«Скрытая перспектива» Чулпан Хаматовой

Спектакль Евгения Арье помог понять, как «Современник» постепенно переехал на Бродвей

Имена:  Евгений Арье · Чулпан Хаматова

«Подари жизнь» — так называется благотворительный фонд Хаматовой. «Отдай жизнь» — к такой формуле можно свести ее актерскую тему. По собственному признанию Чулпан, в детстве она любила воображать себя то Жанной д’Арк, то Зоей Космодемьянской. Готовность хоть сейчас отдать жизнь «в борьбе за это» считывается и сейчас в самых разных ее персонажах, будь то Маша Мухина из «Голой пионерки» (умру за счастье советской родины), шекспировская Клеопатра или Катерина из «Грозы» (умру за любовь). Подозреваю, что эту безоговорочную жертвенность заметил в Хаматовой и режиссер Евгений Арье, подыскивая для нее новую роль. В результате в показанном на фестивале «Черешневый лес» спектакле «Современника» «Скрытая перспектива» актрисе поручено умирать под бомбами в Ираке, крепко ухватившись за свою фотокамеру. Вдребезги покалеченная, но все же недобитая журналистка Сара Гудвин возвращается оттуда в свой Нью-Йорк с ворохом честно добытых фотографий. Тут-то и начинается пьеса. Про что же она?

Как выяснится к концу первого акта, про слезу ребенка и про то, стоит ли она всеобщей мировой гармонии. Правда, проклятый вопрос Федора Михайловича переиначили по-бродвейски, и теперь в изложении неместного драматурга Дональда Маргулиса он звучит как-то так: «Нравственно ли для военного фотокорреспондента снимать страдания плачущего, окровавленного ребенка? Или, может, его долг состоит в том, чтобы, отбросив камеру, отереть слезу и наложить жгут?»

Собственно, кроме этого вопроса в «Скрытой перспективе» больше ничего и нет. Ради возможности задать его автору пришлось вставить в пьесу наивную дурочку Мэнди (Дарья Белоусова). Имеются также сюжетные подпорки в виде двух малодушных мужчин: негероический жених героини Джеймс (Сергей Юшкевич) и друг семьи Ричард, эдакий балагур балагурыч в предсказуемо качественном (такие роли ему на один зуб) исполнении Александра Филиппенко. Сам сюжет в силу его банальности, честно говоря, пересказывать лень — домыслите, если хотите, сами, исходя из списка действующих лиц. Скажем только, что в финале Чулпан снова отправится умирать за мир во всем мире, оставив мужиков в комфортном Нью-Йорке.

Главное в «Скрытой перспективе» — это все же не сама история, а резонерский задор Мэнди. Отпрянув в ужасе от одной из иракских фотографий, где мать держит на руках умирающего ребенка, Мэнди напрямик спросит Сару: «Почему же вы не бросились спасать его?!» Заодно вспомнит и про историю погибшего слоненка, рассказанную телеканалом Animal Planet. Он мог выжить, кричит она Саре, если бы документалисты подвели его к маме-слонихе, которая скрывалась за холмом, но те лишь бесстрастно фиксировали происходящее, продолжая выполнять свой журналистский долг. Вопрос: стоит ли слеза слоненка хорошо сделанного фильма?

Точку в первом акте поставят спроецированные на задник кадры, сделанные профессиональными стрингерами в разных «горячих точках» Земли. «Клац-клац», — камера щелкает с громкостью автомата Калашникова, а мы смотрим на страдания, смерть, кровь. Последний кадр перед антрактом — та самая «слеза ребенка». Зрителей отпускают в буфет, словно на школьную перемену, предварительно раздав им домашнее задание. Не проявила ли черствость Сара? Действительно ли аморален журналистский труд? Подумаем об этом, ребята, после переменки.

К кому же обращены эти вопросы? А вот к кому. К пользователям Facebook, привыкшим в свободный час рассматривать выложенные кем-то фотографии из Ирака или Афганистана. К зрителям канала Animal Planet, переживающим за потерявшихся зверят. К нам всем — то ли «сетевым хомячкам», то ли «ублюдкам на диване», как нас недавно охарактеризовал один популярный российский актер. Обсуждение этих вопросов на форумах и в социальных сетях — отличный способ убить время, но цена этим дискуссиям, как обычно понимают все их участники, невысока. Цена «Скрытой перспективе» еще меньше. По сути эта пьеса — отличный пример того, как «проклятые вопросы» Достоевского, попавшие в бродвейскую перелицовку, моментально переходят в разряд праздных.

Впрочем, нет ни одной причины для того, чтобы обругать спектакль «Современника», и всем, читающим эти строки, следует иметь в виду: перед вами положительная рецензия. А за что ругать-то? Можно пройтись по фамилиям в программке и монотонно похвалить каждого с одной и то же формулировкой — «за профессионализм». Это касается и автора пьесы (умелые диалоги, шутки, равномерно разбросанные по тексту), и постановщика Евгения Арье, и сценографа Семена Пастуха, и всех без исключения актеров. Хоть сейчас открывай программку и шпарь по фамилиям. Проблема только в том, нужна ли им такая похвала. Иногда, чтобы сказать что-то важное, нужно как раз выскочить за рамки профессии. Или хотя бы иметь интерес к жизни, которая течет за стенами театра. А тут… Даже остроумная декорация Семена Пастуха, отгородившая сцену от зала косой стеклянной стеной, воспринимается на этом уныло-профессиональном представлении как жизненепроницаемый колпак. Буквально в двух шагах от театра бродят хмурые полицейские, успешно зачистившие Чистопрудный бульвар от современников «Современника», а здесь, на сцене, с той же мерой успешности имитируют публицистику на злобу дня, сокрушаясь о замученных ребятах и слонятах. Нынешний современник стоит уже не на Чистых прудах, где обосновался совсем недавно «ОккупайАбай». Он стоит на условном Бродвее. И переезжать с него явно не собирается.