Сочи: «Территория» стыда

Показанный в главной здравнице РФ спецпроект фестиваля «Территория» позволил понять, в чем состоит основная проблема современного российского театра

Есть такой анекдот. Расскажу его как помню.

1947 год. Радиопередача «Сельский час». Голос диктора:
— Молодая доярка Ефросинья Филимонова хочет услышать песню «Валенки». Выполняем просьбу радиослушательницы.
1959 год.
— Передовик производства Ефросинья Филимонова хочет услышать песню «Валенки».
Выполняем просьбу радиослушательницы.
1978 год.
— Герой соцтруда Ефросинья Филимонова хочет услышать песню «Валенки»...
1993 год.
— Заслуженная пенсионерка Ефросинья Федоровна Филимонова хочет услышать… фортепианные пьесы Штокхаузена. (Долгая пауза.) Ефросинья Федоровна, не вые…сь! Слушайте свои «Валенки».

Встреча жителей и отдыхающих города Сочи с современным искусством, которое при поддержке Администрации президента и Минкульта РФ было представлено здесь фестивалем «Территория», разворачивалась по совершенно иному сценарию. На протяжении последних десятилетий обитатели курортного города слушали... — эх, если бы хорошую песню «Валенки»! — своих стасов михайловых и прочих шуфутинских. И никакого современного искусства они не заказывали. Оно было нужно им как рыбе акваланг, а Ромео Кастеллуччи — система Станиславского. Им и так неплохо отдыхалось…

Непобедимый и вездесущий русский шансон несется в городе Сочи из каждой подворотни и из любой точки общепита. В этом городе любят говорить и мыслить красиво. Магазин модной одежды называется здесь «Жан и Параскева», магазин больших хозяйственных сумок — «Пан Чемодан», над маникюрным салоном висит вывеска «Школа наращивания ногтей», на киоске с квасом красуется объявление «Требуется реализатор». Слово «продавец» в городе Сочи кажется недопустимым прозаизмом.

Архитектурный облик вожделенного курорта, не считая выросших тут недавно дорогих современных отелей и безразмерно-депрессивной брежневской «Жемчужины», определяет в основном сталинский ампир. Колонны, фронтоны, портики… Посреди колонн можно слушать Чайковского, смотреть балет «Жизель», рассматривать выставку рисунков Репина. Проверенная временем отечественная классика волшебным образом вписана в России вообще (и в Сочи особенно) в контекст отечественной попсы, а анонс концерта Валерия Гергиева на местных афишах аккуратно примостился между группой «Мираж» и Валерием Меладзе. Но произведения Штокхаузена и ему подобных никакой Гергиев в Сочи исполнять не будет. За такое надругательство над хорошим вкусом тут можно и по морде схлопотать.

И вот на эту заповедную для современного искусства территорию сделал вылазку фестиваль «Территория». Было бы логично предположить, что создатели проекта под названием «Полнолуние», один-единственный раз показанного в сочинском «Зимнем театре», попытаются учесть специфику российского курорта: это ж вам не Côte d'Azur, на который можно привозить всякий нехороший артхаус, и никто даже не обидится. Не тут-то было…

Самое большое уважение в сочинской затее, мотором которой оказался дерзкий и талантливый Филипп Григорьян, вызывает именно ее бескомпромиссность. Режиссер и его команда не пытались играть в поддавки и приспосабливать свое действо под вкус местной публики. Они сделали «Полнолуние» безо всякой поправки на контекст. Так, как будто они не в веселых Сочах, а в унылой Ницце, в которой до сих пор никто не догадался ужинать под громко звучащие три аккорда и открыть «Школу наращивания ногтей».

В результате критики оказались свидетелями сразу двух спектаклей, один из которых разворачивался на сцене, а другой непосредственно в зрительном зале.

На сцене оркестр под управлением Федора Леднёва исполнял минималистки суггестивную музыку Алексея Сысоева. Ее звуки казались частями распавшегося на атомы и электроны мира, который пытается вновь обрести некую целостность. На огромном видеоэкране в это время проплывали супрематические композиции, которые усилиями художников Александра Лобанова и Антона Яхонтова тоже были разъяты на части — стрелочки, линии, полумесяцы, полукруги и параллелепипеды — и, как и звуки сочинения Сысоева, тоже жили самостоятельной жизнью, силясь обрести новые бытие. Одновременно звезда экстремального вокала Наталья Пшеничникова исполняла фрагмент из текста дипломного проекта Георгия Крутикова «Летающий город» (1928), типичной для начала века утопии, пытающейся перестроить жизнь на новых основаниях. Не только предложения, но и сами слова в исполнении Пшеничниковой, опять же, распадались на части. И, будь я режиссером, я бы сделала текст Крутикова частью видеоинсталляции, пустила бы его ломаной бегущей строкой, дав графический (супрематический) аналог пению Пшеничниковой. Аррр—хххх-И-тек-ту-рААА! Это было бы очень в духе придуманного Григорьяном перформанса и сделало бы его более понятным, не делая более примитивным. Но это лишь реплика à propos… Попутное размышление, от которого меня очень быстро отвлек другой спектакль — так сказать, альтернативный.

