Рядом с документальной записью одного из эпизодов в жизни Театра им. Станиславского «Театральный роман» Булгакова кажется не такой уж смешной книгой
Имена:
Александр Галибин
© Игорь Скалецкий
В распоряжение OPENSPACE.RU попала стенограмма последней пресс-конференции, которую дал режиссер Александр Галибин после своего
скандального увольнения из Театра им. Станиславского, спровоцированного частью труппы. Одержавшие победу артисты-инсургенты не преминули
почтить своим присутствием «прощальную гастроль» бывшего худрука. Текст стенограммы, начинающийся чуть ли не в пасторальном духе, уже в первой трети начинает казаться пьесой из репертуара знаменитого парижского театра «Гран-Гиньоль». Этот восхитительный документ эпохи, в котором оказавшиеся по разные стороны баррикад служители прекрасного делятся с журналистами своими проблемами и чаяниями, лучше всяких статистических данных и
аналитических статей свидетельствует о чудовищном кризисе, охватившем остронуждающуюся в реформе систему российского театра. И он не оставляет сомнений в том, что главным препятствием на пути этих реформ станут сами погрязшие в склоках служители прекрасного.
Чтобы читателям было удобнее сориентироваться в написанном самой жизнью трагифарсе, OPENSPACE.RU предваряет стенограмму небольшим ГЛОССАРИЕМ
:«Мужской род, единственное число» — хит Театра им. Станиславского, поставленный одним из его бывших худруков Семеном Спиваком. Коммерческая комедия с половыми перверсиями и переодеваниями.
Письма — коллективные жалобы и челобитные, которые строчили работники театра на Александра Галибина. Некоторые из них писались непосредственно «на высочайшее имя» — мэра Юрия Лужкова.
Департамент — имеется в виду Департамент культуры города Москвы, чья деятельность в период правления Юрия Лужкова неизбежно вызывала в памяти департаменты гоголевских петербургских фантасмагорий.
Министр культуры Худяков — бывший глава Департамента культуры города Москвы Сергей Худяков, прославившийся нелепыми назначениями и бессовестными увольнениями худруков и директоров московских театров.
Колдун(ы) — согласно многочисленным слухам, работники Театра им. Станиславского приводили в него колдуна, который должен был им помочь изгнать из помещения злого духа, персонифицированного в Александре Галибине.
Александр Галибин (обращаясь к журналистам): У меня была просьба к литературной части собрать всех, кто может прийти, чтобы внести какую-то ясность в ситуацию, которая у нас возникла. Я хочу сказать огромное спасибо всем работникам театра — монтировщикам, бутафорам, костюмерам, реквизиторам, всем начальникам цехов, с которыми мы в общем-то неплохо делали нашу работу. Мне жалко с большей частью артистов расставаться. Конечно, мои слова, которые бывали прежде эмоциональными, могли быть каким-то образом передернуты, и вот, чтобы не было никаких лишних разговоров, хочу сказать, что мое уважение к театру остается безграничным.
Проблемы которые накопились тут, возникли не с моим приходом. Проблемы возникли тогда, когда стали часто меняться художественные руководители, а они менялись с периодичностью раз в три года, и, естественно, каждый из них пытался привнести в театр свое. Если взять последние десять лет, это Семен Спивак, Володя Мирзоев, Татьяна Ахрамкова и ваш покорный слуга. Театр находился вне репертуарной зоны, вне контекста критики... Ярких работ, кроме работ Мирзоева, кроме спектаклей с участием Петра Мамонова, не было. Репертуарная политика строилась однобоко. Когда я пришел в театр, основным стержнем был спектакль «Мужской род, единственное число». Спектакль шел 12 раз в месяц. Очень много было случайных названий, я видел, что литчасть работала слабо и надо было укреплять позиции. Поэтому была предпринята попытка сократить количество показов «Мужского рода…», несмотря на то что мы теряли из-за этого финансово, и теряли достаточно серьезно. Я пытался делать театр, который хочет сказать о себе современным языком. Это все-таки тоже инновация, о чем последнее время говорит президент…
Читать текст полностью
За последние три года у нас не было громких расставаний. Люди уходили в декрет, болели, но громких увольнений и скандалов не было, я вел либеральную политику формирования труппы. Но у меня возникла, естественно, своя внутренняя платформа. Я сказал, что с рядом людей я бы не хотел работать, это нормально. Я попросил нескольких человек уйти. Я так понимаю, отсюда пошли письма и хамство, которое я в театре не приемлю. <…> Я для себя составил пятилетний план работы, и мне хотелось, чтобы в 2010‒2011 годах театр начал ездить, чтобы театр видели в стране и, если получится, за рубежом. Внимание, которое было на всех гастролях — люди вставали, залы были полные, — говорит о том, что к нам достаточно серьезное было внимание и уважение со стороны зрителей. Нами заинтересовалась критика. Я не говорю, что это целиком моя заслуга, здесь была слаженная работа всего коллектива.
