Шаолиньские монахи в Лондоне

«Сутра» в исполнении семнадцати монахов Шаолиньского монастыря доказала, что глобализация превращает в товар даже аскетов Востока

«Сутра» в исполнении семнадцати монахов Шаолиньского монастыря доказала, что глобализация превращает в товар даже аскетов Востока

Спектакль «Сутра» в исполнении семнадцати монахов Шаолиньского монастыря поставил знаменитый бельгийский режиссер и хореограф Сиди Ларби Шеркауи. Он долго репетировал с шаолиньцами в Китае, и 17 человек как будто слились в единый организм. Сценографом «Сутры» выступил знаменитый британский скульптор Энтони Гормли. Возникшее сочетание modern dance и динамической инсталляции произвело сильное впечатление на публику, а рецензент «Таймс» выставил спектаклю 5 звезд. То, что монахи вытворяют на сцене, легко представить любому, кто смотрел хоть один фильм с участием Брюса Ли, память о котором и вдохновила Шеркауи на постановку. Вместе с Гормли он вручил каждому исполнителю деревянный ящик, напоминающий гроб с открытым торцом. Из этих смертельных приспособлений монахи выстраивают все, необходимое для жизни, — дома, кровати, столы и стулья. На сцене кипит круговорот реинкарнаций: вот человек «сыграл в ящик», а вот выскакивает из него в новую жизнь. Восточная тема сменяется западной: монахи снуют, как лондонские клерки, на однообразном фоне ящиков-домов. Нынешний мир един, и все мы винтики в его отлаженном (лишь по видимости) механизме, а в механическом мире все решает техника. В этом и лежит разгадка любви нынешних западных режиссеров к восточным аскетам. Шеркауи в ней далеко не одинок.

Европейский театр давно присматривался к восточным психотехникам, в которых тело и ум накрепко связаны (меняешь ритм движений и дыхания — меняется сознание — движения обретают спонтанную точность). Уже в методе физических действий Станиславского манипуляции с телом ведут к достижению нового эмоционального состояния. Но если связь некоторых идей основателя Художественного театра с индусской йогой вопрос сложный и дискуссионный, то крупнейшие реформаторы театра в XX столетии — Питер Брук и Ежи Гротовский — никогда не скрывали своего интереса к ней. Как и интереса к «Работе» — учению кавказского мистика Георгия Гурджиева. Набор «движений», сотворенный им для того, чтобы пробудить сознание и обеспечить человека бессмертной душой, поскольку у Творца до этого руки не дошли, оказался в руках британца и поляка способом актерского тренинга.



Вот что, однако, важно. У того же Гротовского в процессе тренинга совершенствовался не только актер, но и, что принципиально, сам человек. Восточные психотехники сохраняли свою сотериологическую природу. Нынешние продвинутые режиссеры — Шеркауи или создатель знаменитого театра «Зингаро» Бартабас — не тратят времени на обучение актеров аскетическим приемам, заимствованным на Востоке, и не видят в них способов самосовершенствования. Они импортируют оттуда не приемы, они импортируют самих аскетов в готовом виде. У Бартабаса в одном спектакле можно было услышать тибетских монахов, исполняющих свою заунывную музыку, а в другом увидеть дравидов, исполняющих свои священные танцы. В новом глобальном мире так проще. Это не отменяет глубоких идей, содержащихся в спектаклях Шеркауи и Бартабаса, но их уже не занимает преображение человеческой и актерской сути, которым были воодушевлены Станиславский, Гротовский, Брук.



Восток не возражает против такого экспорта. Все чаще на европейских и американских сценах наблюдаешь тигриные полеты кун-фу и журавлиные па тай-цзи в аутентичном исполнении. А Шаолиньский монастырь и вовсе целенаправленно работает на Запад. Стоит пройтись по этой огромной фабрике единоборств, и становится ясно, что скоро, очень скоро нас заполонит не только китайский ширпотреб.

Результат такого движения навстречу друг другу печален. Завозимые на Запад для театральных нужд восточные аскеты уже стали частью здешнего энтертейнмента, пусть и в самом высоком его изводе. Они так зациклены на оттачивании своего мастерства, что им уже не до забот о духовном спасении. Не до него, как правило, и западным зрителям. С замиранием сердца они следят за виртуозными телодвижениями шаолиньских монахов, которые почти ничем не уступают знаменитым циркачам из Пекина, но монахами в истинном смысле слова быть перестали.