Спектакль Камы Гинкаса заставил поверить, что «юность – это возмездие»
«Вышло броско и крикливо, а смысл-то улетучился», — примерно так приветствовала самая скорострельная часть питерской критики «Гедду Габлер» Камы Гинкаса, поставленную им в Александринском театре. На самом деле выражались куда резче: приведенная цитата — это все-таки Кугель. Он, как мы помним, оказался весьма суров к одноименному спектаклю Мейерхольда, каковой и нашел «броским и крикливым». Вот и иные из наших современников, похоже, готовы позавидовать былому целомудрию отечественной сцены, еще не «оскверненной» радикальной режиссурой.Читать!
Муравьиные добродетели скромности и прилежания спектаклю Гинкаса глубоко чужды. Его «Гедда» ошеломляет (вариант: шокирует) с первых же минут — совершенно так же, как ошеломит впоследствии завистливого Тесмана текст рукописи Левборга (а ведь герой Игоря Волкова и заглянет-то туда всего лишь на секунду!). Эффектно заваленная цветами полутемная сцена (декорации Сергея Бархина). Иссеченные (похоже, дождем) прозрачные панели (впоследствии экраны). Сухое дерево — как дань метафорическим приемам иных театральных эпох — на авансцене. Золотые рыбки в аквариумах, прозрачная пластиковая мебель. Бюсты классиков в полиэтилене («вещи покойницы» — с комическим ужасом подчеркивают в спектакле). Гедда хотела жить именно в этом недавно освободившемся доме. Его покойная владелица, видимо, тоже была эстеткой, хотя и в более традиционном смысле этого слова. Но мертвые, музейные красота и мудрость несовершенны — Гедда взыскует иной красоты, «естественной и непроизвольной», сказано у Ибсена.
Сначала видеопроекция покажет нам некий краткий курс теории происхождения видов (живородящий хаос: кто-то кого-то жрет, кто-то совокупляется, а вот и человеческий эмбрион появился), а потом состоится явление героини. Венец творения, удачная случайная мутация — безупречно красивая обнаженная девочка. Еще даже не Гедда. Совершенное существо — в нем миру лишь предстоит начать свою неизбежную ловитву, а пока — ни единого изъяна, в который мир мог бы просочиться и приняться за разрушительную работу, ни тени распада (разве что жгучий вороной паричок а-ля Луиза Брукс намекнет на трагизм, неотделимый от истинной красоты). В общем, куколка. То есть в самом прямом энтомологическом смысле. Только у Гинкаса из куколок вылупляются не бабочки, а драконы. В финале его «Медеи» золотые драконьи крылья уносили от земли великую и ужасную героиню. Но никакая мифологическая тварь с неба не спускалась — «осмелившейся быть собой», Медее и тут приходилось обходиться своими силами. Сама. Всё сама.
Гедда в исполнении Марии Луговой — совсем юный дракон. Зубы молочные, высота в холке не бог весть. Лишь по огнедышащему дару узнается порода. А тут не ошибешься — это именно та гордая и размеренная чеканка слов, с понижением интонации в конце каждого, которая отличала и Медею Екатерины Карпушиной. «Затруднение поэтической речи» весьма похоже, но если горло Медеи спазмами «душила трагедия», то Гедда словно прожигает интонацией воздух, очищенный до стерильности от всяких трагедий. «Такой. Ранний. Визит», — всего-то и сказала. А домочадцы невольно втянули головы в плечи.
Все они очень милые люди. Просто душки. Суетливо сюсюкающая тетушка Юлле (Тамара Колесникова). Уютный мешковатый Тесман, с утонченной хитростью настоящей, беспримесной бездарности скрывающий под маской добродушного простофили низкую душу (Игорь Волков, как всегда, умудряется быть достоверным и ироничным одновременно). Элегантный пожилой селадон асессор Бракк — из тех монументально самовлюбленных зануд, которых и в самом деле гуманнее пристрелить, чем отказать им (Семен Сытник удивительно разнообразен в этом амплуа). Златовласая Теа — идеал преданности и самоотверженности (Ибсен не знал слова «душечка»), — целиком, от макушки до пят, сформированная вкусами и взглядами окружавших ее мужчин (в этой роли неподражаемая Юлия Марченко и огромный парик).
И, разумеется, Эйлерт Левборг (дебют Александра Лушина на Александринской сцене). Режиссер не оставил ему ни перчаток, ни черной визитки — довольно одной осмысленности взгляда. Но только — настоящей. Левборг из тех, «кто понимает». Гинкас прав: это неотразимо.
Друг с другом все они составляют безукоризненный ансамбль; не только актеры, но и персонажи «играют» в единой манере.
