Туда – за зеркальную дверь!
Легенды театра на видео

Оцените материал

Комментариев: 4
Просмотров: 15564

Последняя «Гроза» Генриетты Яновской

Марина Давыдова · 13/01/2012
В конце минувшего года один из лучших спектаклей московской афиши был сыгран последний раз. На OPENSPACE.RU – фрагменты уникальной съемки, сделанной в Авиньоне-1998

Имена:  Генриетта Яновская

Генриетта Яновская поставила «Грозу» в 1997 году. В том же году на Авиньонском фестивале высадился впечатляющий отечественный десант: включенные в основную программу Авиньона-1997 спектакли Петра

Читать!

 Фоменко, Камы Гинкаса, Анатолия Васильева, Резо Габриадзе и прочих наших мэтров стали звездным часом русского театра на главном европейском форуме. «Русский сезон» — невиданный случай — решено было продолжить. И в 1998 году в Авиньон среди прочих спектаклей из России приехала и «Гроза» Яновской. Фрагменты, которые вы увидите, были сняты как раз тогда, в 1998 году. И действие их разворачивается не на привычной площадке ТЮЗа, а в типичном для театрального Авиньона пространстве одной из старых церквей Прованса, в которое и оказалась вписана великая русская трагедия.

Впрочем, у Яновской «русскость» эта (а у Островского есть среди прочих чудесная ремарка: «Все персонажи, кроме Бориса, одеты по-русски») — с оттенком какой-то советскости. Мир ее спектакля менее всего похож на старую добрую провинцию. Дымковские игрушки, обрамляющие сценическое пространство, и развешанные на деревьях пасхальные яйца — лишь знак патриархального уклада глубинки. Не стилизация, а именно знак. Действие «Грозы» происходит не в маленьком русском городке, а скорее в большой коммуналке — в ее давящем и гнетущем пространстве, где царит вечная теснота, а герои все время сталкиваются друг с другом и оказываются невольными свидетелями чужих бесед. Здесь все и всё на виду. Никуда не скроешься — только вверх, под колосники. Наверху происходят сцены объяснения в любви, оттуда же произносит (а точнее, прокрикивает) свой знаменитый монолог о грозе-благодати Кулигин, которого Игорь Ясулович играет не резонером, а местным сказителем, несостоявшимся поэтом, все свои монологи ритмизующим по законам поэтической речи.

Фрагмент 1



В этом спектакле нет кровопийц, надрыва и сгущенных красок темного царства. Мерзость жизни стала привычной. К обидам и оскорблениям здесь относятся запросто, как к должному. В первой сцене Кудряш и Шапкин разговаривают с Кулигиным, демонстрируя почти уркаганские замашки. Но это они не со зла. По привычке. Раз слабее — должен терпеть. Даже купец Дикой (Владимир Сальников), лишенный всякой барственности и больше похожий на забулдыгу, тиранит Бориса тоже больше для порядку. Никому, кроме Кулигина, это не кажется ни безнравственным, ни жестоким.

В этом темном царстве советских предместий, в многонаселенном городе-доме (а спектакли у Яновской почти всегда населены безымянными персонажами) Кабаниха Эры Зиганшиной парадоксальным образом сама излучает свет. Она тут почти как наседка. Надо и по хозяйству распорядиться, и сына уберечь, и больному приживалу игрушку подарить. Она-то лучше других знает, что «закон» и «обряд» — это всего лишь формальность. Но перестань их соблюдать — и все пойдет прахом.

Фрагмент 2



Фрагмент 3



Не Волга, не гроза, а прохудившаяся крыша становится главным образом этого спектакля. Под падающие капли, с мерного стука которых начинается действие, подставляют ведра, тазы, бочки, в которых потом же остужают горячие головы — гасят страсти. Здесь даже «лоно природы» загнано под крышу, даже Волга течет по какому-то желобу, и через нее переступают и перепрыгивают, как через узкую лужу. Гроза, вероятно, была бы для жителей этого странного мира отдушиной и спасением. Но для грозы нужен простор, а его-то как раз острее всего и не хватает. В этой вечной сырости и рутине, где даже природа живет по какому-то раз и навсегда заведенному распорядку, где разгулявшаяся стихия — это когда прорвало ржавую трубу, поневоле затоскуешь, заболеешь клаустрофобией.