<…> Спад интереса к театру начался в 2009 году, с того момента, когда в театре стала меняться вся система билетного стола. У нас сменилось четыре руководителя билетного стола, у нас сменилось три директора театра, у нас сменилась часть администрации, целиком вся бухгалтерия. В такой ситуации, конечно, очень сложно театру выживать. И внимание зрителя стало понижаться. Я попросил плановый отдел составить аналитическую записку. Эти цифры есть и в Департаменте. Эти цифры есть и у советника президента; думаю, мои оппоненты тоже их носили, но трактовали по-другому.
Надо сказать, что эта группа людей так или иначе была распределена в спектакли, все играли. Конечно, у меня были ошибки, но это же нормально! Могу сказать, что не было глубоких человеческих конфликтов, за исключением одного, когда я был вынужден объявить выговор Владимиру Борисовичу Кореневу за то, что он сократил на 40 минут спектакль «Мужской род, единственное число», потому что ему было нужно на самолет. Но я считаю, что это нормально, и внутри театра можно разобраться, не надо этот сор выносить наружу.
И я не понимаю, почему позиция такая хамская, оголтелая в мой адрес, она устраивает и Департамент. <…> Департамент должен защищать, не должен идти на поводу чьего-то мнения. …Мне хочется, чтобы театр жил, и я ухожу отсюда с абсолютно чистым сердцем. Вот все, что я хотел вам сегодня сказать.
Если есть какие-то вопросы, пожалуйста, я готов на них ответить.
Е.Г. Шевлягина (заведующая музыкальной частью театра): Есть вопросы!
Галибин: Я хочу, чтобы вопросы задали журналисты, которых я пригласил, потому что это моя пресс-конференция, и она связана с моим именем. Я не буду отвечать на вопросы актеров и сотрудников театра. Я буду отвечать только на вопросы журналистов.
Шевлягина: Наверное, вы боитесь? Можно только так это объяснить. Это ваша ложь и демагогия! Вот акт Контрольно-счетной палаты, который говорит совершенно об обратном. О том, что ваши спектакли не только не пользуются успехом, а есть совершенно конкретные цифры, которые говорят о том, что ваша посещаемость спектаклей от 18 до 30 процентов.
Галибин: Я на этом заканчиваю пресс-конференцию...
Шевлягина: И как же быть Департаменту, как можно держать такого человека...
Галибин: Спасибо большое (уходит).
Шевлягина: ...который не владеет специальностью своей, идет подмена...
Л.И. Розанова (актриса): Лена, хватит превращать театр в помойку!
Шевлягина: Тебе-то не стыдно! Ты же поносила Галибина, говорила, что он фашист, рейдер, а теперь перебежала! Тебе-то не стыдно!
Владимир Коренев: Лена, спокойно, спокойно!
Шевлягина: Позор, мадам Розанова!
Аплодисменты. Общий шум.
Коренев: Просьба не уходить. Можно сказать несколько слов, друзья мои? Здесь журналисты, я хотел бы знать, из каких... эээ...
Кто-то: Органов!
