Петербург: криминальное чтиво

Громкий скандал вокруг Театра комедии им. Акимова: рейдерство или ротация?

От редакции. 27 ноября на интернет-портале «Фонтанка.ру» появилась статья петербургского театрального критика Жанны Зарецкой «Особа опасна: трехгрошовый театр на Невском обходится городу слишком дорого», посвященная печальному положению дел в Театре комедии им. Акимова и его бессменной уже 15 с лишним лет руководительнице — режиссеру Татьяне Казаковой. После этого в театральных кругах города началось апокалиптическое ожидание «перемен», спровоцировавшее громогласные выступления отдельных актеров театра. Последние повторяли как заклинание, что в статье всё — «ложь и фальшь».


Интересно, что каждый из упомянутых в «лживой» статье пунктов до того не раз и не два обсуждался в прессе (не говоря уже о театральных кулуарах!). Года полтора назад на том же портале был проведен очередной «круглый стол» по поводу проблем Театра комедии. Другой вопрос, что разговоры о критическом положении в театре, возникая вновь и вновь, каждый раз волшебным образом затихали. И с этим, кажется, все смирились. И вдруг произошло непредвиденное: словно бы собранная из рапортов Капитана Очевидность статья Зарецкой дала такую впечатляющую общую картину жизни Театра комедии, что отмахнуться от этого концентрированного бедствия власти уже не смогли.

«Инициативная группа» представителей театра (куда вошло несколько актеров) выбрала позицию глухого отрицания. На всякий случай отрицать принялись всё. В том числе и то, что давно стало достоянием опубликованных статей и документальных фильмов. Если поверить уважаемым господам артистам на слово, то выходит, что покойный Игорь Дмитриев никогда не давал по поводу Казаковой множества газетных и телевизионных интервью. Что звезда фоменковского театра Ольга Антонова никогда не боролась в открытую с авторитарным и неэффективным руководством. Что коллективная жалоба, написанная актерами труппы в Минкульт, не была тут же переадресована самой Казаковой, а подписавшие ее не были уволены, не восстанавливались по суду и не сидят с тех пор без ролей. Что давно открытый с помпой Белый зал театра, предназначенный под Малую сцену, якобы вовсю работает по своему прямому назначению и показывает спектакли, а вовсе не используется в неизвестных целях. Что никто не помнит пламенных выступлений Виктора Сухорукова. Что никому не известны сложные обстоятельства и горчайший финал театральной судьбы Александра Демьяненко, оставшиеся на пленке благодаря телевизионной программе с неслучайным названием «Чтобы помнили». Что не стал одной из самых печальных историй театрального Петербурга уход из жизни легендарного Геннадия Воропаева, жестоко оскорбленного накануне своего 70-летнего юбилея. Знаменитый акимовский Дон Жуан и Ученый — согласно версии его «младших современников» — видимо, по личной склонности играл не в родном театре, а в маленьком «Особняке» у Дмитрия Поднозова. Те, кто сейчас пылает праведным гневом по поводу статьи Зарецкой и так ратует за сохранение своего «театра-дома», вспомните: был такой артист. Геннадий Иванович Воропаев. Не припоминаете? Или как-то так вышло, что у него, акимовского премьера, было меньше прав на этот театр-дом?

Однако дело не столько в прошлых трагедиях, которые конечно же обеспечили призраками на сотню лет вперед здание театра у Елисеевского, сколько в том, что за последние пять лет театр выпустил всего 8 премьер, одна из которых — дипломная работа курса Казаковой («Игроки»), а еще одна — детский утренник. И если можно списать их количество на то, что год театр проработал вне своего исторического здания (находящегося на ремонте), то на что списать их качество — уж совсем непонятно.
Пережив краткий взлет в первые годы правления Татьяны Казаковой (спектакли конца девяностых годов давали надежды на весьма приятные перспективы), Театр комедии в течение последних десяти лет превратился в дивный остров забубенной провинциальной пошлости, расположившийся прямо посреди Невского проспекта. На какой бы спектакль, какого бы режиссера и какого бы автора вы ни пришли, зрелище тут гарантировано примерно одинаковое: много, как бы это помягче выразиться, «веселой кутерьмы» в пестрых костюмах на нарядном фоне. Актрисы, подобрав юбки, жизнерадостным тяжеловесным галопом спешат из кулисы в кулису, любимцы публики демонстрируют все свои овеянные званиями два с половиной штампа (подобно бессмертному комику из «Академии смеха»: «Извините, но я в трусах!»), форсированный звук и натужное комикование давно уже заменили любые иные актерские техники. Значащееся на афише имя режиссера, как это ни странно, тут и впрямь несущественно: Татьяна Казакова доводит до совершенства спектакли практически любых постановщиков, приглашенных в театр. Одни, ужаснувшись результату, снимают свое имя с афиши, другие оставляют, но казаковского клейма с их творений уже не смыть. Неудивительно, что критики в подавляющем большинстве перестали ходить в этот театр (в чем не стесняются признаваться).