Катерина не просто риторически восклицает: «Отчего люди не летают?», она и в самом деле разбегается и пробует взлететь, но упирается в стену. Мешковатого, неуклюжего, по-детски простодушного Бориса (в исполнении Максима Виторгана этот персонаж начисто лишен столичной щеголеватости) может полюбить только эта Катерина, так страстно взыскующая иной доли. Уже за то, что к местным обычаям не привычен, за то, что из других краев.

Фрагмент 4



Да что Катерина? Острая тоска по другой, непохожей на здешнюю, жизни (пусть в сниженном, пародийном виде) обуяла даже Феклушу. Она слушает рассказы богомольной странницы про султанов, дальние страны и людей с песьими головами с таким упоением, что хозяева горло могут сорвать, возвращая ее к повседневным, будничным заботам.

Фрагмент 5



Спектакли Яновской вообще очень часто строятся на противопоставлении реального и запредельного миров. Вырваться из-под спуда житейской обыденности мечтают все — от Иванова («Иванов и другие») до задавленных бытом советских обывателей («Гудбай, Америка!!!»). В «Собачьем сердце» этот запредельный мир даже материализуется. Он вторгается в жизнь профессора Преображенского в виде оживших персонажей «Аиды». В «Грозе» — прячется за зеркальными дверцами. Из-за них появляется перед Феклушей и отвешивает ей земной русский поклон человек с песьей головой, чья маска удивительно напоминает золоченые уборы египтян из «Собачьего сердца». В это запредельное пространство бегут Варвара с Кудряшом. Оттуда же, из-за зеркальных дверей, приносят уже мертвую Катерину, лишь на считанные минуты вырвавшуюся из каменного плена.

Фрагмент 6



Сейчас, оглядываясь назад, начинаешь заново и с какой-то особой остротой замечать до мелочей продуманную театральную фактуру и партитуру этого спектакля, в котором нет ни одного случайного жеста, ни одной случайной интонации, а каждый звук, каждая мизансцена, даже каждый гэг дышат смыслом. «Грозу» Яновской хочется рассматривать и пересматривать, как живопись старых мастеров, в которой всякий раз обнаружится какая-то новая деталь, ускользавшая от взгляда в прошлый раз. Впрочем, не только в деталях суть. Хороший спектакль умеет впитывать в себя меняющееся время и, не меняясь формально, обретать какие-то новые смысловые обертоны. В конце 90-х, когда он был поставлен, в нем естественным

Читать!

образом важна оказалась тема обретенной страной свободы, которой та не смогла распорядиться, превратив ее в распущенность, во вседозволенность, в мелкую и крупную уголовщину пресловутых «лихих 90-х». И желание Кабанихи сохранить хоть какие-то скрепы, пусть формальные, чтобы уберечь жизнь от полного и окончательного распада, в спектакле Яновской казалось как минимум естественным. А быть может, и спасительным. Сейчас, спустя много лет, когда страну изрядно подморозили и сковали одной большой «скрепой», но уголовщины и общей мерзости отчего-то не убавилось, на первый план для меня лично вышла иная тема — вот этой тоски по другому миру, в который отчаянно хочется убежать вдоль узкого желоба реки Волги. Туда — за зеркальную дверь! ​
Версия для печати

 

 

 

 

 

КомментарииВсего:4

Комментарии
  • Anton_Khitrov· 2012-01-14 20:24:14
    Прекрасный спектакль, один из моих любимых. Спасибо.
  • Виктор Рудниченко· 2012-01-15 01:48:40
    Из зала-то этот унылый, плохо сыгранный провинциальный авангард смотрелся с трудом, а на видео - и подавно.
  • olegzhuk7897· 2012-01-15 03:13:29
    Anton_ Khitrov, присоединяюсь.
  • aleksey_kiselyov· 2012-01-15 04:56:04
    фрагмент 4 - действительно ценные кадры. спасибо!
Театр / Новости
Все новости ›
Самое читаемое