В Германии тоже митингуют, и там есть свои «мыльные пузыри» протестного искусства. Лишние ли они?
31 марта мы выехали из Нюрнберга во Франкфурт с группой из тридцати человек — на антикапиталистический марш, организованный анархистами и другими организациями и профсоюзами (формальной темой был протест против Европейского
банка, но на самом деле речь шла о строительстве нового антиавторитарного Интернационала). Тридцать — это сравнительно немного для такого глобального мероприятия. Дело в том, что одновременно в самом Нюрнберге проходила несогласованная демонстрация антифашистов, требовавших роспуска местного аналога центра «Э». Так что основная часть антифа осталась в родном городе, во Франкфурт же выдвинулись преимущественно синдикалисты. Участники акций не противопоставляют себя друг другу и обмениваются письмами солидарности, просто случилась неудобная накладка по времени. Едем на электричках, так дешевле, дорога в оба конца обходится в восемь евро. Среди попутчиков узнаю своего старого университетского знакомого Б., всю дорогу обсуждаем с ним различия между немецкой и украинской левыми сценами и особенности поведения местной полиции.
— Не боитесь, что нацисты нападут на подходах?
— Нацисты? Будет толпа антифа, для которых это было бы лучшим подарком. Не думаю, что сегодня хоть один наци во Франкфурте выйдет из дома. Помню, как наци попытались напасть на одну из наших демонстраций, пришли с кучей перцовых баллончиков. Не учли, что бутылка летает дальше, в итоге еще и собственного газа попробовали. Но на сегодня наш основной враг — полиция. Имей в виду, местные копы тоже любят использовать перцовый газ. Это безобидно выглядит на фото, поэтому газом пользуются без малейших сомнений, даже охотнее, чем дубинками. Еще могут быть водометы, но до них мы вряд ли дойдем, разгонят раньше.
Мой собеседник закатывает рукав, там записан телефонный номер.
— Перепиши себе, если арестуют — будет право на звонок, набирай этот номер, пришлют адвоката. Не говори с быками (немецкий полицейский называется на жаргоне «быком», как американский — «свиньей». —
А.В.) ни о чем, даже если будут спрашивать о погоде. Назови имя и гражданство, больше ни слова. Если негде будет переночевать, тоже звони, для задержанных подготовили место ночлега на случай, если выпустят ночью.
Рассказываю Б. о том, что на Украине арестованный активист может чувствовать себя в большей безопасности, чем случайный человек с улицы, — для немецкого уха это звучит диковинно, добавляю пару баек из тюрьмы.
Читать текст полностью
К нашему приезду на вокзале скопилось уже несколько сотен человек, все ищут своих и разворачивают флаги под моросящим дождем. Знамен много — красные, синие, оранжевые, с самыми причудливыми рисунками и одноцветные, где-то мелькают радужные. Нет разве что государственных. Ищем свой черно-красный блок, флаги FAU, CNT, диагонали и черных кошек. Неподалеку ходит человек, обклеенный отксеренными долларами, с табличкой: Artist Kisses You! Многие реагируют на мой плакат Kapitalismus ist Kaputt (я решил сделать плакат на немецком, понятный всем независимо от знания языка). Начинаются споры, корректна ли надпись «капитализм уже сломался» или же мы еще должны сами его сломать. Утверждаю, что следует мыслить диалектически: неизбежность поломки заложена в самой концепции капитализма.
Впрочем, на долгие дискуссии времени нет, есть более насущные вопросы. Разбиваемся на аффинити-группы по четыре или шесть человек. Группу нельзя терять из поля зрения, ее участники отвечают друг за друга. Плюс у каждого есть партнер, с которым нельзя расставаться ни при каких обстоятельствах, именно поэтому лучше четное число. У каждой группы должен быть свой позывной, с помощью которого можно находить друг друга. Мы назвались незамысловато — «пирог», в честь бананового пирога, который мы ели в электричке. Позже, в толпе, когда начались столкновения с полицией и люди начали искать своих, я слышал более оригинальные позывные — например, «риталин».
После пары речей на площади начинаем движение. В толпе медленно едут две машины с мощными колонками, через которые попеременно звучат музыка и речи ораторов. Мы идем как раз возле одной из них. Выступают делегаты из разных городов и организаций, параллельно зачитываются новости с других акций: из Испании, Франции, Греции и так далее.
