Что случилось в Центре Мейерхольда

Громкое увольнение из ЦИМа Павла Руднева, который последние годы фактически был его программным директором, поставило вопрос о том, чем отличается «открытая площадка» от прокатной

В мае Центр имени Вс. Мейерхольда отметил двадцатилетие. Создавая новую экономическую и творческую модель, его бессменный художественный руководитель Валерий Фокин опирался на опыт Джорджо Стрелера: тот в 1986 году построил в Милане не просто театр, но «комбинат учреждений», который мог бы обеспечивать независимость этому самому театру. То есть, иначе говоря, в Москве тогда появился (а в новое здание на Новослободской ЦИМ переехал в 2001 году) мощный театральный «комбинат» по развитию и поддержке новой режиссуры. Создатели ЦИМа исходили из опыта знаменитых «Творческих мастерских», собравших самых независимых и, как следствие, ненужных «большим» театрам режиссеров (от Клима и Михаила Мокеева до Владимира Мирзоева и Александра Пономарева). Мастерские экономически зависели от своих учредителей — СТД. И скоро добровольно самораспустились, чтобы в новом качестве возникнуть в рамках ЦИМа.

Последние годы насыщенная творческая жизнь ЦИМа — лаборатории, специальные проекты, лекции, гастроли провинциальных театров — в сознании театральной общественности была связана в основном с именем Павла Руднева. В канун празднования 20-летия Центра он написал заявление об увольнении, прокомментировав в своем блоге случившееся как результат невозможности продолжать работу в сложившихся обстоятельствах.

«Сегодня празднуют 20-летие ЦИМа. Но это не мой праздник. Неделю назад я уволился из Центра им. Мейерхольда по собственному желанию. Сегодня Фокин подписал увольнение, рассказав, что менять ситуацию нет возможности. <…> У меня не осталось больше сил бороться. Растаяла мотивация. Все, что я делал в ЦИМе эти годы, ЦИМу было по сути не нужно. Все, что я делал, я делал один. В прямом смысле слова. <…> Цель ЦИМа сегодня — заработок, аренда. В этом смысле я всегда чувствовал себя обузой, лишним элементом. Я всем только мешал заниматься настоящим делом. Все, что я здесь делал, называлось "халявой". Поддержки не было (за исключением, правда, прекрасной технической службы). Я проиграл. Я оказался не в силах переломить тенденцию скатывания к прокатной площадке. Моей мечтой было, чтобы в каждом уголке ЦИМа репетировали. И так и было по сути. Но идея открытой сцены оказалась иллюзией. Мне не удалось убедить руководство в том, что искусство, политика открытых дверей превыше всего. <…> В предыдущий раз я положил заявление на увольнение, когда решили “списать” “Наташину мечту”, еще тогда только выпустившуюся и не собравшую свою дозу славы. Тогда спектакль вернули в репертуар. Дальше был проект Насти Имамовой “Житейское дело”. Его обложили поборами таким образом, что все те скудные копейки, которые студенты могут извлечь из продажи черного зала, они вынуждены оставлять ЦИМу. Мне стыдно им всем смотреть в глаза. <…> И простите те, с кем у меня были планы, — они теперь здесь не осуществятся <…>».
Чуть позже на сайте Центра появилось объявление:

«КОНКУРС НА ЗАМЕЩЕНИЕ ВАКАНТНОЙ ДОЛЖНОСТИ
30 мая 2011 года в день Юбилея Центра имени Вс. Мейерхольда наш бывший коллега Павел Руднев позволил себе публично высказать в адрес ЦИМа очевидную ложь. Не видя необходимости вступать в полемику, хотим заявить только одно — мы все испытываем глубокое чувство стыда за человека, с которым проработали несколько лет. ЦИМ объявляет конкурс на замещение вакантной должности <…>».

OPENSPACE.RU обратился за комментариями к самому Павлу Рудневу и к его бывшим коллегам — директору ЦИМа Владимиру Флейшеру и главному специалисту Юрию Фаинкину.


Павел Руднев: «Внутри ЦИМа я чувствовал себя одиноким и невостребованным»

— Когда ты пришел в ЦИМ? И что подразумевалось под твоими обязанностями и правами?

