Карабасы Барабасы и их деревянные человечки

События в Театре на Таганке, на взгляд МАРИНЫ ДАВЫДОВОЙ, стали самым убедительным свидетельством краха феодальной системы нашего театра

Имена:  Александр Галибин · Валерий Белякович · Миндаугас Карбаускис · Римас Туминас · Сергей Арцибашев · Юрий Любимов

Не успели артисты Театра им. Маяковского, свергнувшие Сергея Арцибашева, обрести нового театрального начальника в лице (бывает же в жизни счастье) Миндаугаса Карбаускиса, а доблестная труппа Театра им. Станиславского во главе с «человеком-амфибией» Владимиром Кореневым «сожрать» Александра Галибина, чтобы получить вместо него выдающегося мастера полусамодеятельной режиссуры Валерия Беляковича, — как скандал сотряс еще один театр, на сей раз легендарную «Таганку». Так дом, находящийся в аварийном состоянии, в один прекрасный день начинает сыпаться сразу во всех местах — вон там балкон рухнул, там трещина по стене пошла. Давно же вроде говорили, что фундамент расшатался, но нет… У нас лечение принято начинать только после того, как появляются накожные признаки болезни. В данном случае этими признаками как раз и являются скандалы. Сама же болезнь глубокая, застарелая, не вчера началась, не завтра закончится. Просто теперь факт болезни стал очевиден не только особо проницательным врачам, но и близким родственникам пациента. И даже самому пациенту.

Попытаемся разобрать по порядку симптомы и причины заболевания.

Нынешняя театральная система, как и государственная система, в которой она возникла, была глубоко авторитарной. В ней режиссеры, допущенные чиновниками к управлению театрами, привыкли чувствовать себя Карабасами Барабасами, имеющими у себя в подчинении деревянных человечков (артистов, монтировщиков, костюмеров и пр.), которых, если что не так, можно и в растопку пустить. Конечно, с народными СССР и даже заслуженными РСФСР у Карабасов был особый разговор, но представить себе диалог Георгия Товстоногова, Андрея Гончарова или Валентина Плучека с лидером какого-нибудь профсоюза осветителей так же сложно, как Иегову, вступившего в диалог с агарянами.

К самодурству крупных режиссеров принято было относиться снисходительно (а зато спектакли хорошие ставят!). К их барственным замашкам — тем паче. Ситуация, в которой выдающийся худрук театра, приезжая куда-нибудь на гастроли, требует себе вип-обслуживание, до сих пор является у нас чуть ли не нормой. Порой он вообще живет в другой (не той, что все остальные) гостинице, о местоположении которой известно лишь особо приближенным гражданам. Такое недопустимое в цивилизованной стране социальное расслоение служителей прекрасного, конечно же, есть пережиток советского феодализма. Ибо сформировавшаяся при социализме наша театральная система по сути своей является именно феодальной. Мои прибалтийские (то есть давно уже тронутые тлетворным западным влиянием) друзья, помню, потешались над советской табелью о рангах, согласно которой худруку полагалось лететь на гастроли чуть ли не в специально зафрахтованном самолете, народному артисту ехать, скажем, в СВ, заслуженному — в купе, просто артисту — в плацкартном вагоне, а машинистам сцены, видимо, вообще идти пешком с котомкой за плечами.

Самое печальное в этой ситуации театрального феодализма даже не то, что режиссер-помещик относится к артистам и прочим работникам театра как к дворовой челяди, а то, что работники театра сами к себе, увы, так до сих пор относятся. Только дворовые люди, а не свободные граждане будут писать челобитные (излюбленный жанр наших театральных работников) на высочайшее имя с жалобами на плохого худрука. Живо представляю себе, скажем, артистов польского «Театра Народовы», пишущих письмо мэру Варшавы.

Только люди с сознанием крепостных крестьян будут не год и не два, а много лет кряду терпеть унижения, о которых они теперь дружно рассказывают, и все-таки не двигаться с места. Вероятно, Юрий Любимов и впрямь бывал порой груб и несправедлив. Но кто мешает не мучиться с Любимовым (или с несопоставимым с ним по масштабу дарования Галибиным), а поискать счастья на стороне. В конце концов, в Москве чуть ли не двести театров. И я не верю, что талантливый человек окажется не нужен ни одному из них. А если не нужен, то не стоит ли, в самом деле, ему сменить профессию. Но нет… Как русских крестьян, русских артистов отличает привязанность к «земельному наделу» и общинное сознание. Они (не все, но подавляющее большинство) привыкли воспринимать себя не как самостоятельные творческие единицы, а как часть некоей стаи.