Коренев: Органов печати. Пожалуйста, скажите, чтоб мы знали. Мы очень рассчитываем на вашу справедливость и порядочность, потому что вы выслушали одну точку зрения. Чтобы быть объективными, послушайте другую. Это нормально, правда, послушайте, что я скажу от имени моих товарищей, которые лишены сегодня вроде бы слова. Значит, видите, какая история: артисты — злодеи, интриганы, они питаются исключительно художественными руководителями. А? Как это называется...
Марк Гейхман (актер, председатель профкома): Людоеды!
Коренев: Людоеды они. Постоянно меняются директора, и меняются билетные кассы, поэтому на спектаклях Александра Владимировича нет зрителей. По театру якобы водят колдунов, которые колдуют, заколдовывают кабинеты, как говорит Александр Владимирович. Очень нехороший Департамент и очень хороший и чистый Александр Владимирович Галибин. Вот хочу вам рассказать с самого начала. Тут Александр Владимирович говорил, что в этом театре всегда съедали людей, съедали руководителей. Рассказываю. Я в этом театре работаю 50 лет. Я начну с замечательного человека Бориса Александровича Львова-Анохина, которого в театре очень любили, который, по сути дела, его создал, воспитал замечательную труппу. Мы любили его, мы просто были с ним товарищами, он жил в одном доме со мной, в соседнем подъезде. Он был человек одинокий и часто приходил ко мне домой, и я бывал у него. И та самая артистка, которая только что ушла, Люда Розанова, она хорошо это знает, потому что он дружил и с ее мужем, замечательным артистом Малого театра Василием Бочкаревым. Мы собирались там вместе. И когда он умер, он уже работал в другом театре. <…> Что касается Спивака. Я сделал все, чтобы этот замечательный ленинградский режиссер пришел в наш театр. Я с ним познакомился раньше остальных, поехал, посмотрел в Ленинграде его спектакли, приехал сюда и договорился с нашим тогдашним директором Феликсом Яновичем, после чего мы пригласили Спивака в театр. И как его любили, могут подтвердить мои товарищи. Когда он сейчас приезжает в наш театр, собираются все, собирается труппа, рабочие приходят, осветители, все собираются, потому что любили этого человека. Никогда никто его отсюда не увольнял. А что касается предшественницы Галибина Ахрамковой... К сожалению, здесь нет представителей Департамента, они могли бы подтвердить, что именно я ходил туда просить за то, чтобы ее оставили в нашем театре, потому что она талантливый человек. И когда мне сказали, что у нее известная русская слабость, что она выпивает, я сказал Худякову, что пьяный проспится, а бездарь никогда, что и случилось в нашем театре!! Володя Мирзоев, о котором он тоже говорил, написал специально статью по этому поводу, где он опровергает то, что говорит Галибин, опровергает, что здесь в театре его когда-то съедали. Он сказал, что ушел совершенно по другим причинам из этого театра, что у него были недоговоренности с директором и т.д. Вот почему. Так что поздравляю вас соврамши, как написано у Михал Афанасьича Булгакова в «Мастере и Маргарите». Что касается смены директоров. Он почему-то скромно, стыдливо умолчал, что полгода в нашем театре работала комиссия Счетной палаты, которая занималась художествами бывшего директора Шпокайте и Александра Владимировича Галибина. И в документе, который здесь у нас есть (если интересно, можете с ним ознакомиться). И хоть на них не завели уголовного дела, на этих людей... Она постаралась быстренько написать заявление об уходе...
Шевлягина: Извините, Владимир Борисович, дело находится в прокуратуре, оно не закрыто!!!
Коренев: Ну да, да, в прокуратуре. Ну так вот, значит, она написала быстренько заявление об уходе, чтоб ее не посадили, а Александр Владимирович, несмотря на то что на него не открыли уголовного дела...
Шевлягина: Пока!