— Шесть с половиной лет назад, по приглашению Валерия Владимировича Фокина. Арт-директорство предполагало широкий круг обязанностей: составление художественных программ, переговоры и реализация проектов, формирование репертуара ЦИМа, пиар, пресс-работа, работа со зрителем. Моей сверхзадачей был сбор творческих сил — альтернативных, небольших российских театров, которые у себя на местах сопротивлялись чему-то, жили насыщенно и сложно. ЦИМ был как бы такое гетто для изгоев. Московская поддержка этим изгоям была нужна как воздух. Нашу художественную селекцию повторяли многие иногородние фестивали и продюсерские структуры. Кроме того, часты были в Центре Мейерхольда образовательные акции (бесплатные по преимуществу): мастер-классы, семинары, видеопоказы, лекции, читки пьес, поддержка дебютов, гастроли интересных коллективов республик бывшего Союза, западных и восточных театров. Мне кажется, работа ЦИМа была интенсивной: три спецсобытия в месяц я считал нормой (помимо основного репертуара — около 35 спектаклей в месяц на двух площадках).

— А в каких ты при этом находился отношениях, я имею в виду субординацию, с руководством? С директором и с самим худруком?

— Фокин мне очень доверял, и мне кажется, что я верой и правдой отслужил все эти годы, наращивая славу ЦИМа как живого, подвижного театра. Я буду всегда страшно благодарен Валерию Фокину за те возможности, которые передо мной были развернуты. Это его заслуга и его безмерное доверие.

— Из чего вообще складывается репертуар ЦИМа?

— Схема была такая: 20—25 дней отдавались в платную аренду, чаще всего это спектакли разных фестивалей, спектакли бездомных театров. Остальные дни могли быть заняты нашими акциями. Это была хорошая схема, и я в том числе привлек в ЦИМ целый ряд и коммерческих мероприятий: совершенно нельзя сказать, что я только тратил «пустые» дни. Более того, я никогда не считал арендаторов чужими и по мере сил и им содействовал с пиаром и разнообразной помощью. Наверное, поэтому люди шли и шли к нам.

— На каких условиях в ЦИМ приезжали провинциальные коллективы?

— Провинциальные коллективы, если они приглашались мною, аренду за площадку не платили, но все остальные расходы оплачивали сами. К тому же необходимо было внутри ЦИМа оплатить работу технических служб, что мне всегда казалось неправильным.

— Эти коллективы сами к тебе обращались или ты искал ли сам? И должен ли ты был утверждать свой выбор у руководства?

— Я прежде всего критик и очень много езжу по стране, миру. Смотрю 280 спектаклей в сезон только живьем. Две-три поездки в месяц с каких-то пор стали просто необходимостью. Кроме того, интернет предоставляет богатые возможности слежения за театральной жизнью, только успевай грамотно мониторить. Ну и, разумеется, каждый день я получал несколько дисков для просмотра. Проблема была в том, что я был одиночкой в ЦИМе и чувствовал себя очень одиноким внутри театра. Все действительно делал сам один: договаривался, составлял пиар-компанию, собирал зрителя, прессу. С какого-то момента я почувствовал, что былого доверия ко мне нет, я словно бы надоел интенсивностью своей работы и некоей «отдаленностью» от коллектива. Меня поддерживала пресса, зрители — акции никогда не проходили бесследно. Но всегда внутри ЦИМа я чувствовал себя одиноким и невостребованным.
У меня никогда не было бюджета на мои проекты. Все, что я делал, было системой компромиссов, полудоговоренностей, полуформ. Мне всегда хотелось делать что-то с нуля, делать проект целиком, не методом копродукции, где ЦИМ вкладывался только площадкой, пиаром и потрясающими возможностями технической части. А на деле выходило так: я создавал соблазны, а денег, возможностей, людей, ресурсов у меня не было. Иногда на всё меня не хватало, я давал слабину. Счастливыми были те редкие акции, в которых желания Фокина и мои совпадали: Мейерхольдовские встречи, к примеру. Важнейшей акцией ЦИМа во все эти годы были, разумеется, первые Мейерхольдовские встречи, когда мы привезли выдающийся спектакль Кшиштофа Варликовского «Крум». С тех пор таких огромных бюджетов и таких возможностей у нас не было.

— За чей счет ты ездил смотреть спектакли?

— Меня никуда не посылали, и ни разу ЦИМ не оплатил мне ни одной командировки. Для поездок я использовал свои критические связи, известность, а порой действовал за счет бонусных миль различных авиакомпаний. Знаете, раз двадцать сгоняешь в Кемерово и Красноярск, накопишь на одну поездку в Милан и Вену.

