Геннадий Хазанов: «Давайте я тогда за цензуру буду…»

Народный артист рассказал корреспонденту OPENSPACE.RU, как он ходил на ТВ за адреналином, что он думает о ненормативной лексике и почему Утесов отказался от супа

Имена:  Геннадий Хазанов

Отечественные звезды то и дело мелькают в телевизоре в самых неожиданных для себя ролях. Так, например, ветеран советской эстрады, руководящий ныне Театром эстрады Геннадий Хазанов не так давно в передаче «К барьеру» выступил сторонником цензуры. Зачем она понадобилась известному артисту, решила узнать у него МАРИЯ СИДЕЛЬНИКОВА. Результат превзошел все ожидания.

— Про вас долгое время ничего не слышно. А видно лишь по телевизору, да и то в удивительном контексте... Ваши последние немногочисленные выступления в прессе, на радио и по телевидению так или иначе связаны с общественно-политической тематикой.

— У меня сейчас период затишья. Как говорил один из героев моего монолога, «я усиленно думаю, о чем бы сейчас подумать». Есть несколько предложений от телеканала «Культура», например возродить забытый жанр телеспектакля. Я очень хочу этим заняться и надеюсь, что все сложится. Но в целом на тот материал, который сейчас есть на рынке, не хочется тратить свое время. Мне неинтересны формы, в которых сейчас существуют мои коллеги. Ведь разговорный жанр почти не выдерживает лирики, мягкости, он требует повышенной агрессии. А это не то, что мне сейчас нужно.

— Но видеть, как вы активно ратуете за советы по нравственности и цензуру, критикуете Валерию Ильиничну Новодворскую и «хороните» интеллигенцию, как-то совсем неожиданно. Многие недоумевают, какая муха Хазанова укусила?

— Это вы про передачу «К барьеру» с Хакамадой, да? Я полагаю, что даже те советы, про которые я говорил, ничего не смогут изменить. По телевизору — одна отрава. Называйте это советами или фильтрами — как угодно, но что-то надо с этим делать. И я говорю это, даже несмотря на то, что был первым на эстраде, кто стал употреблять ненормативную лексику со сцены. Меня обвиняли в том, что я пошляк, — ужас что тогда творилось. Но мной двигало чувство протеста: почему вы закрываете мне рот, если это есть в жизни? Ведь тогда мы жили в государстве, где все сверху было замазано медом, а внизу — гнилье. Поэтому мой крик был криком протеста. А сегодня, когда включаю телевизор и слышу ненормативную лексику, я спрашиваю: «Зачем?» На самом деле с определенной минуты передачи я все скрутил в сторону обычного шоу, включая последнюю фразу: «Да все куплено». В какой-то момент я окончательно понял, что все это абсолютно бессмысленно — и эта передача, и этот разговор.

— Зачем тогда вы вообще туда пошли?

— Логичный вопрос. Знаете, время от времени во мне просыпается азарт гладиатора или бойца. Можно было бы, конечно, и не ходить. С этой передачей они просто попали в определенный момент: я ничего не репетирую, мне скучно, начинаю сам себе надоедать, ныть. И думаю: а пойду немножко встряхнусь за порцией адреналина. Вот и вся причина. Если бы вы меня сейчас спросили, есть ли какой-нибудь действительно сильный раздражитель, который бы вытащил меня на телевидение...

— И кто же он?

— Это Гордон. Он для меня настоящий раздражитель. С ним тоже случайно получилось. Я не попал к нему на передачу «Гордонкихот», хотя был первым, кто стоял у него в списке претендентов. Несколько раз переносились даты съемки, мне стало это неинтересно, и я сказал: все гуляйте! Только потом я узнал, что это шоу-провокация. Когда я увидел кусок передачи с Виктором Ерофеевым, Гордон меня так возмутил, что я подумал: вот я пошел бы к нему, чтобы получить сладострастное удовольствие, чтобы побить его.

— Вы, по-моему, вдоволь удовлетворились пару лет назад Владимиром Жириновским в той же передаче «К барьеру»?

— С Жириновским было четыре года назад. Вышло следующим образом: я получил предложение участвовать в этой программе, и мне предложили выбирать соперника. Я попросил Шандыбина, потому что он как-то заявил, что я Советский Союз развалил. Но накануне съемок Шандыбин загадочным образом заболел, по крайней мере, мне так сказали. Кандидатом на замену был Жириновский. Я отказался, потому что он мне неинтересен и я слишком хорошо знаю все его механизмы. И я как раз гулял в этот момент и думал: они ведь скажут, что я испугался. И решил согласиться, потому что в принципе знал, как с ним надо себя вести, чтобы было весело. Это чистой воды игра в гладиаторов, не более того.

— С Жириновским было очевидно, что это всего лишь игра в гладиатора, а вот с Хакамадой у вас как-то серьезнее вышло. Вы так искренне переживали за эти советы по нравственности... вы чего-то недоговариваете.

— Да нет же. После передачи с Жириновским мне позвонили второй раз и сказали, что хотят опять пригласить «К барьеру», потому что у той передачи были высокие рейтинги и прочее.
«Хорошо. Какая тема?» — спрашиваю я. «Ну, мы хотели поговорить по поводу цензуры». — «Кто противник?» — «А это в зависимости от того, какую вы позицию займете». — «Давайте я тогда за цензуру буду».
Вот и все, просто прыгнул на эту сторону. Если бы я сказал, что против, то, поверьте мне, я точно так же рассказывал бы, какой ужас в перспективе введения цензуры.

— То есть вам совсем непринципиально?

— Я понимаю, что все это высосанная из пальца проблема. Это вопрос телевизионного формата, им нужен был человек, который будет отстаивать свою точку зрения, и не более того. Как можно об этом серьезно говорить? Не думаю я ни об этих советах, ни о цензуре. Главное, что у меня внутри сидит этот фильтр, а в другого человека я его, похоже, вбить не смогу.

— Я даже немного разочарована. Думала, что вы мне сейчас скажете, что со своими предложениями в Госдуму хотите пойти или в какую-нибудь партию, например.

— Никуда и никогда я не пойду. Я вам такую историю расскажу. Леонид Утесов как-то меня, молодого парня, повел в Центральный Дом работников искусств обедать. Ему принесли суп, он попробовал, сразу позвал официантку и отдал тарелку. Она его так аккуратно спросила: «Леонид Осипович, что, вам совсем не понравился наш суп?» Он сказал: «Доченька, это даже не надо есть. Это уже говно». Понимаете? Мне даже это есть не надо, я уже понимаю, что будет на выходе.