Новый спектакль Чхеидзе в БДТ

Большой Драматический погрузился в глубокий «Дядюшкин сон»

Большой Драматический погрузился в глубокий «Дядюшкин сон»

Режиссуру Чхеидзе можно упрекать за то, что она вялая, не мускулистая, не изобретательная. А можно и хвалить — не агрессивная, не насилует писателя, не самоутверждается за его счет. Вот и в «Дядюшкином сне» в очередной раз не насилует и не самоутверждается.

В финале спектакля легкие белые полотнища, которыми художник Эмиль Капелюш завесил пустое темное пространство, поднимаются, а вместе с ними поднимаются огромные напольные часы. Обращаясь к этим часам, князь К. в ночной рубашке, со свечой произносит монолог на тему, что, мол, и у него были детство и мамочка (текст, отсутствующий в повести, корректно приписан инсценировщиком Юрием Лоттиным). А напротив князя, в глубине, на висячей площадке качается прекрасная девушка Зина. Этими весьма нехитрыми метафорами — прошедшего и несбывшегося — работа режиссера как автора спектакля исчерпывается.

Все остальное — старательное изложение скверного анекдота про то, как в уездном городе Мордасове обедневшая гранд-дама Марья Александровна Москалева возжелала поправить свои дела, выдав красавицу дочь Зину за богатенького князя, из которого песок и кокетливый щебет сыплются одновременно в равной пропорции. Никаких, как бывало не раз при постановке «Дядюшкиного сна», бесовских кружений, никакого инфернальничанья и вообще никаких попыток представить эту трагикомедию Достоевского как его же фантасмагорию. Все чинно-блинно: на авансцене стол, стулья, диванчики, зеркало, которые осваиваются диалогами и мизансценами по законам традиционного павильонного театра. В такой ситуации интерес спектакля целиком сосредоточен в игре артистов.

Георгий Товстоногов говорил, что идея постановки должна лежать в зрительном зале. Идея этой постановки там, в сущности, и лежит: Алиса Фрейндлих и Олег Басилашвили не получали новых ролей с 2005 года, публика их заждалась, а теперь, себе на радость, наконец получила.

Огромная роль Москалевой на премьере у Фрейндлих предстала несколько эскизно. Нет сомнений, что прославленная мастерица, всегда отличавшаяся ювелирной отделкой мельчайших деталей, отделает их и сейчас — только дайте срок. Пока же сильные, точные, яркие краски чередуются у нее с привычными и уже почти расхожими в ее актерском багаже.

Басилашвили проделал работу куда более серьезную (что можно сказать отнюдь не обо всех его сценических образах последних лет). Он то смело нанизывает один на другой гротескные приемы, которыми изображает своего полуистлевшего жуира-князя, то вдруг забывает о гротеске, всецело отдаваясь настоящему лирическому одушевлению.

Увы, участие в спектакле двух выдающихся актеров заставляет понять, чего стоят все прочие участники представления, которым Чхеидзе предоставил существовать на сцене в меру отпущенного им природой (она, признаться, бывает порой скуповата). И если мастерство корифеев товстоноговской труппы по-прежнему с нами, то легендарный товстоноговский ансамбль, видимо, окончательно стал частью затонувшей театральной Атлантиды.