Коренев: ...Когда читаешь, возникает ощущение омерзения от этого человека, от того, что он делал. Он превратил наш театр в съемную, прокатную площадку. В этом, только в этом году, в январе и феврале, 15 дней на сцене нашего театра играли чужие коллективы. Это что такое? Вы можете себе представить, чтобы в театре у Фоменко, или в «Ленинском комсомоле», или в другом приличном театре 15 дней играли какие-то люди (речь идет о гастролях Антрепризы им. Андрея Миронова). Мы получали 40 процентов от эксплуатации этих спектаклей, чужих спектаклей, когда наши спектакли давали 100 процентов. Если это невыгодно театру, кому это выгодно? Спросите. Вот она, коррупционная цепочка. Он развалил наши цеха замечательные, мои товарищи подтвердят. Смотрите, сколько нас пришло, хотя нам говорили: не ходите сюда, не надо, будет пресс-конференция Галибина. Про меня он говорит… Что я, идиот, что ли, что из-за того, что он объявил какой-то выговор совершенно по пустой причине... Мои товарищи знают, они были на этом спектакле блестящем, я просто подобрал ритм в этом спектакле, поскольку я в него вводил артистов, был там играющий тренер в этом спектакле. А что касается смены билетных касс, так дело вот в чем. Это по наущению Александра Владимировича дирекция тогдашняя постаралась уволить начальника билетных касс за то, что она рассказала Счетной комиссии о тех махинациях, которыми занималась тогдашняя дирекция под руководством Александра Владимировича с билетами, вот почему. И ее, между прочим, оправдали, эту женщину, она выиграла суд. Вот правда. Потому что… и он-то, оказывается, он такой чистый, он сейчас, грязью обделавшись... на его спектакли не ходит народ. Чтобы вот здесь, на Тверской улице, 23, между Пушкинской и Маяковской, чтобы сюда не ходили зрители, это надо, чтобы двери заколотили досками, чтобы сюда не пришли зрители. Вы же понимаете, вы люди театральные, связанные с культурой... Он говорит о каких-то победах — какие, к черту, победы?! Зритель всегда отличает серьезное искусство... Этот репертуар — это же мусор, он замусорил репертуар! Он говорит о каком-то плане, никакого плана нет за душой, ничего не существует. За три года, а это колоссальный срок, можно было изменить театр как угодно. Представляете, вот три года. Когда пришли в театр Анатолий Васильев и Борис Морозов, они за один год сделали театр самым посещаемым театром Москвы, за один год, а тут три года дали. Он что-то говорит о Департаменте, который проявил такую деликатность, такую толерантность по отношению к нему!!! Это же государственное предприятие, это не частная лавочка, где мы обслуживаем одного человека, который получает колоссальные деньги. Вы даже не знаете, какая у него зарплата и премии! Вот у нас есть документы. Премии, когда весь театр лишен премии из-за того, что он провалился со своими спектаклями. Я такого демагога в жизни не видел, это же человек, который врет, у него детская болезнь вранья, вот почему он ушел — потому что знает, что мы скажем правду, а при нас — как он будет отвечать на это? Что делать? Он же врет нам в глаза, он оскорбляет Департамент, который... (Гейхман подносит справку о зарплатах и премиях.) Я не буду читать, прочтите сами потом, мы можем дать эту бумажку вам, вы можете ее прочитать. Понимаете, вот он говорит: я люблю театр. А ты что-нибудь сделал для людей? Кому-нибудь поднял зарплату, категорию, сделал для молодых артистов квартиры, общежитие? Ничего подобного, но в первый же день, когда он приехал в Москву, он побежал по московскому начальству требовать квартиру, хотя у него есть квартира. И когда они ему разумно отказали, сказали, что у вас есть в Ленинграде квартира, в Петербурге, он сделал так, что ему театр стал снимать квартиру за 65 тысяч рублей. У него есть деньги, зарплата шестизначная и плюс двести процентов премии к ней. Вы посчитайте, какие это деньги! Департамент отнесся к нему... Поэтому, когда такая однобокая информация, когда человек говорит и мы представляемся вам какими-то бандитами, людоедами, это грустно и обидно. Я очень хочу, чтобы вы донесли до зрителей и до читателей нашу точку зрения.
Аплодисменты.
Евгений Самарин (актер): Я могу только одно добавить от себя. Когда Александр Владимирович сказал, что он строит репертуарную политику...
Журналисты: Вы могли бы представиться?
Самарин: Да, меня зовут Самарин Евгений, я актер этого театра. Евгений Самарин.
Из зала: Молодой.
Самарин: Уже не молодой, не важно.