— А как появились собственные проекты ЦИМа — «Житейское дело» Имамовой или «Наташина мечта» Дыйканбаева? На каких условиях можно работать в ЦИМе как на открытой площадке?

— Отсутствие своих спектаклей, равно как и своих проектов, — главная проблема ЦИМа сегодня. И я совершенно не понимаю почему. Последний спектакль, сделанный полностью ЦИМом, — «Калека с острова Инишмаан» Ирины Керученко. Это было лет пять (!) назад. Осознав это, я стал стремиться делать спектакли за счет творческой энергии молодых, которым важнее востребованность, чем заработок и бюджеты. «Ёжик и медвежонок» Сигрид Стрём Рейбо были сделаны на 10 тысяч рублей, которые дало норвежское посольство. И так далее. И вот на этом поле деятельности в последний год выросла какая-то стена непонимания: спектакли отменялись, закрывались, облагались поборами. Эта точка недоверия стала роковой.

— Что вынудило тебя подать заявление именно сейчас?

— Острее прежнего я почувствовал, что я обуза для ЦИМа, лишний элемент, лишенный поддержки. Я понял, что не нужен. А я так работать не могу — мне нужно доверие людей. Я просил Валерия Фокина о каких-то изменениях, подвижках. Написал отчаянное письмо на четырех страницах. Чтобы сохранить один, уже довольно известный спектакль в репертуаре, мне пришлось написать первое заявление об уходе — спектакль вернули. Но письмо мое о переменах почему-то получило нулевую реакцию. Изменить ситуацию мне не удалось. Одним из пиков непонимания стала служебная записка директору, поданная сотрудниками ЦИМа. Там говорилось дословно следующее: «Артисты, приведенные Рудневым, израсходовали суточный запас питьевой воды из кулера». Тогда я поклялся не пользоваться кулером полгода, чтобы хоть отчасти компенсировать те затраты, которые понес театр из-за моей деятельности. Пил воду из-под крана. В этом смысле расплатился, но доверие уже не восстановишь.

— Каким ты представляешь себе будущее ЦИМа?

— Мне хотелось бы, чтобы в нем что-то изменилось. Уверен, что сегодня такая удивительная и уникальная площадка используется на 15 процентов своих реальных возможностей. Открытые площадки очень серьезно изменили театральную ситуацию в России и составили конкуренцию репертуарному стационарному театру. В этом смысле я непоколебим в своей вере. Театр должен быть открытым на деле, а не на словах. Открытых театров очень мало.

— Где бы ты хотел работать?

— Там, где моя работа будет нужна.

{-page-}
     

Владимир Флейшер, Юрий Фаинкин: «С уходом Павла Руднева Центр Мейерхольда работать будет не хуже»


— Увольнение Павла Руднева — частность. Я хотела поговорить об уникальности структуры, которую представляет собой ЦИМ, и спросить о его будущем.

Владимир Флейшер. Уникальным он был и до Паши. И будет. Павел не был арт-директором, Павел был главным специалистом. Таким, какие у нас являются Олег Кузовлев, Юрий Фаинкин. По штатному расписанию, которое существует, все они — главные специалисты.

— А кто составляет репертуар ЦИМа?

Флейшер. Репертуаром занимается человек, который сидит на телефоне, по которому поступают звонки. Сейчас мы посадим на этот телефон другого человека — Иванов, Петров, Сидоров…

— Он тоже будет называться главным специалистом?

Флейшер. Да, конечно. Вы журналистка, я вас сюда посажу и скажу: вот эти дни у меня свободны, можете приезжать и показывать свой спектакль.

— А если этот спектакль не нравится художественному руководителю?

Флейшер. Это коллективное решение.

Юрий Фаинкин. Вы вообще знаете, как в театре работают?

— Да. Я работаю в театре.

Фаинкин. Значит, вы понимаете: репертуар делает зав репертуарной части. Дальше начинается: один артист уехал туда на съемки, другой — сюда. Потом, кто это утверждает?

— Худрук, директор.

Фаинкин. И еще зав постановочной частью. В зависимости от того, может ли постановочная часть обеспечить один спектакль после другого. Способна ли она…

— Но это те спектакли, которые идут в постоянном прокате. У вас все-таки не ситуация репертуарного театра, в котором я работаю.

Фаинкин. Какая разница. Репертуар составляется вперед за полгода.

— Все-таки я не про то. У вас на сайте — программный документ, в котором заявлены основные положения работы ЦИМа. Он был создан как площадка для инноваций. Именно «лаборатория» и поддержка новой режиссуры — главное в его работе. Вот я и спрашиваю, как вы строите репертуар?

