Кирилл Серебренников: «У нас современному театру нигде не учат»

Режиссер, на спектакли которого студентам некоторых театральных вузов запрещают ходить, дал интервью OPENSPACE.RU

Имена:  Кирилл Серебренников

Кирилл Серебренников вернулся из кино в театр: в этом году он набрал курс в Школе-студии МХТ и собирается выпустить на сцене Художественного театра два спектакля — «Подпоручик Киже» по рассказу Юрия Тынянова и «Трехгрошовую оперу» Брехта. О том, каким может и должен быть современный театр, и о своем методе работы со студентами известный режиссер и новоявленный педагог рассказал Марине Шимадиной.

— Отрывок репетиции спектакля «Подпоручик Киже», выложенный на OPENSPACE.RU, привел многих в замешательство. Что это за жуткие босховские монстры? Судя по всему, нас ожидает весьма необычный авангардный театр?

— Это была репетиция эпизода о том, как Павел I едет по России, населенной неведомыми ему существами. Павел все боролся с потемкинскими деревнями и просил, чтобы ему показали страну, как есть. Вот и увидел галерею монстров. Для этой сцены артисты делали самостоятельные этюды, и был их показ на видео. Конечно, маленький фрагмент в интернете выглядит какой-то дичью, но в контексте спектакля это будет смотреться совсем по-другому.

— Насколько я знаю, в спектакле большая роль отведена музыке.

— Этот спектакль для меня абсолютно симфоническое произведение. Там сплошная музыка будет. Алексей Сюмак — замечательный, на мой взгляд, композитор. Где-то он сделал ироническую стилизацию под барочную музыку, где-то это современная, поисковая, альтернативная академическая музыка. Такой «Раммштайн» от классики. Артисты поют, учат очень сложные партии. Там будут барочные интермедии, арии, трио, дуэты.

— Это всё на слова Тынянова?

— Нет. Там звучат тексты Канта, Баркова, очень много Карамзина, текст «Домостроя», житие святого Прокофия. Рассказ Тынянова, несправедливо, по-моему, забытый, — это отличная проза, но весьма своеобразная. Его, конечно, невозможно инсценировать напрямую. В театре его нужно сочинять, придумывать заново, но мне это и интересно.

— В последние годы у вас много музыкальных проектов: это и «Фальстаф» в Мариинке, «Мистерион» Карла Орфа и «Станция» того же Алексея Сюмака на фестивале «Территория».

— Музыкальный театр мне сегодня очень интересен. Это попытка найти совершенство. Это высший пилотаж, когда музыка и изображение сливаются вместе. В этом смысле «Киже» — абсолютно поисковый проект. С одной стороны, хочется заинтересовать зрителей, а с другой — не хочется их разочаровать. Потому что люди, не привыкшие к поисковому театру, театру формы, которые любят, когда артисты произносят реплики разными голосами, ничего не поймут и будут разочарованы.

— Как вы уговорили Олега Табакова пойти на такой риск? Сегодня зрителей правдами-неправдами заманивают в театр, а вы готовы их распугать.

— Это возможно только благодаря политике Художественного театра, которая подвергается почему-то невероятной критике. Табаков позволяет делать очень резкие, экспериментальные вещи. И не только на Малой сцене. Спектакль Юры Бутусова «Гамлет» — это непривычный, поисковый театр. Благодаря известным артистам и бренду МХТ спектакль привлекает очень большую аудиторию, и люди привыкают постепенно к новому, делают шаги в понимании специфики театра.

— Тем, кто делает эти первые шаги, наверное, стоит дождаться «Трехгрошовой оперы», которую вы собираетесь ставить на Большой сцене МХТ? Этот спектакль рассчитан на более широкую аудиторию?

— Да, это еще одно искушение кассовым театром. Хотя в этом материале есть закавыка. Он ведь не был рассчитан на успех. И главные проблемы «Трехгрошовой оперы» начались тогда, когда из нее сделали бродвейский мюзикл. А изначально это был совершенно не музыкальный спектакль. Просто какие-то монологи для создания эффекта отстранения решались через зонги. Этим достигалась нужная Брехту дистанция. Задумайтесь, на сцене действуют мерзавцы, проститутки и бандиты, а мы им сочувствуем — это же провокационная история. На премьере в 1927 году одна артистка отказалась петь зонг, потому что сочла его безнравственным. Была паника по этому поводу, ей срочно искали замену. Мне было бы интереснее следовать логике автора, а не тем традициям, в которых этот материал трактовали в последнее время. Не делать из него развлекуху.

— В вашей инсценировке написаны новые зонги на злобу дня?

— Да, и зонги новые, и перевод новый. Мы сделали свою редакцию пьесы несколько месяцев назад, но сейчас она стала еще актуальнее — там так все подходит под кризис, под то, что сейчас происходит, как будто вчера написано.

— Вы набрали курс в Школе-студии МХТ, чтобы учить их новому театру. Как вам это удается в рамках традиционной системы обучения?

— Помимо всех дисциплин и классов училища, у ребят есть дополнительные занятия. Мы работаем по системе воркшопов. В марте у нас будет воркшоп совместно с архитектурной мастерской Евгения Асса, мы будем заниматься пространством театра будущего. Мы будем его придумывать, строить; думать, как в нем будет существовать артист. Мы учим ребят не запираться в душной комнате, а смотреть по сторонам. Режиссерские показы в первом семестре у них происходили в самых разных местах — от храма Христа Спасителя до дома престарелых. Это были перформансы на тему «место судьбы». Мы стараемся расширять их взгляд на театр. Театр сегодня должен быть разным. Никто не отменяет русского психологического театра, хорошо сделанной пьесы. Но есть и визуальный театр, театр техногенный, театр без актеров. А у нас современному театру нигде не учат. В некоторых театральных школах на мои спектакли запрещают ходить студентам, чтобы не научились плохому. А я, наоборот, заставляю своих ходить на все это говно, пусть знают. Я стараюсь показывать им самый разнообразный театр: проходит фестиваль NET — идем на NET, приехал Додин — идем на Додина. Потом обсуждаем свои впечатления.

— В этом году гастроли МДТ вызвали бурные дискуссии в театральной среде. Многие из тех, кто увидел спектакли Додина впервые, не могли понять, почему этот театр считается лучшим в стране.

— Да, если «Братья и сестры» вызвали у студентов восторг и желание разобраться, как это искусство сделано, то последние спектакли вызвали отторжение и неприятие. Молодых непредвзятых людей очень трудно обмануть. Они как ребенок, который говорит: «А король-то голый». У нас же с возрастом люди становятся священными коровами, заложниками имени, переходят в касту неприкасаемых. А для художника это вредно.


Последние интервью раздела:
Миндаугас Карбаускис: «Создавать театр — другого пути нет», 23.01.2009
Кристиан Люпа: «Моя личность — что-то вроде верхней одежды, мечтаю освободиться…», 12.01.2009
Иван Вырыпаев: «Честный человек сегодня не может заниматься искусством», 03.12.2008