Бенефис Николая Цискаридзе

Цискаридзе тоскует по прошлому, хотя в прошлом у него не было бы шансов

Имена:  Николай Цискаридзе

Год назад в Мариинском театре он танцевал Форсайта и Баланчина, стараясь утвердить в сознании публики мысль, что в ориентирующемся на «московскую традицию» Большом театре он, Цискаридзе, единственный европеец. В минувшем декабре в антрепризе Андриса Лиепы он собрал вечер из балетов, которые когда-то танцевал Вацлав Нижинский: утверждались одновременно преемственность (лучший танцовщик начала ХХ века – лучший танцовщик века XXI) и бунтарство (как Нижинского не понимала дирекция императорских театров, так нынешнее начальство Большого не понимает и не ценит Цискаридзе). Нынешний вечер – поклон учителям: «Тени» в честь Марины Семеновой, «Нарцисс» в честь Галины Улановой, «Пиковая дама» – Николаю Фадеечеву.

Год назад в Мариинском театре он танцевал Форсайта и Баланчина, стараясь утвердить в сознании публики мысль, что в ориентирующемся на «московскую традицию» Большом театре он, Цискаридзе, единственный европеец. В минувшем декабре в антрепризе Андриса Лиепы он собрал вечер из балетов, которые когда-то танцевал Вацлав Нижинский: утверждались одновременно преемственность (лучший танцовщик начала ХХ века – лучший танцовщик века XXI) и бунтарство (как Нижинского не понимала дирекция императорских театров, так нынешнее начальство Большого не понимает и не ценит Цискаридзе). Нынешний вечер – поклон учителям: «Тени» в честь Марины Семеновой, «Нарцисс» в честь Галины Улановой, «Пиковая дама» – Николаю Фадеечеву.

Легендарная балерина Марина Тимофеевна Семенова, которой в июне должно исполниться сто лет, заметила танцовщика в первый его сезон и позвала в свой класс. Это была привилегия, туда не каждого пускали – а знаменитая Раймонда послевоенных лет сама пригласила дебютанта. И шлифовала форму, и объясняла жесты, и передавала вагановскую, лучшую в стране, школу (Семенова была любимой ученицей знаменитой петербургской учительницы). Уланова репетировала с Цискаридзе небольшой монобалет Голейзовского «Нарцисс» – и легкой рукой перекроила текст под танцовщика. Сочиняя когда-то балет на Владимира Васильева, Голейзовский создал поэму напряженных мускулов, этакую хронику ожившей греческой скульптуры. Уланова убрала брутальность и простодушие – Нарцисс получился барочным, тонким, чуть лукавым. (Стоило бы писать в программке, что это ее редакция, но это уже невозможно из-за авторских прав). А Николай Фадеечев, давний партнер Улановой и нынешний постоянный репетитор Цискаридзе, вместе с ним доводил до ума сочиненную Роланом Пети «Пиковую даму», и они аккуратненько так придавали этому французскому тривиальному анекдоту пушкинский масштаб, добавляя в каждую сцену звенящий ужас сумасшествия.

Так вот, все это вместе было не просто поклоном учителям. Это было утверждение, что Цискаридзе сегодняшнего времени (в котором балетной труппой театра руководит Алексей Ратманский) не приемлет. Что он принадлежит тому – великому – времени. Встраивается в ту линейку.

Да кто ж спорит, встраивается. Но того времени – когда балетные спектакли шли два раза в неделю, когда ни у кого никаких личных гастролей не предвиделось (то есть все звезды были всегда на месте, и деваться им было некуда) и лучших артистов провинциальных театров ультимативным приказом переводили в Большой, что позволяло театру владеть одной из лучших коллекций исполнителей на планете, – его ж уже не будет. Его не бывает отдельно от закрытых границ и возможности худрука вышвырнуть человека из профессии, устроив обсуждение на парткоме.

Громко и часто Цискаридзе говорит о том, что великое время ушло. Что наступает время мелкоты (и тут понимающие люди хмыкают, потому что речь явно идет и о невысоком росте выдвиженцев Ратманского, и о любви воспитанного на датской школе хореографа к мелким движениям). Но проблема в том, что время, о котором так тоскует артист, не потерпело бы танцовщика-бунтаря. И не было бы у него никаких бенефисов. Был бы сосланный в Новосибирск премьер с выговором по комсомольской линии. И учителей своих он благодарил бы не вечером на сцене Большого, а письмами с марками за четыре копейки. Но верить в это нашему лучшему премьеру не хочется. И сетования продолжаются.