Коренев: Ведущий артист!
Самарин: Я могу сказать, что, может быть, существовала какая-то одному ему понятная репертуарная политика, но у всех оставался вопрос, почему он, придя в театр, снял очень хорошие спектакли, которые посещались гораздо лучше...
Гейхман: Обманув нас...
Самарин: ...чем те, которые поставил он. Я могу перечислить — тот же упоминаемый им Мирзоев. Был потрясающий спектакль «Сон в летнюю ночь», на который, хоть это классика, и молодежь ходила. Не только потому, что там были заняты медийные артисты, из сериалов, но потому, что это был интересный спектакль. Спектакль «Евграф — искатель приключений», спектакль «Мученики любви» (Справка: спектакли были сняты художественным советом в составе Коренева, Гейхмана, Горина, Гарон и т.д.). Формулировка была та, что они не посещаются зрителем, но что мы видим сейчас... Вот знаете, честно говорю, выходишь на сцену, и стыдно... стыдно выходить на сцену, потому что в зале не то что треть, а можно пересчитать — сто человек в зале.
Шевлягина: С приглашенными!
Самарин: Это в первом акте, в антракте их остается еще меньше. У нас никогда такого не было, чтобы зрители выходили в антракте и предъявляли в грубой форме претензии билетерам: что это такое, что это за спектакль, как вы продаете билеты, верните нам деньги. Я в этом театре с 2002 года, я застал и Спивака, потрясающего, я работал с Мирзоевым, я работал с Ахрамковой, не было такого, понимаете! Такого вранья не было. Могу еще одно сказать... Я не хочу говорить о творческих способностях Александра Владимировича, я не имею на это право. Я могу сказать только о том, что спектакли, про которые он говорил, репетировал не он. Спектакль «Бабьи сплетни» со скандалами репетировал хореограф Эдвальд Смирнов. И благодаря этим репетициям из этого спектакля уходили люди. Ушла, например, актриса Ира Гринева, которая не смогла найти с ним никакого контакта. Когда ее позвали в спектакль «Троянской войны не будет», где она играет Елену Прекрасную, и вновь пришел Эдвальд Смирнов, возник тот же самый конфликт, они были готовы с Рядинским уйти из спектакля, если будет репетировать и дальше Эдвальд Смирнов (Справка: артисты Гринева и Рядинский в спектакле играют, на пресс-конференции они не присутствовали). Гастроли, про которые говорит А.В.... Он вам сказал, что мы ездили туда, мы ездили туда... Я ездил с этими гастролями, я могу сказать, что когда мы поехали в Зеленоград со спектаклем, который не любит А.В., «Мужской род…», то там зал был полный. А когда мы приехали в Ригу со спектаклем «Бабьи сплетни», то там снова была треть зала. А он вам не сказал, сколько гастролей отменилось, он вам не сказал...
Шевлягина: В Петербург!
Самарин: Он вам не сказал, сколько раз мы готовились в тот же Петербург поехать с поставленными им «Троянской войной», с «Бабьими сплетнями», и нам назывались разные причины — эпидемия, еще что-то, и та же актриса Л.И. Розанова выступила на общем собрании и сказала: А.В., зачем вы нам говорите неправду, у нас есть друзья в Питере, и мы прекрасно знаем, что просто не продаются билеты. <…>
Гейхман: Моя фамилия Гейхман. Меня зовут Марк. Я в этом театре давно, с юных лет. Потом так сложилось, что я работал в другом театре, а потом снова вернулся, уже в почтенном возрасте. Но вы знаете, что я хочу вам сказать, я хочу прежде всего поблагодарить, наконец поблагодарить Департамент. Как было сложно доказать, что все, что мы пишем, и все, что говорим, правда. В последнем интервью, опубликованном в одной из газет, г-н Галибин Александр Владимирович сказал: это было три года ада. Это у кого был ад?
Из зала: У нас, у нас.