Гедда в ансамбль не годится. Она вообще крайне невежлива. Что, как ни странно, свидетельствует все о той же нерастраченной витальной мощи и серьезности «эстетических разногласий» с окружающими: она не уступит общепринятому порядку — ни слова, ни пяди, ни жеста, ни шляпки. Примирение «приходит с первой усталостью, с первыми морщинками» — так говорила Медея. У героини Марии Луговой — ни усталости, ни морщин. В конце концов, Гедда же надела нижнее белье — ну и довольно с них. Ее «жертвы», впрочем, ничуть не обидчивы, потому что в отличие от идеалистки-акционистки они существа глубоко практические. То бишь взрослые. И к чужому телу (пусть и немножко опасному) относятся чисто прагматически: это тело должно давать сексуальное удовлетворение, рожать и обеспечивать моральный комфорт. И Гедду недаром мучают кошмары — в тексте пьесы появляются длинные монологи о нашествии полчищ муравьев, раздирающих ее плоть. Но и целой муравьиной армии не заставить Гедду выносить ребенка. Драконы в неволе не размножаются. Но и не выживают.
Мария Луговая прелестно разыгрывает тонкие режиссерские пассажи: от энергичных хулиганских вариаций на тему «у меня в душе ни одного седого волоса, и старческой нежности нет в ней» — до по-девичьи беззащитных, на грани полной капитуляции диалогов с Левборгом или робкого, просительного «я ничем не могу помочь?», обращенного к равнодушному мужу за минуту до выстрела. Гинкас, кажется, использует любой предлог, чтобы ее остановить. Но героиню Ибсена остановить нельзя.
Гедда рассекает воздух отточенными жестами, играет на скрипке, издевается над тетками и шляпками, в бешеном темпе бегает на месте, палит из пистолетов генерала Габлера, лезет под блузку ошарашенной Теа, жжет рукопись, таскает золотых рыбок из воды — ей никто и ничто не оказывает сопротивления. Но ничто и не отвечает на ее вызов.
Читать!
В финале Гедда, едва ли не физически истерзанная рассказом о нелепой, некрасивой и вульгарной смерти Левборга, в совершенном отчаянии домузицируется до «Сурка». Дальше сентиментальной заезженной пошлости только распад и муравьи. Поэтому никакого «дальше» не будет. И мир, на миг потревоженный детскими вопросами и юным бунтом, вновь погружается в свои «кустарные промыслы». Обнаженное тело героини сдано обратно — в темноту, за пелену дождя. Мечтатели, эстеты, идеалисты и прочие мизантропы вновь потерпели сокрушительное поражение. Но, в конце концов, победа — это так вульгарно…
КомментарииВсего:2
Комментарии
- 29.06Большой продлил контракт с Цискаридзе
- 28.06В Екатеринбурге наградили победителей «Коляда-plays»
- 27.06На спектаклях в московских театрах появятся субтитры
- 22.06Начинается фестиваль «Коляда-plays»
- 19.06Иван Вырыпаев будет руководить «Практикой»
Самое читаемое
- 1. «Кармен» Дэвида Паунтни и Юрия Темирканова 3451747
- 2. Открылся фестиваль «2-in-1» 2343378
- 3. Норильск. Май 1268622
- 4. Самый влиятельный интеллектуал России 897682
- 5. Закоротило 822136
- 6. Не может прожить без ирисок 782275
- 7. Топ-5: фильмы для взрослых 758956
- 8. Коблы и малолетки 740903
- 9. Затворник. Но пятипалый 471325
- 10. Патрисия Томпсон: «Чтобы Маяковский не уехал к нам с мамой в Америку, Лиля подстроила ему встречу с Татьяной Яковлевой» 403118
- 11. ЖП и крепостное право 384713
- 12. «Рок-клуб твой неправильно живет» 370501
Впрочем, от спектакля осталось совершенно другое впечатление.
Гинкас совершенно не доверяет зрителю, не оставляет ему никакой работы.Вот героиня - а вот пошлый и мелкий люд, который ни в каком разоблачении не нуждается, потому что не возникает никаких сомнений в его ничтожности.
Конечно, всевозможные ничтожества - "любимые" персонажи режиссёра, но в них всегда было что-то больше ничтожности. Они и с с л е д о в а л и с ь . Отношения с ними героя были сложнее. Его Счастливый принц или Великий инквизитор отдали ИМ свою жизнь. Они были трогательны при своём уродстве. С ними не всё было ясно. А в "Гедде" - просто чудища из кунсткамеры, среди которых нет места живому и сильному человеку.