Жанти и Кастеллуччи на Чеховском фестивале

Два очень разных европейских режиссера оказались едины в ответе на вопрос, из чего состоит человек

На Чеховском фестивале не провалились, но и не прогремели два спектакля, показанные почти одновременно - «Неподвижные пассажиры» Филиппа Жанти и «Проект J. О концепции Лика Сына Божьего» Ромео Кастеллуччи. Ровно тот случай, когда, выходя из театра, принято, слегка скривившись, вымолвить: «Не лучший Жанти». Или: «Не самый лучший Кастеллуччи». Ну да, не лучший. «Неподвижные пассажиры» сильно затянуты, а «Проект J» оказался слишком уж головной конструкцией. Зато эти нешедевры, исполненные совсем в разной манере, позволяют разглядеть, что Жанти и Кастеллуччи — в чем-то родственники. Хотя и дальние. Дело в том, что и «Неподвижные пассажиры», и «Проект J» - образчики так называемого дегуманизированного искусства. В обоих случаях нам предлагается авторское высказывание о мире, Боге и человеке, поставленное на солидный фундамент из философских и культурологических трудов XX века. То, что Жанти заигрывает с публикой при помощи очаровательных театральных фокусов и незамысловатых шуток, а подчеркнуто серьезный Кастеллуччи срать хотел на массового зрителя (в новом спектакле «О концепции Лика Сына Божьего» режиссер это свое желание выразил, наконец, со всей натуралистической буквальностью), сути не меняет.

Слово «дегуманизация» («обесчеловечивание») применительно к этим режиссерам тоже надо понимать буквально. Человек здесь — не венец мироздания, а нечто эфемерное. Был человек — и нет его. Как ни смешно, финал «Неподвижных пассажиров» почти точь-в-точь повторил заключительную сцену спектакля Кастеллуччи «Tragedia Endogonidia BR.#04 Brussel», который московская публика смотрела четыре года назад. В той постановке седобородый старик укладывался на кровать и прятался с головой под одеяло. Поначалу его тело отягощало ложе и создавало неприятную бугристость на покрывале, но постепенно бугор выравнивался, и поверхность становилась идеально гладкой.

У Жанти в «Неподвижных пассажирах» все почти то же самое, но вместо одеяла — оберточная бумага (сразу отбросим подозрения, что Филипп слямзил идею у Ромео или наоборот; конечно же, нет). Режиссер усеивает сцену аккуратно упакованными трупиками, которые хоть сейчас отправляй бандеролью по любому адресу, но потом (фокус-покус!) выясняется, что ценный груз-200 исчез из-под бумаги, а все актеры живехоньки. А из чего же тогда состоит человек? Неужто из полиэтиленовых мешков, картонных коробок, оберточной бумаги и прочего утильсырья, активно используемого в спектакле? Неужто все мы созданы из вещества того же, что наша упаковка?

Человек в спектаклях 73-летнего француза Филиппа Жанти — это произвольные и порой очень смешные комбинации из рук, ног и голов. Человек — это нечто, обернутое во что-то. А еще и пластмассовые пупсы разных размеров. И вся эта не пойми из кого состоящая веселая компания то качается по воле волн, то, выстроившись в караван, пересекает пустыни, то забредает в большие города. Погрузив героев в коробку с предостерегающей надписью Fragile, Жанти сплавляет их вокруг земного шара, и быстро делается ясно, что эти «пассажиры» — существа и впрямь хрупкие.

А что такое человек в спектакле Ромео Кастеллуччи «Проект J. О концепции Лика Сына Божьего»? То ли мешок с дерьмом, то ли божественный сосуд. А скорее всего, и то, и другое. «Се, человек», — говорит режиссер и выводит к зрителю бессильного старика, который обделается прямо перед зрителем. Жидкий понос на старости лет — это пострашнее и поунизительнее тернового венца. На протяжении 50 минут всю эту коричневую жижу будет убирать любящий сын, омывая дряблые папины ляжки и ягодицы. Третьим героем спектакля станет сам Спаситель (огромная репродукция известного полотна Антонелло да Мессины), молча взирающий на тошнотворные подробности. «Се, человек», - скажет нам режиссер в финале спектакля и зальет Лик Сына Божьего кровью, которая вскоре приобретет подозрительно коричневый оттенок. Затем Кастеллуччи предложит зрителю на выбор две формулы, которые будут попеременно высвечиваться на полотне Мессины: «Ты мой пастырь» и «Ты не мой пастырь». Выбирайте.

Весь натурализм бытовой сцены, составившей основу спектакля, не позволяет усомниться в том, что перед нами не просто отец и сын, а Отец и Сын. Кастеллуччи предлагает зрителю собственную дуалистическую концепцию, согласно которой в мире существуют лишь две силы — Говно и Любовь (при желании можно заменить их на «плоть и дух»). И как бы ни был силен запах вселенского Говна, Сын все равно пытается преодолеть его при помощи Любви.

Ситуация, предложенная Ромео Кастеллуччи, достаточно провокативна, чтобы возбудить в зрителе или нервный смех, или, наоборот, слезы при мысли о собственных немощных родителях. Но задачу вызвать у публики гнев или сострадание «Проект J» все же не ставит. Это прежде всего холодная попытка теодицеи, софистическая игра, построенная на двойственностях и недоговоренностях. Она дает пищу уму, но слишком легко поддается пересказу. И в этом главная слабость надчеловеческого (или, если хотите, богочеловеческого) спектакля Кастеллуччи.

«Проект J» есть, конечно же, недвусмысленное продолжение другого его спектакля «Чистилище» (это была вторая часть сценической трилогии по «Божественной комедии» Данте, показанной несколько лет назад на Авиньонском фестивале). В той постановке, пересказать которую, к слову, куда сложнее, тоже присутствовали как бытовой, так и надбытовой уровень, да и герои с тех пор не поменялись — все те же отец и сын (Отец и Сын). Только папа тогда был еще молод, и его сфинктер был достаточно силен. Он подвергал истязаниям своего малолетнего сына, заставляя зрителя терпеть душераздирающие детские крики, доносящиеся из-за сцены, но ребенок все же прощал отца. Надо полагать, ему помогала та самая Любовь, которая, по мнению Данте, движет солнце и светила. ​

Ссылки

• Алексей Бартошевич. Скоро грянет «Буря»? 31.05.2011
• Марина Давыдова. Ромео Кастеллуччи и другие, 23.05.2011