Флейшер. Львиную долю нашего репертуара занимают фестивали, арендующие у нас площадку за деньги: NET, «Маска», Чеховский и так далее. У фестивалей бывают разные спектакли, но здесь мы не можем сами диктовать. В своих проектах — да. Их смотрит худрук, смотрят главные специалисты и люди, которым мы доверяем, в том числе и Павел Руднев. И мы даем или нет добро для них в нашем репертуаре. Но бывают другие случаи, когда разово какой-нибудь театр приезжает из провинции, и мы даем им возможность сыграть на нашей площадке.

— И этот театр уже не платит аренду?

Флейшер. По-разному бывает. Спектакли, которые приводил Павел, в 90 процентах случаев не платили аренду. Хотя Павел заинтересован тоже в том, чтобы ее платили, и тоже добивался этого. Если не аренда, то платят только техническому персоналу, который перерабатывает после рабочего дня. Поэтому я и не вижу предмета вопроса.

Фаинкин. Я тоже не вижу.

Флейшер. Вот любимый спектакль Павла, «Житейское дело» Имамовой. Это его инициатива. Он пригласил их, они стали репетировать. Потом пришел господин Кленин как представитель группы, и мы заключили договор о совместной деятельности. Чтоб они бесплатно играли спектакли в свободное от других спектаклей время. Это к слову о том, что сказал Павел. Центр не берет с них денег вопреки тому, что он сказал.

— Они продают билеты?

Флейшер. Да. Наверное, получают какую-то выгоду. Центр Мейерхольда с этого ничего не получает. Так же, как с «Наташиной мечты» Шамиля Дыйканбаева, где другая история. Вот работают у меня световики и проч. — их приглашают сюда в нерабочее время. Ну, не знаю, может, разок кто-то и придет на халяву. Но, как правило, за это платят деньги везде. Центр Мейерхольда никакой прибыли здесь не имеет, не имел и даже не закладывал.

Флейшер. Так оно и есть.

— Вы являетесь государственным унитарным предприятием?

Флейшер. Мы им были многие годы. И не получали от государства ничего. Унитарное предприятие должно само себя обеспечивать. Что мы и делали.

— За счет аренды и продажи билетов?

Флейшер. Много есть способов, и меня тут просят написать статью про это в журнал «Сцена». А я вот как-то опасаюсь…

— Вы занимаетесь стратегией ЦИМа — какой она будет? Не превратится в прокатную площадку?

Флейшер. Этого не было никогда и не будет. А вы думаете, что это Павел сдерживал? Не допускал этого?

— Нет, я думаю, что Павел, обладая связями в театральном мире России, приглашал кого-то, кто интересен и московской публике тоже. И это было важно.

Флейшер. До Павла этим занимался Юрий Аркадьевич. После Павла будет заниматься Диана Викторовна. Это не важно. Павел выполнял функцию, которую ему поручил идеологически Фокин. Вот из этого нужно исходить — мы все делаем дело, генеральную идею которого сформулировал руководитель.

— А в чем она заключается сегодня?

Флейшер. Вы мне ее только что сказали.

— То есть она не изменилась?

Флейшер. Абсолютно точно.

Фаинкин. Вы поймите, что до прихода сюда Павла ЦИМ существовал 15 лет и репутацию свою получил не благодаря Павлу. Вы это понимаете? Это важно понять. Я в «Мастерских» работал с 1988 года, потом в ЦИМе, который я помогал создавать Валерию Владимировичу. И до Павла Руднева у нас много чего происходило. И мастер-классов, и гастролей зарубежных театров, и Пину Бауш мы первые привезли, и фестивали делали, и провинциальные театры возили. Звонят мне какие-то люди, куда я должен отправить этого человека? Мы для этого наняли человека, которым был Павел Руднев.

— То есть функцию экспертизы выполнял все-таки один человек?

Фаинкин. Да почему же. Коллегиально. Если у меня есть магистранты, которые приезжают из разных стран, из провинции, как вы говорите, то и они что-то предлагают. А дальше мы их отправляем к Рудневу для выяснения возможностей по времени. А дальше уже другие люди решают, как это будет происходить организационно. К этому уже Павел не имеет никакого отношения.