«Сейчас многие обвиняют во всем банки, якобы кризис вызван их спекуляциями. На самом деле они всего лишь вскрыли такие неотъемлемые атрибуты капитализма, как кризис перепроизводства и снижение нормы прибыли... Проблема не в том, что наша система больна, болезнь — это часть этой системы... Кейнсианская модель экономики провалилась. Сейчас мы наблюдаем крах пришедшего ей на смену неолиберализма...»
Политэкономия перемежается более практическими темами.
«Вчера в Испании полицейские выстрелили резиновой пулей в голову молодому парню. Он находится в больнице в тяжелом состоянии».
Шеститысячная толпа взрывается криком «Полицейские — убийцы!».
«Мы знаем, что среди митингующих ходят быки в штатском. И мы хотим сказать им кое-что: убирайтесь отсюда! Убирайтесь, не создавайте провокаций. Единственные провокаторы здесь — вы».
Вспоминаются недавние московские акции, участники которых дарили цветы полицейским, умилялись их доброте и мечтали о том, как те вольются в протестные ряды. Уже несколько недель спустя полицейские опять ломали кости митингующим и кидали их в автозаки. В Германии, глядя на местных холеных быков, понимаешь, что мантра о единстве милиции и народа лишена смысла. Если в России или на Украине полицейские подчас бедны и вынуждены терпеть притеснения со стороны начальства, то в Германии их труд высоко оплачивается, это профессионалы высокого уровня, посвятившие свою жизнь защите порядка. А значит, и защите существующей системы со всеми ее врожденными недостатками и противоречиями. Бедного и недовольного полицейского всегда можно сделать богатым и лояльным, увеличив вливания в систему МВД. Так произошло, например, в Белоруссии. Так же произойдет и в России и на Украине, когда власти потребуются действительно надежные защитники. Дело не в уровне доходов, а в том месте, которое занимает человек в государственной иерархии. Полицейский был, есть и остается мечом в руках власть имущих, и совсем не важно, блестит этот меч или покрыт ржавчиной. И пока он не перестанет быть полицейским, он не сможет быть «с народом».
Прямо передо мной идет человек с перьями в волосах и на ходулях. У него машинка для пускания мыльных пузырей. Дождь как раз прекратился, вышло солнце, и пузыри летают над маршем, переливаясь всеми цветами радуги, иногда они залетают и в ряды полицейских. Рядом ребята переодеваются в черное и надевают маски.
Маска в Германии — это уже повод для задержания: прятать лицо запрещено. Так что это делают лишь те, кто и так планирует совершать что-то противозаконное. На дороге начинают попадаться кучки камней: идущие впереди выпускают на волю брусчатку и заботливо оставляют ее для замыкающих, которые позже научат ее летать.
Частные магазинчики не трогают. Очень многие владельцы выходят наружу и машут митингующим. Непонятно, чего здесь больше: симпатии, интереса или желания обезопасить себя, но ни одного случая агрессии в адрес магазинов и кафе я не заметил. Хозяева банков почему-то не встречают демонстрацию, вместо этого их собственность охраняют полицейские со щитами. Впрочем, поймать все летящие камни у них не получается. Оратор не призывает к насилию напрямую, но и не осуждает. «Я слышал, что в витрину Дойче банка полетели яйца с краской. И знаете, мне кажется, что теперь он стал гораздо красивее!»
Заходим на узкую изгибающуюся улочку, на которой не помещается полиция. К витринам и окнам теперь можно подойти вплотную, поэтому вместо того, чтобы крушить их вдребезги, ребята в черном пробивают в стекле аккуратные дырочки. За считаные секунды стены покрываются граффити. Больше всего страдает полицейский участок, в нем не остается ни одного целого стекла. Оратор в машине вежливо просит протестующих не тратить силы и приберечь агрессию до конечной точки нашего пути, Центрального банка. «Внимание, товарищи! Есть три вещи, о которых я хотел бы вас попросить. Во-первых, маски вне закона. Во-вторых, воздержитесь от пиротехники. В-третьих… А вот что там было третье, я забыл». Несмотря на местами неадекватное поведение «черного блока», никто не попытался объявить их провокаторами или выдать полиции. В этом тоже огромное отличие от русских и украинских протестов. Среди демонстрантов есть чувство единства, которое распространяется на всех в равной мере — и на синдикалистов, призывающих к забастовкам и саботажу на рабочем месте, и на квир-активистов, говорящих о гендерном равенстве, и на предающийся символическому насилию «черный блок». Я называю это насилие символическим, поскольку материальный ущерб, который несет система от разбитых окон или сожженных полицейских машин, сравнительно невелик. Ценность подобных жестов заключается в том чувстве единства, которое обретают люди, перешагнувшие грань закона, равно как и те, кто оказался с ними по одну сторону баррикад. И хоть подчас уместность уличной партизанщины весьма сомнительна, участники митингов, подобных М31, признают, что каждый имеет право на свое мнение и даже на опасную глупость. Это не повод предавать его. Такой подход идет вразрез с призывами «сдавать полиции провокаторов», которые я встречал в агитматериалах к митингам «за честные выборы». Наверное, дело в том, что людям, вместе выходящим на акцию, нужна все-таки какая-то базовая общая платформа. Протест, который объединит левых с фашистами и либералов с консерваторами, никогда не сможет быть сколь-нибудь долговечным или успешным. Люди, выбирающие разные средства борьбы, могут стоять рядом, но по крайней мере их цели не должны быть противоположными.
