Одни только пни

В рубрике «Стол заказов» читатели отдела «Театр» попросили рассказать не о театре, а о театральной критике. МАРИНА ДАВЫДОВА выполняет заказ

Лет десять назад разговоры о критике стали любимой забавой самого критического сообщества. И с тех пор они не утихают. Ситуация была (и отчасти остается) по меньшей мере парадоксальной. То и дело театроведы собираются в рамках некоего форума или на страницах какого-то профильного издания и заводят разговор с унылым рефреном «как пал нынче уровень театральных рецензий, как мало пишется глубоких аналитических статей о спектаклях». Возникает законный вопрос, а почему бы собравшимся не взяться за перо и не написать эти самые рецензии. Кто, собственно, мешает?

В какой-то момент мне лично стало ясно, что на означенную тему надо наложить хотя бы временное табу и заняться своими прямыми обязанностями, а именно осмыслять театральный процесс — а не осмыслять его осмысление, попутно сводя счеты со своими коллегами, которые не принимают участия в камланиях. Но, коль скоро читатели сами попросили поговорить о театральной критике, придется табу нарушить. А заодно развеять некоторые мифы: кое-что действительно пало, но совсем не то, что вы думаете.

Если иметь в виду критику быстрого реагирования — то есть как раз рецензии, которые пишутся на следующий день после премьеры и публикуются потом в непрофильных изданиях, — то она в поздние советские годы (оплакиваемый «золотой век» театроведения) пребывала у нас в плачевном состоянии. Лучшие перья — Константин Рудницкий, Вадим Гаевский, Инна Соловьева, Борис Зингерман — обретались на страницах толстых профессиональных журналов, сборников, альманахов. В газетах и журналах писали в основном критики второго, третьего, а то и десятого ряда; а то и вовсе не критики.

Зато в 90-е в культурную журналистику по причинам, которые нет нужды объяснять, мигрировала внушительная армия людей из академической сферы, и критика быстрого реагирования пережила в России подлинный расцвет. Вчерашние литературоведы, киноведы и театроведы, превратившись в штатных обозревателей ежедневных газет и еженедельных журналов, учились (и многие таки научились) писать оперативно, доступно, укладываясь в строкаж, но стараясь не понижать при этом градус интеллектуальной мысли. Количество кандидатов и даже докторов наук, коими, начиная с 90-х, были укомплектованы отделы культуры, поражает воображение. Эта уникальная ситуация способствовала не падению, а скорее расцвету жанра театральной рецензии, да и вообще всей культурной журналистики. Достаточно сравнить наши газетные отклики на спектакли с откликами французских коллег из Le Monde или Liberacion: в них мониторинг театрального процесса чаще всего сводится к простейшему ликбезу.

Мы хорошо учимся у Запада только плохому — это известно, и не секрет, что стремление российских медийных боссов заменить серьезные статьи о театре изготовленными на скорую руку репортажами и анонсами стало сейчас главным трендом, а обращенный к работникам отделов культуры лозунг: «Пишите поменьше рецензий!» — главным слоганом последних лет. Но все это не отменяет вышесказанного: о падении уровня театрального рецензирования в 90-е и нулевые годы говорить вроде бы не приходится.

Зато приходится говорить о падении науки о театре, отчасти (хотя только отчасти!) спровоцированном миграцией умов из театроведения в область журналистики. Вот вам свежий пример. Некоторое время назад мы решили опубликовать в журнале «Театр» отрывок из «Лексикона новой и новейшей драмы», изданной Институтом театральных исследований университета Париж-III—Новой Сорбонны. Трудности перевода (а перевод делала Татьяна Могилевская, прекрасно знающая русский и французский и отлично разбирающаяся в предмете) сразу же выявили одну из главных наших проблем: российская театроведческая терминология столь не разработана, что переводчику сложно подобрать тому или иному понятию нужный эквивалент. Для французского интеллектуала за каждым из этих понятий открывается обширное семантическое поле, для нашего — разверзается зияющая пустота.

Пока западная гуманитарная мысль занималась осмыслением стремительно меняющегося театрального ландшафта (а театр, надо сказать, претерпел за два последних десятилетия изменения едва ли не более радикальные, чем какой-либо иной вид искусства), отечественная наука о театре, точнее те, кто в ней еще остался, предпочла брезгливо отворачиваться от всех новых трендов, объявляя все непривычное — профнепригодным.

Парадокс, но российская драматургия двух последних десятилетий оказалась отрефлексирована в той же Франции куда лучше, чем в самой России. Там о ней пишут теоретические статьи. У нас — в основном поклепы и наукообразные фельетоны в жанре «прежде были могучие дубы, а теперь мы видим одни только пни».

В Польше, Франции или Германии уже давно активно критикуют знаменитую книгу немецкого театроведа Ханса-Тиса Леманна «Постдраматический театр», описывающую новую театральную реальность. Эта книга в свое время стала театроведческим бестселлером. Теперь новая поросль теоретиков опровергает и уточняет ее положения. Это нормальный процесс. У нас она еще даже не издана. А многие педагоги театральных вузов уверены, что после Брука и Стрелера история театра фактически закончилась. Остались одни только пни…

Гуманитарная мысль устаревает быстро, и никакое само великое театроведение прошлого не может компенсировать отсутствие современных теоретических трудов, авторы которых будут осмыслять меняющуюся реальность, а не просто ее хаять. У российского театроведа имеется инструментарий для пространного и вдумчивого описания более или менее традиционных театральных форм, но для описания нового театра и новой драмы его нет. Людей, способных теоретически осмыслить современное кино, музыку или поэзию, в России еще можно найти. В театроведении на этом месте — зияющая дыра, которая работниками вузов и научно-исследовательских институтов осознается не как дыра, а как благородная верность неким идеалам. Так случилось, что именно театральная мысль в большей степени, чем любая другая, находится в плену у теней прошлого и катастрофически не умеет взаимодействовать с настоящим. Этот страх перед меняющейся реальностью, помноженный на пресловутые лень и нелюбопытство, привел к предсказуемому результату: хорошую рецензию на спектакль (преимущественно отечественный) в России еще есть кому написать, статью по теории драмы и театра — уже практически некому.