«Анархия» Гарика Сукачева

Рок-музыкант поставил в «Современнике» спектакль о том, как протест превращается в товар

Имена:  Василий Мищенко · Гарик Сукачев · Майк Пэкер · Михаил Ефремов

На нашей почве со словом «анархия» ассоциируется не только идеология бескомпромиссного отрицания системы, но и маргинальная отечественная рок-тусовка 80-х. Началось с хрестоматийного цоевского «Мама — анархия», закончилось уже в XXI веке симулякром «Короля и Шута» «Мертвый анархист». Под красно-черной эмблемой, буквой «А» в круге, уживались такие исполнители, как Егор Летов, Анатолий Крупнов, Константин Кинчев, Андрей Панов (Свин) — к слову, первый и единственный советский панк — и многие другие. Среди них свое место всегда занимал и Гарик Сукачев. Панком он никогда не был, но место занимал.

Не считая совместной с Михаилом Ефремовым мхатовской постановки «Злодейка, или Крик дельфина» 1996 года, «Анархия» — первый самостоятельный спектакль Сукачева. Привел его в театр и порекомендовал ему отличную пьесу британца Майка Пэкера The Dysfunckshonalz опять же Ефремов. С сугубо театральной точки зрения от дебюта рок-музыканта не ждали ничего хорошего — готовились к унылой ностальгии о прожитом некогда драйве. Так что премьера «Современника» скорее приятно удивила.

В программке (не считая пяти артистов) названо около восьмидесяти человек, работавших над спектаклем. Это видно. Постановочная часть, реквизит, бутафория, видео — всё в спектакле на высоте. Два с половиной часа ненормативной лексики звучат из уст Михаила Ефремова, Марии Селянской, Дмитрия Певцова и Василия Мищенко так органично, что им может позавидовать «Театр.doc». Впрочем, дело тут, вероятно, не столько в уровне актерского мастерства, сколько в качестве перевода Оксаны Алёшиной. Сценография Андрея Шарова (перспектива, усиленная посредством косо расположенных ламп дневного света, наклоненный к зрителям прозрачный пол, пирамида из экранов разных форм) выразительна, но, незначительно трансформируясь, она деликатно уступает место актерам, чьи костюмы всегда продуманы и качественно выполнены. Ну и, конечно, отличная, вмонтированная в спектакль реклама водки: герой Ефремова делает глоток из горла всеми узнаваемой литровой бутылки, объясняя зрителям: «Спонсор!»

Если не любите спойлеров, не читайте этот абзац, в нем описывается сюжет. Несколько престарелых панков, представлявших собой в 70-е группу «Дисфункционалы», решают воссоединиться — им поступило выгодное рекламное предложение из США. Спивающегося вокалиста Билли-Выкидыша (Михаил Ефремов) уговорить было непросто («Я не продаюсь!»). Но все же они прилетают в Штаты, чтобы спеть по контракту свою песню «Люди из пластика» на презентации крупной компании под названием «Свобода». В последний момент им велено изменить текст последнего куплета. Ситуация напоминает историю с первым исполнением песни «Light my fire» группой The Doors. По аналогии с Моррисоном Билли не выполняет требований. Он выкрикивает восхваления бен Ладену и режет себя ножом. После непродолжительного тюремного заключения к группе вновь приходит слава — концерты, интервью, фанаты. Теперь Билли, с каждым шагом все яростнее реагирующий на мерзость, продажность и бессмысленную потребительскую природу общества, решает пойти ва-банк и продаваться по полной. Он оставляет группу и уезжает на эксклюзивное интервью в Австралию.

Конечно, этот спектакль — звездный час Михаила Ефремова, с его алкогольным мочаловским темпераментом. Но вообще надо отдать должное Гарику Сукачеву — за распределение ролей. Если бы еще Василий Мищенко (барабанщик Джон) создавал хотя бы видимость умения игры на барабанах, он был бы вообще безупречен. Но заменить этого актера значило бы убить спектакль. Во втором акте после смерти матери грузный, обычно суетящийся мужчина в поношенном панковском прикиде садится на корточки и, держась за голову, со слезами на глазах говорит охрипшим голосом: «Бля, что за хуйня». Встает, уходит. Аудитория, обычно хохотом встречающая мат, здесь затихает.

В основе спектакля — одна хоть и банальная, но важная тема. «Посмотрите, что стало с миром, — говорит зрительному залу то ли панк Билли, то ли сам Михаил Ефремов. — Посмотрите на себя: вы сидите такие упитанные, в хорошей одежде. Давайте достанем свои кредитные карточки и помашем ими. Вот так!» — раскачивает он публику влево-вправо, потный, с больным уставшим взглядом. Несколькими сценами ранее публика по инерции хлопала в ритм грохочущей из динамиков песне Глории Гейнер «I will survive», принимая как должное эстрадные танцы под свесившимся с колосников огромным черепом в качестве диско-шара — на фоне празднично мелькающих на экранах букв SALE. Тема общества, производства и потребления здесь повернута боком. Драматург как будто иллюстрирует слова главного критика общественной системы Ги Дебора, написанные еще в 1967 году: «С блаженным приятием действительности может хорошо сочетаться показной бунт — и этим выражается то, что даже неудовольствие превратилось в некий товар, чуть только промышленность освоила его производство». Старые панки вдруг приходят к пониманию, что протест — дело прибыльное. С этого момента они готовы протестовать против чего угодно: «Иисус был задротом». Да и нам самим хорошо известно, как протестное движение постепенно превращается в товар…

Билли понимает это и с горечью в глазах, но с ощутимым удовольствием поднимается на вершину золотой пирамиды, провозглашая: «Я весь ваш!» Дальше можно размышлять о наличии альтернативных вариантов взаимодействия с системой. Дебор покончил жизнь самоубийством, выстрелив себе в сердце. Егор Летов следовал принципу «я всегда буду против» — подобно Жаку Деррида, избравшему позицию постоянного спора, даже с самим собой. Третий вариант — пассивное существование. Его предпочитаем мы, сторонние наблюдатели.

В спектакле есть сцена, в которой перед музыкантами остро встает вопрос, надевать ли на выступление майки с эмблемой компании «Свобода». В итоге надели, плюнув в очередной раз на принципы. После спектакля на поклон вышло около тридцати человек. Все, кроме актеров, были в одежде с логотипом спектакля «Анархия». Нет, это не означает никаких двойных стандартов, просто случайная, но любопытная рифма.​