«Таланты и поклонники» в Маяковке

Поставив комедию Островского, Миндаугас Карбаускис принес себя в жертву Театру имени Маяковского

Имена:  Анна Ардова · Виталий Гребенников · Даниил Спиваковский · Игорь Костолевский · Ирина Пегова · Миндаугас Карбаускис · Михаил Филиппов · Римас Туминас · Светлана Немоляева

В Маяковке налицо все слагаемые успеха: текст Островского, как пишут в подобных случаях, сияет, как новая копеечка. Таких отлично сделанных ролей у Михаила Филиппова, Игоря Костолевского и Светланы Немоляевой (она и кажется главной удачей постановки) не было... не будем уточнять, сколько лет. Среднее поколение «маяковцев» — вроде Анны Ардовой и Виталия Гребенникова, взятых в этот театр на закате эры Гончарова, судя по «Талантам», не потеряло форму.

Иными словами, сегодня самые честные и ответственные строители русского репертуарного театра — литовцы Римас Туминас и Миндаугас Карбаускис.

К 80-летию Вахтанговского театра Туминас выпустил «Пристань», спектакль, составленный из разных новелл, каждая из которых — бенефис кого-то из корифеев: Владимира Этуша, Юрия Яковлева, Юлии Борисовой… Совсем недавно Юрий Любимов, посмотрев «Пристань», публично признался, что сделать такой спектакль, максимально выгодно представляющий каждого артиста, невероятно сложно. Почти невозможно. Но Туминас смог. Правда, немного обидно, что создатель шедеврального «Дяди Вани» на этот раз выполнял сугубо служебные задачи. Вот примерно так же, на пределе сил, трудился Карбаускис (сделаем скидку на возраст и отсутствие опыта работы худруком), выпуская свой первый спектакль в Маяковке.

Черный поворотный круг в оформлении Сергея Бархина кажется диском патефонной пластинки (в одной из сцен патефон и вправду поставят в центре, посреди пустого пространства). Сверху спускается ржавая конструкция, похожая на разомкнутый цилиндр с косым окошком. Она превращает сцену в мрачный двор-колодец, одновременно напоминая стены убогой квартирки, в которой ютится талантливая бесприданница Саша Негина. А то вдруг весь колодезь покажется еще одной сценой с кулисами, выстроенной на просторных подмостках Маяковки. Когда разорившийся антрепренер, а ныне бутафор Мартын Нароков (Ефим Байковский) станет громогласно признаваться в любви к Мельпомене, пространство начнет резонировать, как бывает в опустевшем театре. У этих «жестяных» (на самом деле декорации сделаны из крашеной фанеры, искусно имитирующей жесть) кулис есть и занавес — такая же ржавая стена с окошком. Он спускается сверху на манер гильотины, внося в действие тревожность. В прологе Негина (Ирина Пегова) и ее старушка-маменька Домна Пантелевна (Светлана Немоляева) жмутся друг к дружке в этом почти пустом колодце. Стол с перевернутыми стульями и наваленными сверху узлами — метафора их бесприютной бедности.

Собрав первачей Маяковки, Карбаускис дает каждому небольшое соло — физически это выражается в том, что каждому выпадает черед завести поворотный круг. Разница в том, что Негина приводит его в движение одним касанием стройной, плотно сбитой ножки, а слуга просцениума (Максим Глебов), изображающий то извозчика, то начальника станции, а то и кухарку, — ползком и со скрипом. Метафора считывается: Саша Негина живет налегке и бегом, а прочие обитатели городишки тащат свою жизнь волоком. И потому сблизиться с талантливой артисткой, попасть в ее орбиту мечтает всякий: и преуспевающий обыватель Бакин (Виталий Гребенников), и пошловатый ловелас князь Дулебов (Игорь Костолевский), и тоже немолодой, но о-очень богатый помещик Великатов (Михаил Филиппов). И даже нищий студент Петр Мелузов (Даниил Спиваковский), который здесь кажется братом Пети Трофимова. (Вообще постановка Карбаускиса аукается с «Вишневым садом»: ведь и Великатов у Филиппова — не кто иной, как постаревший чеховский Лопахин.) В ожидании доходного места Петя учит Сашу грамматике и нравственности. Хотя Негина, какой ее играет Ирина Пегова, и сама неглупа: с ходу понимает, что Великатов лучше Дулебова, а оборванный Петруша, хоть и мил, все равно ей не пара.

Захолустный театральный мирок доведен до изящного гротеска. Спившегося трагика с именем Ераст Громилов играет щуплый, приземистый Расми Джабраилов, а его закадычного друга купчика Васю — огромный Константин Константинов, наряженный во фрак и цилиндр. Невысокой Негиной и в театре, и в любви проигрывает бойкая, длинноногая хохотушка Смельская (Анна Ардова), не сумевшая вовремя выбрать между ухажерами. Несмотря на гротеск, герои Островского смотрятся вполне сегодняшними людьми — благо текст Островского позволяет, а художник Наталья Войнова лишь слега стилизует их костюмы под старину.

Размышляя о переменчивом театральном счастье, режиссер прячет свою обычную философскую глубину и мрачность за легким психологическим кружевом, позволяя артистам озорство мгновенного выхода из роли — когда какое-то словечко произносится вдруг не от персонажа, а от самого актера, сопровождаясь пристальным взглядом в зал. Остроумней всех выходит у Светланы Немоляевой. Слушая, как слуга просцениума описывает ее героиню — «вдова, совсем простая женщина, лет за сорок», — она чуть вскидывает брови: эк меня угораздило. Ее сухонькая жизнелюбивая старушка Домна, наряженная в валенки и пиджак покойника мужа, не пользуется ни одним штампом из тех, что прежде водились в арсенале артистки Немоляевой. Но удержаться от смеха, наблюдая, как она деловито допивает капли сладкого чая с блюдечка гостя или как, словно назойливая муха, кружит вокруг бездушного богатея Дулебова, невозможно.

Описывать этот веселый, сочно-театральный спектакль приятно. Им должны быть довольны и артисты, и публика, и, пожалуй, даже гений места — кустодиевская красота Ирины Пеговой нет-нет, да напомнит прежде царившую на этой сцене Наталью Гундареву. В общем, со всеми задачами строителя театра Карбаускис справился настолько, насколько их можно решить за один спектакль (строительство театра — проект долгосрочный).

С художественными задачами сложнее. Дело не в том, что к середине спектакля действие замедляется, а к концу и вовсе ползет. Но ритм спектакля еще может выровняться. Проблема в другом. Меньше всего режиссер в этом спектакле думает о себе и своем самовыражении, но «Таланты и поклонники» — тот случай, когда его благородная жертва вызывает досаду. Потому что если говорить о развитии театрального языка, его в постановке Карбаускиса обнаружить не удается — это скорее движение по кругу. Кстати, именно этим спектакль и кончается. Негина, укатившая было с Великатовым, внезапно врывается на опустевшую сцену, толкая груженный скарбом рояль (дымящий самовар превращает его в подобие паровоза). А потом и вовсе носится, крича от счастья. И тут сценический диск приходит в движение, открывая вешалку с театральными костюмами — ее мнимая свобода обернулась бегом по театральному кругу.