Уже на второй минуте народ в зале начал хихикать, потом он стал кричать «Браво!» и «Спасибо!», минут через десять он сперва тонким ручейком, а затем широким мощным потоком устремился к выходу. Девушки в нарядных платьях и на высоких каблуках уходили со спектакля «совершенно неотдохнувшие». Оставшиеся в подавляющем большинстве воспринимали происходящее как комическое недоразумение.

«Это сколько ж надо выпить, чтоб такую постановку написать?!» — риторически спросил некто с задних рядов. Мой сосед слева, пораженный встречей с искусством, откупорил бутылочку коньяка и время от времени прикладывался к ней, чтобы не скучать.

На сцене меж тем началась вторая часть спектакля-перформанса. В ней, по мысли режиссера, нам был явлен уже современный мир, далекий от утопических надежд и наивной веры в жизнестроительную силу искусства. Мир, так и не обретший новое единство, а пожранный беспощадной энтропией. Мы видели обезлюдевшую землю, которую сотрясла катастрофа — не важно, рукотворная или космическая. Единственный выживший на этой земле человек (впрочем, человек ли он?) выползал у Григорьяна из бункера и, утопая в пожухлых листьях, которыми оказалась усыпана авансцена, танцевал свой апокалиптический танец. Его тело сотрясали конвульсии и словно бы пронзали неведомые токи. Супрематические фантазии на заднике сменились космическими пейзажами — удивительно красивыми, просто завораживающими. Но эта красота лишь усиливала ощущение Апокалипсиса. А звуки музыки, в первой части еще, казалось, готовые воссоединиться, тут словно бы повисали в воздухе…



Танцующим человеком в спектаклях Григорьяна был выдающийся представитель японского буто Такетеру Кудо. И его потусторонняя экспрессия вдруг заставила оставшихся в зале на время приутихнуть. Относиться к увиденному всерьез они все еще не могли, но и смеяться тоже уже не получалось. Они смотрели на Кудо, как удавы на флейту факира — без восхищения и радости, в каком-то оцепенении. Не знаю, как режиссер и танцовщик, но лично я испытала при этом чувство глубокого удовлетворения.

Еще большее удовлетворение можно было испытать, когда досидевшие таки до конца представления сочинцы вышли в фойе, в котором перед началом «Полнолуния» кураторы проекта Полина Васильева и Антон Яхонтов устроили что-то вроде энциклопедии современного искусства: на цокольном этаже примостились инсталляции, на пролетах лестниц — объекты видеоарта, в холле до начала основного действа группа АХЕ показывала фрагменты своей недавней премьеры «Депо гениальных заблуждений». И вот разгоряченные увиденным (а некоторые и выпитым) горожане вдруг стали стихийно обживать пространство еще не до конца разобранных арт-объектов: они выкладывали из собственных тел какие-то композиции, танцевали в такт движению кинетических конструкций. Было ясно, что произведения современного искусства они расценивают как увлекательные аттракционы и в таком виде потреблять их все же готовы. Но неподвижно сидеть в зале и воспринимать сложное медитативное зрелище все же выше их сил. В этом главная проблема современного театра. В отличие от арт-объектов он требует длительных энергетических и интеллектуальных затрат и совершенно не предполагает желанной релаксации. Его невозможно воспринимать как «энтертейнмент». И главный его враг — это не чиновники, не поросшие жиром функционеры, не консервативная старая театральная гвардия: с ними со всеми как раз можно договориться и найти общий язык. Главный враг — агрессивное зрительское большинство, которое на всем пространстве РФ (не только в развеселом городе Сочи) готово потреблять театр только в виде коммерческого трэша или безопасной «музейной» классики.

Можно, как радиоведущий из анекдота, сказать этим людям — слушайте свои «Валенки»! Можно, как фестиваль «Территория», попытаться рекрутировать в ряды серьезной публики хотя бы несколько новобранцев. Мне все же кажется верным второй путь.