — вздыхает Гнатюк. Ему не обидно — ему удивительно.

Художнику Валерию Чтаку тоже удивительно. Он вообще согласился участвовать только потому, что Маша Сигутина обещала все убрать. «Мы, когда приехали в первый раз, увидели беспредел. Чудовищный постсоц-арт непереваренный, шуточные плакаты, фигуры какие-то... Тут после каждого мероприятия вообще не убирали, представляете!!!»

Чтак побывал уже на подобных арт-пленэрах в разных странах мира. Веретьево раскрыло ему глаза.

«Когда ты в Европе, все русское искусство кажется чудовищным междусобойчиком и трэшаком. Когда ты в Москве, постепенно и к ЦДХ привыкаешь. Но когда попадаешь в ТАКОЕ место, то уже вообще...» Чтак теряет дар речи. Из него вырываются только сдавленные обрывки возмущения. «Представляете, для них искусство — это КОРОВУ поставить! Из МЕТАЛЛА! — И после паузы: — Они тут даже сделали ПАМЯТНИК ХАРМСУ!!!»

Добрый юмор, фигуративная скульптура и памятник интеллигентскому кумиру: действительно, с точки зрения современного искусства, — это всё непростительные грехи. Грехи наивности.

Сам Чтак на «Арт-Веретьево» сделал довольно красивую и даже поэтичную абстрактную работу: внезапное сгущение леса вдали (художник специально напустил кругом болота, чтобы нельзя было подойти близко). Правда, сгущение было достигнуто при помощи палок от швабр, так что элемент юмора оказался неистребим. Или купить швабры и обрезать щетину проще, чем самому точить палки?



Маша Сигутина — куратор фестиваля «Арт-Веретьево». Она в отличие от Гнатюка человек совсем небольшой — и ростом, и возрастом. Она молодой специалист, училась за границей, думает о своем кураторском будущем и хочет все делать по правилам. Институция так институция: правильный западный artists-in-residence, двухнедельная работа художников в изолированных условиях, после которой происходит итоговый просмотр на два дня, делается сайт, пресс-релиз и буклет. Выставка так выставка: правильное современное искусство в правильной чистой среде: либо на белой стене, либо на природе. Если белой стены нет (кругом избы), делаем вид, что она белая. Если стен не хватает, прислоняем картину к березе. Из посконных веретьевских артефактов она готова была оставить абстрактные деревянные орясины, уже состаренные погодой. Но санаторные шахматы и фанерный заяц — это уже было невозможно. «Это как поп-музыку играть для серьезных музыкантов», — говорит она. Она проявила твердость. Гнатюк, по ее словам, сказал, что она часть лагеря «стерилизовала».



Сигутина хотела, чтобы было кошерно, но в Веретьево кошерно выйти не может: слишком некошерна наша российская современность, слишком тесно Веретьево с нею связано.

Веретьево — полигон для буйных ролевых игр политтехнологов: в партизан и фашистов, в пионеров и пионерок, в Пушкина и Дантеса. Бывший пионерлагерь теперь принадлежит Андрею Гнатюку, президенту холдинга «Группа ИМА». Гнатюка недавно наградили важным правительственным орденом: группа ИМА успешно делает серьезные политические дела. Настолько серьезные и настолько успешно, что даже страшно сказать (да-да, вы все поняли верно). Искусство для них — экстремальный вид спорта, используемый как разрядка. Разрядка заканчивается громким ржанием: а как иначе, без этого в нынешней политике просто не выживешь.



Сейчас уже во второй раз Гнатюк предоставляет свою площадку (и бюджет) для реализации чужого арт-проекта: в июле тут разместили часть молодежного биеннале, а теперь вот фестиваль актуального искусства. Зачем он согласился? Потому что он заводной гостеприимный человек — раз; потому что арт нынче в моде — два. Ему, как он говорит, предложили часть произведений оставить себе. Для Гнатюка это вообще-то норма, тут все так и поступают (не тащить же фанерного зайца в Москву), но что делать с большими несмешными картинами, он пока не знает.

Но в целом Гнатюк скорее доволен. Кто немного расстроен, так это знаменитый Андрей Бильжо, ветеран старого Веретьево и поклонник совершенно другой художественной модели. Он, по его словам, за «Чукоккалу», когда один пишет рядом с другим, поверх другого и никто никому не мешает, всем хорошо на одной кухне. А потом — ничего не выбрасывать, все хранить, а через поколение достать фанерного зайца и сказать: «Ну ни фига себе!»