Я почему вам так все это говорю — меня лично очень задело то, что Паша сказал. Что он один все это делает, а кругом все ему только мешают. Я даже не буду ссылаться на людей, которых я знаю 20—30 лет, в отличие от вас и всяких молодых девочек-мальчиков, понятия не имеющих, что происходит вообще в театрах и тем более в нашем Центре. Так вот они тоже волновались, со мной поговорили и все поняли. Представляете, если один человек здесь будет работать, а остальные будут ему только мешать? Может что-то произойти?

Флейшер. Это Юрий Аркадьевич комментирует мысль Павла о прессинге. Что бы он сделал, если б его прессовали? То, о чем мы говорим, — приезжие спектакли, бесплатные спектакли…

Фаинкин. Которые мы обираем якобы…

Флейшер. Поэтому мы и назвали это ложью. Это некорректно, мягко говоря. Он умный человек и не упоминал пока фамилии. Иначе можно подать на него в суд. С оценкой морального ущерба в 1 рубль.

Фаинкин. Но никто не будет этого делать. Не понимаю, что тут обсуждать.

Флейшер. Не беспокойтесь, с уходом Павла Руднева Центр Мейерхольда работать будет не хуже. Это я вам к финалу констатирую. Процент независимых коллективов будет увеличиваться. Отбор — вещь субъективная. То, что предлагал Паша, было одним диапазоном. Сегодня будет более широкий диапазон.

Фаинкин. Во всяком случае, не таким хаотичным. Все заранее нужно представлять, на каких принципах отбирается. И все должно быть открыто. Я считаю, что все произошло потому, что все замкнуто на одном человеке. Все должно публиковаться на сайте, чтоб было понятно, к кому обращаться по тому или иному вопросу.

Флейшер. Тем не менее вести все это будет один человек. Мы же не можем все этим заниматься. Просто человек этот будет привлекать больше театральных критиков, которые будут смотреть, предлагать и отбирать. И Павел ездил куда-то, доверяя каким-то критикам. Ничего нового в этом нет.
Я могу и эмоционально прокомментировать Пашино увольнение. Паша принес буклет, двести страниц. Хотя заявку подавал на сто. Мы понимаем — может быть увеличение, но не в два раза. За этим стоит удвоенное количество денег — я их не планировал, мне их неоткуда взять. Он сказал мне: два месяца напрасного труда. У меня нет никаких обид, абсолютно. Меня сегодня больше волнует слесарь, который запил и вместо которого я срочно должен искать человека, чтобы здание функционировало. Я нанимаю слесаря со стороны. А здесь — частное заявление одного человека. Это нормальное стечение обстоятельств. А легкая истерия и неправда, которая прозвучала, это дело частное. Какого-то удушения здесь не было, поверьте, у меня нет с ним ни ссор, ничего.

— У вас написано: конкурс на вакантную должность. Открытый?

Флейшер. Да, уже идут люди.

— А какие требования к кандидатам?

Флейшер. Вы хотите предложить свою кандидатуру? Давайте резюме.

— Нет. Не буду.

Флейшер. Профессионализм, знание иностранных языков, усидчивость. Вот сегодня пришла дама. После первых нескольких фраз понятно: серьезный, давний профессионал. В деле человек. Но, думаю, не она будет работать. С ней мы найдем другие способы сосуществования. Мы выбираем идею. Нам нужно смешать все снова в стакане, но не уходить от генеральной идеи — но время меняется. Нужно, чтоб молодые тут сидели, шумели, собаки.

— Как вы формируете цены на билеты?

Флейшер. Фестивали сами назначают свои цены на билеты. Наши идут практически бесплатно. У нас нет задачи на этом зарабатывать.

— А на чем тогда зарабатывать?

Флейшер. Все вам расскажи.

— Ну расскажите что-нибудь одно. На аренде можно заработать?

Флейшер. Можно немножко, чтоб содержать это здание. У нас есть спонсорские отношения с Газпромбанком. На проведение Мейерхольдовских встреч, где вручаются ежегодные Мейерхольдовский приз, нам помогают спонсоры Газпромбанка. Так что не беспокойтесь, все будет хорошо. Плохо, когда у дела нет художественного лидера. Мы каждый год ищем новые пути, чтобы взбаламучивать нашу площадку — проектами, выставками.

— Буклет-то выйдет в итоге?

Флейшер. Выйдет, конечно. Работа сделана большая. Мы его подкорректируем. Павлик сделал там много, поэтому все будет. Дай бог ему удачи. Думаю, он сегодня сожалеет о своей эмоциональности.

Фаинкин. Время все покажет.