Надо бы при этом понимать, что в новые времена феодальная система оказалась тронута диковатым капитализмом. Привязанные к «земельному наделу» лицедеи ринулись «немножечко шить» на стороне, стараясь при этом сохранить свой «надел». Ситуация, когда штатный работник театра заявляет главному режиссеру, что на репетицию прийти не сможет, ибо у него съемки, стала нынче привычным делом. Никогда еще русский театральный артист не разменивал себя до такой степени на халтуру — сериальную, рекламную, на киношку третьего сорта. В системе советского феодализма он хотя бы верой и правдой служил Мельпомене. Теперь неизменно служит еще и Мамоне.

И ничего страшнее актерской стаи, оставшейся без режиссера-помещика, я, по правде говоря, сегодня не знаю. С Любимовым артисты «Таганки» в последние годы стоили, по разным оценкам, три копейки, десять копеек, много рублей. Но они чего-то стоили! Без него они не стоят вообще ничего. То есть по отдельности — не знаю, там ведь есть талантливые люди. Но вместе взятым, им грош цена. Собственно, цену эту наглядно демонстрирует ушедший в свое время в раскол театр «Содружество артистов Таганки», давно забытый пишущей братией, да и вообще давно всеми забытый. И самое страшное, что можно сейчас вообразить, это превращение нынешней «Таганки» в придаток «Содружества», их эстетическое, а то, не ровен час, и юридическое слияние. Призвание на царство Валерия Золотухина или еще какого-то любимовского артиста-корифея. Вместо «Таганки», в которой все же теплилась какая-то жизнь, мы получим очередную театральную гробницу. А вместо труппы — очередной смердящий труп.

Эти разлагающиеся на глазах актерские коллективы стали подлинным бедствием. Интересные, крупные, нестандартно мыслящие режиссеры им, как правило, не нужны. Представим себе невероятную ситуацию: вокруг «Таганки», или Театра им. Ермоловой, или Театра им. Гоголя бродят, ломая руки, лучшие режиссеры мира — от Патриса Шеро до Кшиштофа Варликовского, от Кристиана Люпы до Иво ван Хове. Скорее всего, они будут нужны там как рыбе акваланг. Но по абсолютно непонятной логике именно непомерно раздутым, на пятьдесят процентов состоящим из балласта, напрочь утратившим идеалистическое представление о своей профессии труппам фактически делегировано право решать судьбу нашего театра. Именно к ним неизменно прислушиваются чиновники, делая то или иное ключевое назначение. То, что ситуация вроде бы счастливо разрешилась с «Маяковкой» и худруком туда назначили не третьестепенного постановщика, выисканного по пыльным театральным закоулкам, а Миндаугаса Карбаускиса, — это какое-то счастливое исключение. Но мы еще поглядим, как сложатся его отношения с академическим монстром. Его соотечественника Римаса Туминаса в Театре им. Вахтангова ведь тоже попытались поначалу «сожрать». Тоже писали челобитные…

Феодальная система потихоньку рушится, но механизмы, позволяющие проводить своевременную санацию полуразложившихся коллективов, так и не выработаны. Дело же, в конце концов, не в репертуарной или нерепертуарной системах, а в том, что и та и другая системы в цивилизованной стране предполагают бесконечное обновление, вечную ротацию. Там нет пожизненно сидящих в своих креслах худруков и пожизненно служащих в одном и том же театре артистов, которые могут лет десять подряд вообще не выходить на родную сцену. Вы скажете: а как же Любимов? Он тоже подлежит ротации? Но помилуйте. Любимов — это абсолютное исключение из правила. Уникум. Исключения, известно, для чего существуют. А правила должны быть жесткими. Они должны предполагать:

1) избавление театров от балласта;
2) в некоторых случаях — вообще расформирование коллектива (только что в Москве проходили прощальные гастроли труппы Мерса Каннингема, после которых она будет именно расформирована);
3) внятные критерии оценки деятельности того или иного худрука;
4) прозрачность назначений (почему в Театр Станиславского был в свое время назначен Галибин, сказать сложно, но почему теперь Валерий Белякович — и вовсе невозможно).

В нормальной системе не должно быть никаких бар и никакой челяди, должны быть партнеры по творческому процессу, отношения которых регулируют контракты.

Все это не отменяет конфликты или обиды, театр — живое дело. Но это позволяет хоть как-то оптимизировать театральный процесс и предотвратить превращение наших театров в запущенные поместья, в которых взбунтовавшаяся дворня придирчиво подыскивает себе подходящего Карабаса Барабаса. ​