«Без названия» Евгения Марчелли

Ярославский Театр им. Федора Волкова доказывает, что театральная жизнь в провинции может быть совсем не провинциальной

Имена:  Евгений Марчелли

Академический театр драмы имени Федора Волкова в Ярославле вот уже четвертый год служит как мишенью критически заточенных стрел, так и объектом панегириков. Этот нервический интерес вполне понятен: среди сотен российских театров, будь они столичными или региональными, Волковский обладает титулами «первого» и «старейшего», статусом «кладезя традиций» и до недавнего времени имел консервативно-патриархальную репутацию. Может ли добротный, патриархально-культурный организм вписаться в кардинально меняющиеся социальные и сценические реалии, понять и принять их и должен ли он это делать — вот вопросы, которые встали сейчас перед Волковским театром.

Полярно разные варианты ответов, кстати, демонстрируют еще два театра, входящие в категорию «старейшин»: московский Малый, ведомый Юрием Соломиным, и петербургский Александринский под руководством Валерия Фокина. Первый не сворачивает с охранительно-традиционного пути, второй активно пытается вписаться не только в российский, но и в европейский театральный контекст. Малый добротно-предсказуем, туда не стыдно отвести престарелых родителей и детей-подростков. Александринский способен преподнести эстетические сюрпризы и вряд ли рассчитан на консервативного зрителя.

Волковский залихорадило в конце 2008-го, когда на лидерские посты пришли «варяги», или «чужаки» (как их тут же окрестили): директор Борис Мездрич и главный режиссер Сергей Пускепалис. Отменив «переходный период» и всяческие длительные прелюдии к обновлению, решили начать с «шоковой терапии». Друг за другом здесь выпустили спектакли сам Пускепалис («С любимыми не расставайтесь», «Три сестры», «Бедный миллионер» А. Слаповского), Игорь Селин («Горе от ума»), Владимир Петров («Прекрасный мир» Гельдерода), Тимофей Кулябин («Кармен»), Евгений Марчелли («Екатерина Ивановна», «Зойкина квартира»). Зрители вздрагивали от шумов и выстрелов на «Горе от ума». Демонстративно выходили из зала, отпуская едкие реплики, в эпизодах с обнаженной натурой в «Екатерине Ивановне». Бурно негодовали по поводу «неадекватности» сестер Прозоровых и их окружения в жестком, без намека на сентиментальность спектакле «Три сестры». Не знали, как стоит принимать пародийно-пластические красоты «Кармен» с минимумом привычного текста.

Актеры же, которых режиссеры лишили привычных подпорок из хорошо артикулированной декламации и бытового антуража, изрядно занервничали. Началось то, что обычно начинается в таких случаях: собрания, обвинительные речи, упреки в разрушении традиционных устоев, письма в вышестоящие инстанции и прочая, и прочая. Но при этом — вот ведь парадокс — расколовшаяся на сторонников и противников новаций труппа явно демонстрировала свою профессиональную состоятельность. И, бунтуя против методики и приемов очередного режиссера, прекрасно эти приемы осваивала. В «Горе от ума», например, патриарх Волковского Владимир Солопов в эпизодической и почти бессловесной роли князя Тугоуховского был убедителен и запоминался не менее экспрессивного молодого Чацкого — Алексея Кузьмина.

Справедливости ради стоит сказать, что какой-либо четко определенной концепции обновления старейшего российского театра все же не было. (Впрочем, если сегодня отдельный отечественный театр сможет подобную концепцию предъявить, ее немедленно стоит высечь в камне и поместить в музей.) Как нельзя утверждать и то, что все без исключения опытные проекты стали удачами. Зато за три с лишним года и актеры, и зрители Волковского театра словно бы перелистнули страницы мини-энциклопедии российских режиссерских поисков. Не выезжая из города, освоили и манеру площадного театра, и психологический «надрыв», и экспрессивный фарс, и невербальные пластические импровизации. Это ли не польза?