Публика, а точнее — заполняемость зала, служит традиционным предметом гордости Театра комедии. Но тут возникает много вопросов. Во-первых, так ли уж значительна эта самая пресловутая «заполняемость», близка ли она действительно к 100 процентам (как на это намекает театр) или все-таки колеблется в районе привычных 75? Выделяются ли театру средства на новые постановки — и если да, то как они расходуются? Ведь новых постановок тут очень и очень мало. Заинтересовано ли государство в поддержке культуры (и развитии театрального искусства в том числе) — или оно готово поддерживать субкультуру «случайного зрителя» с неразвитым эстетическим вкусом, и от сцены требующего привычного телевизионного «Аншлага», и аншлаг обеспечивающего? Да и зачем театру, недвусмысленно сделавшему ставку на коммерческий репертуар, государственная финансовая поддержка?

В свое время петербургский комитет по культуре манифестировал принцип финансирования театров: «спонсировать зрителя», а не творчество. То есть выделять больше денег тому театру, чья посещаемость выше. Вне зависимости от того, каким путем ее добились. До чего можно дофинансироваться в таком случае, страшно себе представить.

Дело ведь не только в том, что Театр комедии в своей панической боязни каких-либо перемен получил застой в репертуаре, растренированную и деморализованную труппу и низкую оценку внутри профессионального сообщества. Беда еще и в том, что пресловутая «стабильность» пятнадцати лет несменяемого пребывания на руководящей должности, отсутствие какой бы то ни было конкуренции и полная бесконтрольность плачевно повлияли на талант самой Татьяны Казаковой. В ее спектаклях середины и даже конца 90-х годов присутствовали некоторая тонкость, неожиданный иррациональный лиризм, прорывы острого драматизма в комедийном действии. Но теперь их нет. Все ушло. Бессрочный договор с худруком породил бессрочный творческий кризис. Теперь вверенные Казаковой актеры ориентированы лишь на то, чтобы кривляться бодрее. «Ложь и фальшь» — не в статье Зарецкой, а на сцене Театра комедии.

Запуганные до последней степени (в том числе — какими-то призрачными угрозами, вроде перепрофилирования здания театра в отдел Елисеевского магазина или чего-то подобного) артисты специально выучили трудное словосочетание «рейдерский захват». Так они окрестили статью на «Фонтанке», а главное — последовавшее вслед за ней распоряжение вице-губернатора Петербурга Василия Кичеджи сформировать комиссию комитета по культуре, призванную разобраться со скандалом. Быстрая реакция нового вице-губернатора поразила питерскую театральную общественность до того, что в «теорию заговора» поверили даже некоторые вполне здравомыслящие люди. Забыв при этом, что снять Казакову клялись все культурные начальники последних лет.

То, что государственный театр государственную же проверку своей деятельности называет «рейдерским захватом», говорит о том, что идея «театра-дома» дошла до полного абсурда. Гостеатр все чаще и чаще воспринимается как частное предприятие его худрука: чего хочет, то и воротит.

Совершенно очевидно одно: что ситуацию с театром необходимо разрешить не кулуарно, а гласно и открыто. Лучшим из возможных выходов представляется объявление открытого конкурса на замещение должности художественного руководителя театра. Причем соревноваться должны не только послужные списки кандидатов, но и их творческие концепции. Это будет важный и очень нужный для отечественного театра прецедент.

{-page-}

 

От редакции. Официальных комментариев по поводу статьи Зарецкой сама Казакова не дала. Но четыре артиста труппы — Сергей Русскин, Михаил Разумовский, Михаил Светин и Ирина Мазуркевич — провели пресс-конференцию, в которой обвинили «Золотую маску»

Читать!

• 4 года с OPENSPACE.RU: что мы сделали зря
• Скользкий менеджмент или общее дело?
• Мария Годованная о Йонасе Мекасе
• Уроки «Оккупая» и ностальгия по искусству
• Рейтинг театральных вузов

и «Золотой софит» в мафиозности и продажности, а также во всеуслышание заявили, что «Зарецкая входит в какой-то там совет, который торгует этими “Масками”». Артист Разумовский ничтоже сумняшеся воскликнул, что если бы не добрейшая душа Казаковой, та «давно заказала бы Зарецкую одним пальцем». Оба хором кричали, что новые спектакли им не очень-то нужны, ибо старые идут на аншлагах. Артист Светин объяснил, что Демьяненко умер, потому что не слушал его медицинских советов, что у Воропаева с Казаковой были прекрасные отношения, а Игорь Дмитриев и вовсе делал в театре все что хотел. OPENSPACE.RU решил провести в связи со всем вышеизложенным собственное небольшое расследование.