«А если бы всё выбросили, то ничего бы и не было!» — повторяет он как тавтологическое заклинание. Он серьезно волнуется. «Ничего бы не было» — для него это ужасная перспектива: отсутствие истории, памяти, теплоты.

Я собираюсь авторитетно заметить, что для авангарда эта перспектива как раз самая желанная — сбросить Пушкина с корабля, убрать сантименты, почистить весь кич, оставить белые стены, чтобы «ничего не было», кроме пустоты... Да и самого произведения тоже желательно чтобы «не было», чтобы не фонила материальность, жир... Тут я вспоминаю, что на «Арт-Веретьево» как раз не так. Там, где могло быть еле заметное вторжение в природу, стоит прислоненная к березе тяжелая картина, которая рано или поздно повиснет у кого-то над диваном. Посреди поля на постаментах под колпаками — не эфемерные природные объекты, а вполне себе ценные музейные вещи, и при малейшем признаке дождя их убирают в дом.

Пока я размышляю, Бильжо продолжает воспевать прошлое. «Из него растет дизайн — вот всеми любимый Филип Старк хочет сделать нечто столь же популярное, как старая трехногая табуретка, поэтому выбрасывать нельзя и т.д. и т.п. ...» — «Ну не знаю, — вступает в разговор архитектор Евгений Асс. — Но мне одно приятно — что Филип Старк закончил свою карьеру со словами «я и так уже засрал весь земной шар». По-моему, тоже, на земле уже многовато искусства. И не всякое должно выживать».



Фанерные зайцы внезапно начинают мне казаться чем-то гораздо более некоммерческим, чем актуальное искусство. Да и так ли уж отличается современное искусство от фанерных зайцев? Не есть ли оно такая же прикольная шутка, только для другого, более изысканного (или более извращенного) круга? Не засмеялась ли я хотя бы из вежливости при виде куста, обмотанного цветным скотчем, который Алексей Каллима назвал «Ловушкой для вампиров»? Засмеялась. А что же еще мне было делать-то? Не о «критической» же позиции говорить?

И не есть ли типичная работа «актуального художника» сегодня — точно такой же вдохновенный полухалтурный дизайн для оформления приятной встречи друзей, как и пресловутый заяц?

Во всяком случае, с отрывом лучшая художественная работа в Веретьево (если считать и гнатюковское, и маши-сигутинское) — это дом самого Гнатюка, им же самим и построенный: абсурдистский, по сути дела, ассамбляж из огромных пластиковых стеклопакетов и бревен. Большая, до странности красивая и, главное, полезная вещь.



P.S. Художникам в Веретьево понравилось. Кому-то пригодилась бесплатная мастерская, кто-то в первый раз в жизни написал этюд с натуры. Всем пришлось по душе купанье. Те, что скучали, занялись излюбленным делом современного художника — теоретическими беседами. Говорят, было здорово.

Правда, потом надо было выставку монтировать. Пошли проблемы. Рабочие все «таджики» (понятие собирательное). Они в Веретьево живут и работают круглый год — строят. Арт не входит в их прямые обязанности.

«Надо было повесить две картинки и три железки. Дали мне якобы самого вменяемого, — жалуется Дмитрий Гутов. — «Чё нужно? А, пассатижи. И молоток. Я пошел». Приходит через полчаса, молоток забыл. «Ну я ж не могу все запомнить». Два гвоздя вбил, говорит: «У меня уже пятнадцать минут как обед». Реальный ужас. У них тут на всех таджиков две рулетки, они связываются по рации. Это наихудший монтаж в моей жизни». Одни художники с восторгом подхватывают тему, другие совестливо молчат. По их горестным наблюдениям, в лагере нет техники безопасности, таджики ходят по стропилам без страховки, даже напарника, который бы лестницу держал, у них забирают...

В день открытия таджиков нарядили в парадную морскую форму — как выяснилось, это давняя причуда хозяина. По его словам, они это обожают, тем более что участие в ролевой игре временно избавляет их от более тяжелой и неприятной работы.

Гнатюк пока еще думает, делать ли из Веретьево «новый Сенеж» — постоянную «арт-резиденцию», стол, кров и мастерские для художников. Вообще-то, для по крайней мере полусотни друзей стол и кров у него всегда находятся. Но вот художники... Слишком большая ответственность. Да и могут не вписаться в обычную веретьевскую компанию.

Я подумала, не предложить ли ему и для художников завести специальную форму?