А меж тем год назад в Волковском театре произошла очередная смена лидеров. Явно неудовлетворенные реакцией на свои начинания Мездрич с Пускепалисом покинули театр. Им на смену пришли художественный руководитель Евгений Марчелли и директор Юрий Итин. Краткий этап директорского проектного театра сменился ситуацией, когда во главе коллектива встал худрук-режиссер, чей творческий метод неизбежно должен был породить негодование в «первом» и «старейшем». Опыт руководства театрами у Марчелли изрядный: Омская драма, театры Советска и Калининграда. Но его подчас провокационные, вызывающие спектакли, исполненные физиологических подробностей, весьма неровные, казалось, никак не могут быть визитной карточкой Волковского театра. Несмотря даже на успех «Екатерины Ивановны», номинированной на «Золотую маску» и принесшей ее актрисе Анастасии Светловой (правда, в качестве спецприза жюри).

Марчелли отнюдь не претендует на роль духовного вожака отечественного театра, подобно некоторым своим коллегам, вряд ли может поразить социальным темпераментом и предпочитает благоустраивать собственную эстетическую нишу: с вечным противостоянием мужского и женского начал, тоской по утраченной красоте и гармонии. Порой его спектакли смотрятся этакими чувственно-эстетическими зарисовками. Порой интуитивно попадают в самый нерв мироощущения нынешнего российского человека.

Так случилось с его премьерным спектаклем «Без названия», поставленным по ранней, незавершенной и несовершенной пьесе Чехова, которая в театре и кино, наоборот, обзавелась названиями разными: «Платонов», «Безотцовщина» и даже «Неоконченная пьеса для механического пианино». И тут уж разным категориям зрителей найдется дело. Знатоки и гурманы от драматургии попытаются выдернуть из запутанного клубка отдельные ниточки, которые приведут к тому или иному хрестоматийному чеховскому персонажу, отыщут ситуационные завязки, развязки которых встретишь уже в «Дяде Ване» или «Вишневом саде». Зритель попроще будет довольствоваться почти что фарсовым сюжетом. Кто-то еще наведет мосты между безгеройными и безымянными временами и эпохами.

Это последнее высвечивается тут с самого начала, уже в первом акте, который сам по себе можно озаглавить как «гости съезжались на дачу». В весьма затянутой экспозиции все прибывающие гости генеральши Войницевой (Анастасия Светлова) ждут визита некоего Платонова (Виталий Кищенко), перебрасываясь вопросами: герой это? или не герой? В ответ на эти нервические грезы является невзрачный мужичонка средних лет, явно не готовый ответить ни на чьи порывы.

Марчелли Платонова намеренно старит. Одно дело — маяться вопросами собственного предназначения, выйдя из университетской аудитории, когда все еще впереди. Другое — когда тебе глубоко за сорок и поиски эти явно зашли в тупик. Тут уж неопределенность начинает граничить с безысходностью. Режиссер выходит на свою излюбленную дорогу, сталкивая женскую неудовлетворенность и мужскую несостоятельность. И одновременно придает этому действу фарсовое звучание, лишая его жалостной сентиментальности. Красотка-генеральша Войницева — Светлова, не старая еще женщина, корчится в приступах животной страсти, распластавшись на «траве», и бросает в лицо Платонову — Кищенко снятые кружевные трусики. Софья (Ирина Веселова), жена ее пасынка, не менее роскошная внешне, смывает «возлюбленному» блевотину с лица и, баюкая, как ребенка, обещает спасти от всех бед, героически жертвуя собственным благополучием. Жена Платонова Саша (Людмила Пошехонова), «русская народная» красавица с поясными поклонами, затевает эротические игры с пробежками «поймай меня» и все верит, верит, пока не отравится спичками. И юная Мария Грекова (Евгения Родина), поначалу готовая судиться с обманщиком, вдруг бросается ему на шею, страстно лепеча слова любви. Он же — ни то ни се, ни да, ни нет, одну обнадежит, другой наговорит с три короба, а самому то и дело хочется спрятаться с головой под одеялом да и лежать там тихонько, чтобы только никто не тревожил.

Фарсовая история на поверку оказывается страшноватой и правдивой, без реверансов и компромиссов, она оказывается любопытной проекцией наших нынешних поисков хоть какого-нибудь «героя», которые тоже оборачиваются глобальной неопределенностью. Волковский же театр меж тем готов к новым экспериментам: на Камерной сцене тут получил приют Международный центр имени Константина Треплева и вовсю осваивается «новая драма». Так что жизнь «старейшего» продолжается — спорная, хаотичная, непредсказуемая, но бесконечно далекая от провинциальной скуки.