Ольга Антонова, народная артистка России, ведущая актриса Ленинграда 1970-х, сыгравшая главные роли в спектаклях Н.П. Акимова и П.Н. Фоменко, в Театре комедии — с 1965 года:

— Когда Сашу Демьяненко, уже уволенного и работавшего в «Приюте комедианта», увезли в больницу, я написала письмо и поехала в Москву в Министерство культуры, чтобы добиться возвращения Саши в Театр комедии, где он хотел работать. Мы все верили, что, если он вернется в свой театр, ему станет лучше. И он тоже в это верил. В министерство я пробилась. Но мне сказали, что одной моей подписи тут недостаточно. «Вернитесь и соберите», — сказала мне Валентина Матвиенко, тогда работавшая в министерстве. Все в театре соглашались подписаться, кивали головами, подмигивали, а когда надо было подписывать, большинство испарилось. В итоге набралось всего 16 подписей — и утром в «Стреле» я услышала по радио, что умер Демьяненко. В течение следующих 1,5 лет почти все подписанты были уволены.

А теперь уж позвольте два слова о себе. Казакова пришла к нам весной 1995 года. В этом же году я получила роль в спектакле Виктора Титова «Мужчины в ее жизни». И после этого 10 лет — ни-че-го!

Я искала, читала, просила друзей, нашу завлитшу Быкову подыскать хорошую пьесу. Наконец я нашла пьесу сама, к своему юбилею, — «Гарольд и Мод», которая вдруг понравилась всем. Мне сказали: ищите режиссера. Нашла — на улице Моховой — Григория Козлова. Но… Перед тем как был подписан приказ о начале репетиций спектакля «Гарольд и Мод», меня вызвала наш директор и предупредила, что мне разрешат репетировать новую пьесу только в том случае, если я откажусь от спектакля, который уже играю.

— Почему?! — разумеется, я искренне удивилась.

Директор посмотрела в потолок и потолку же сказала: «Уж поверьте, Ольга Сергеевна, что это не мое решение». Больше у меня в своем театре работ не было.
С момента прихода Казаковой в наш театр прошло 16 лет. Огромный срок.

Ирина Виноградова, в прошлом администратор Театра комедии, вдова Геннадия Воропаева (1931—2001), легендарного Дон Жуана и Ученого из спектаклей Н.П. Акимова «Дон Жуан» и «Тень», артиста Театра комедии с 1959 года:

— С момента прихода в театр Татьяны Казаковой у Гены была одна мысль: что она его уволит. Дело в том, что с ее приходом наш театр превратился в коммуналку. Казакова вызывала артистов по одному к себе в кабинет и говорила им друг про друга странные вещи. Например, однажды вызвала Гену и сказала: «Ну вот Котов — он же плохой актер, посмотрите, как плохо он играет вашу роль — Ученого». Не знаю, зачем ей это было нужно. Перед 70-летием Гена боялся особенно: «Вот мне сейчас будет 70 — и она меня точно уволит».

Чтобы просто поддерживать себя в форме, он постоянно повторял наизусть роль Дон Жуана. В какой-то момент они с Володей Котовым стали репетировать эту роль в театре — чтобы сыграть в Доме актера. Репетиционная комната была тогда совершенно обшарпанная, но директор Ковалев сказал Гене, что, если он хочет репетировать, надо заплатить аренду. И это в театре, где он состоял штатным артистом. Его не уволили, он ушел сам. Совсем. Через два месяца после 70-летия. Инсульт.

Владимир Татосов, народный артист России, работал в Театре комедии сначала в 40—50-х годах прошлого века, затем с 1993 по 1995 год:

— Шел 1995 год. В Театр комедии был назначен новый худрук — Татьяна Казакова, которая в один из дней пригласила к себе в кабинет для разговора ведущих артистов. В кабинет я вошел первым. Там сидели мой друг, замдиректора Цодиков, начальник отдела кадров Молодкина и Казакова. Я не мог найти, кому сказать «здравствуйте», потому что все смотрели в пол. И я услышал: «Понимаете, Владимир Михайлович, вы, народные артисты, — люди пенсионного возраста. Но у вас большие ставки. А я планирую реформу труппы. И на те деньги, которые получаете вы, я могу взять двух молодых актеров. В ближайшем репертуаре, который я планирую, для вас нет даже эпизода. Поэтому лучше всего вам будет уйти». В спину она меня спросила: «Там кто-то еще есть?» Я ответил: «Демьяненко». — «Пусть войдет». Саша вошел, дверь закрылась. Минут через десять Саша вышел и сказал: «Вовка, меня уволили». Он почти плакал. Как ребенок.