Художники и уличные артисты, привносящие в протест элемент карнавала, выдувающие мыльные пузыри и шьющие яркие костюмы, хорошо понимают, что рядом с мыльными пузырями будут летать петарды и бутылки, а «позитив» и «хорошее настроение» сами по себе не имеют протестного потенциала, покуда не столкнутся с угрозой полицейских дубинок. Если вернуться в Россию, то в этом плане очень показательны «Монстрации». В Новосибирске шествия под абсурдными лозунгами играли и играют важную эмансипативную роль, но лишь когда наталкиваются на репрессии со стороны центра «Э», когда вызывают агрессию полицейских, нацистов и политиков. Без этого они — не более чем забавная форма проведения досуга. И, как любое аполитичное действо, потенциально могут стать конформистскими и даже реакционными. Это хорошо иллюстрируют попытки «Молодой гвардии» и «Наших» использовать формат монстрации в своих целях, преподнести его как «веселый флешмоб для тех, у кого хорошее настроение».
Само по себе слово «аполитичность», как и слово «политика», может обозначать как прогрессивное, так и реакционное понятие. Можно подразумевать под аполитичностью отрицание как власти, так и оппозиции как разновидности этой власти. Это протестная аполитичность, свойственная анархистам. Но можно понимать под аполитичностью желание самоустраниться от всех значимых общественных процессов, плыть по течению. Такая аполитичность подразумевает конформизм, а значит, поддержку сильного.
Тем временем полторы сотни человек попали в полицейское окружение. Переходим к позиционной войне, шеститысячная толпа останавливается на жилой улице. Это небогатый район, поэтому жители высовываются из окон и приветственно машут руками, несмотря на издаваемый нами шум. Стычки не прекращаются. Периодически санитары (на акции есть специальная группа своих медиков) оказывают первую помощь пострадавшим от газа или дубинок. Все это время идут переговоры между полицией и координаторами акции. Путь к строящемуся банку перегорожен, и, по словам скаутов, там уже ждут водометы. У нас есть три варианта — остановиться сейчас, изменить маршрут или драться с полицией до победного конца. Выбираем второй вариант — на узкой улице не удастся использовать численное преимущество, и освободить попавших в окружение товарищей не получается. К ним направляют адвокатов и санитаров, тем временем мы начинаем обходить квартал. Полиция пытается остановить шествие, но толпа рассеивается на множество мелких групп и входит в центр города. Полицейские тоже вынуждены рассредоточиться, и теперь уже они подчас оказываются в меньшинстве. Кто-то выкрикивает в адрес группы из пяти быков, которые отгородились щитами, построившись спиной к спине: «Ну что, теперь мы можем вас окружить!» Городская герилья продолжается до ночи, мы уже не принимаем участия в этой части действа.
Соседство мыльных пузырей и бутылок, разбивающихся о головы полицейских, наводит на мысли об ошибочности противопоставления {-tsr-}«креативного» и «активистского» протеста. Креативность не отменяет необходимости занимать позицию и быть готовым защитить ее. Протестный художник не должен обладать каким-то особенным иммунитетом и защитой от власти, иначе он сам низводит себя до статуса придворного шута, которому многое позволено, потому что его никто не принимает всерьез. Художнику следует бороться за право на свободу высказывания, но это неотделимо от общей борьбы — борьбы за социальные и гражданские свободы для всех.