Гейхман: Да! Это было три года у нас. Это было три года концлагеря! И было три года (самое главное, что я хочу сказать) лжи! Бесконечная, беспардонная ложь! Всегда перед камерами, всегда перед пишущими статьи. …Но это бесконечная ложь наконец кончилась. И у нас праздник! Кончился огромный, тяжелый период жизни в нашем коллективе. Сейчас он здесь играл в благородного идальго, который… кланялся, рассказывал нам, что он нас любит, а он нас ненавидит. …Что он говорит правду, что у него есть планы. Никаких планов-то нет, за последние годы ничего не сделал. Мало того, что все эти истории с этими... Например, самая жуткая, кошмарная история. Он пригласил в театр, для того чтобы здесь к своему юбилею поставил спектакль покойный Козаков. И он сделал все, чтобы на последнем этапе разрушить его работу. И, может, этим он приблизил его смерть. Фантастическая история. Или другая история, о которой здесь все упоминают. О замечательном, талантливом, необыкновенном спектакле Владимира Владимировича Мирзоева «Сон в летнюю ночь». Это спектакль был молодежный, интересный спектакль. Концепция спектакля заключалась в том, что мне дали в этом спектакле роль Оберона, то есть царя эльфов, в которого все женщины влюбляются. Вот такой вот пузатый...
(Аплодисменты Шевлягиной.)
Гейхман: Всяческий такой, сочный! И это было так смешно, это было так интересно, это было так увлекательно работать в этом спектакле. Потому что мы его обожали, мы его любили, и вдруг на художественном совете мы узнаем, что там во дворе по приказу Галибина ломают декорации этого спектакля и уничтожают костюмы. На вопрос, кто это разрешил, он ответил: Мирзоев. Когда мы все бросились к Мирзоеву: Владимир Владимирович, как, это наш любимый спектакль, как вы это разрешили? Он говорит: я? Свою любимую работу последних лет — чтоб разрешил это делать? Вот это история. И этих историй тысячи. И слава Богу, и большое спасибо нашему министру культуры Худякову, министру культуры Москвы, за то, что он наконец при своей доброте, при своем, так сказать, понимании тех планов, о которых писал г-н Галибин… Эта история, этот период нашего театра — кошмарный! — за-ко…
Хор голосов: …кон-чил-ся!!! (Крик и бурные аплодисменты.)
Гейхман: И кроме радости, это не вызывает... Смотрите: это наши рабочие, это наши постановщики, бухгалтерия, мы все вопим и радуемся! Почему нас мало? Знаете, почему? Потому что все это при помощи пиарщицы нашего театра и ее помощницы было организовано в тайне, чтобы он здесь вот зачел этот лживый доклад о том, что он хороший и добрый, что он нас любит и покидает в надежде, что ему дадут на растерзание какой-нибудь другой театр. А ведь до этого были и другие театры, из которых он уходил с таким же скандалом, с таким кошмаром. А знаете, почему в Санкт-Петербурге не продавались билеты? Потому что знали его и знали, что ничто не может привести его... и мы погорели на два миллиона. У нас были большие запасы, у нашего театра — денег — оттуда мы черпали возможность для творчества, но оказалось, что тогда, когда пришел наш новый директор, здесь такой долг и мы должны так много работать, чтобы, извините, своим горбом исправить то, что делал наш словоблуд. Не поддавайтесь этому, это ложь.
Вопрос журналиста: А как вы относитесь к приходу в театр в качестве худрука Валерия Беляковича?
{-tsr-}Гейхман: Вы знаете что, я не знаю. Я не знаю этого режиссера лично. Я видел несколько его спектаклей, которые вызывали у меня восхищение. Мне было интересно ехать туда далеко. Я его лично не знаю. Знаю, что он трудоголик, знаю, что он работает бешено. Самое интересное, и самое интересное для меня: он требует от тех, кто работает вместе с ним, профессионализма, высокого профессионализма. Актерского высокого профессионализма — раз, от цехов... У нас, к счастью, огромное количество талантов... огромное количество талантов, и, я думаю, творческий человек в нашем коллективе будет творить. Спасибо вам, пускай все об этом узнают!
(Занавес.)
Литзапись Анны Банасюкевич
Если от таких так называемых артистов зависит судьба театра - этот театр заведомо невоскрешаем, что они и доказывают много лет. Стыдно, господа!