Людмила Голикова, вдова режиссера Вадима Голикова (1932—2004), худрука Театра комедии с 1970 по 1976 год, поставившего легендарные спектакли «Село Степанчиково и его обитатели», «Сослуживцы» и другие:

— У этого театра богатейшая история. Лучшие режиссеры Союза здесь работали. Всегда была художественная программа. А сейчас посмотрите на спектакли, которые там идут, — все случайно, неизвестно, откуда взято и зачем. Однажды нас с Вадимом пригласили на вечер, посвященный столетию Акимова, но мы, зная, что происходит в Театре комедии, не пошли. Меня удивляют начальники, которые спокойно относятся к тому, что в центре города на месте прославленного театра разлилась лужа, хотя мог бы быть упругий сгусток творческой энергии. Я не верю, что нет молодых и талантливых людей, которые могли бы руководить этим театром.

Игорь Дмитриев (1927—2008), актер Театра комедии с 1984 года, народный артист России, — из интервью Жанне Зарецкой «Артисты Театра комедии умирают от нелюбви», опубликованного в газете «Вечерний Петербург» в 2001 году:

— Ситуацию, которая сложилась сейчас в Театре комедии, где Татьяна Сергеевна Казакова значится художественным руководителем, нельзя определить иначе как антиморальную.
В театре — унижение, злоба, ненависть по отношению к актерам. Я 17 лет здесь работаю, а до этого столько же — в Театре имени Комиссаржевской, но ни с чем подобным никогда и нигде не сталкивался. Например, только что мне пришлось репетировать в БДТ с режиссером Николаем Пинигиным спектакль «Таланты и поклонники». Так на банкете после премьеры я спросил его: «Как так получилось, что за все время вы ни разу не повысили голос ни на одного артиста?» На что этот молодой человек мне ответил: «А почему я должен был повышать голос? Ведь я вас всех очень люблю».

В Театре комедии окрик из зала — нормальная форма общения режиссера с артистами. Был случай, когда актер Леонид Кудряшов прямо со сцены в костюме отправился в кабинет директора и подал заявление об уходе, потому что не выдержал оскорбительного отношения.

Вы ведь не знаете, что весной, за два дня до столетия со дня рождения Николая Акимова, Татьяна Сергеевна сняла номер, который подготовил Геннадий Воропаев. Хотя кто имел большее право на этот выход к зрителям, чем он, воспитанник Николая Павловича? Потом Воропаев пытался подготовить самостоятельную работу, поскольку ни одной крупной роли за это время он не сыграл. Так дирекция предложила ему самому оплатить аренду репетиционного помещения. После этого у актера случился инсульт, и он уже не смог оправиться. И вдруг недавно я читаю в «Театральном Петербурге» причитания Татьяны Казаковой по поводу внезапного ухода «легендарного артиста акимовской труппы». Это же чудовищный, возмутительный цинизм.

На открытии сезона я выступил перед труппой. Я доказал, что никакого репертуарного плана у нашего театра не существует, что названия возникают на афише совершенно случайно. Например, шведская пьеса «Дороги любви» появилась в репертуаре только потому, что один из наших артистов был на стажировке в Швеции и вернулся с предложением: режиссер тамошний поставит спектакль здесь с тем, чтобы Татьяна Сергеевна потом могла поставить спектакль в Швеции. /…/

В приглашении российских постановщиков тоже просматривается определенная тенденция. Режиссеры Никулин («Не все коту масленица»), Политковский («Мой вишневый садик»), Макаров («Как важно быть серьезным»), Скоморохов («Даешь Америку») — все они были приглашены на постановку, а заканчивала работу над спектаклями Казакова. Некоторые из них, как режиссер Никулин, сняли свои фамилии с афиш — они не считали то, что получилось в результате, своим спектаклем. А в модели договора с приглашенными режиссерами есть пункт, который утверждает, что если режиссер не доводит работу до выпуска, он получает не весь гонорар.

Столь же обыкновенна ситуация, когда Татьяна Сергеевна отказывалась от уже готовых декораций и заказывала работу новому художнику. Это ведь огромные деньги, потраченные впустую!

Интервью собрала и подготовила Анастасия Долгошова.