«Пресс» Пьера Ригаля в Москве

В рамках фестиваля театра танцев ЦЕХ в столице показали лучший танцевальный спектакль нескольких последних сезонов

Имена:  Пьер Ригаль

Как назвать ощущение в теле, размякшем от светской болтовни в фойе, когда взгляд еще до начала спектакля начинает неравную борьбу с направленными в зрительный зал софитами — их лучи с трудом позволяют различить странную конструкцию с сидящим вроде бы там человеком? Что происходит уже на третьей минуте спектакля в области пресса, который непроизвольно подбирается под действием зудящего саунда? Как без излишнего пафоса описать состояние интеллектуального и эстетического наслаждения, которое посетило меня на спектакле доселе неизвестного мне француза Пьера Ригаля? Анализ на всхлипах-восклицаниях не построишь, а попытки ответить хотя бы на один из тревожащих вопросов тут же вызывают новые. Но имя г-на Ригаля запомнить нужно крепко, а тем, кто пропустил «Пресс», — кусать локти.

Франтоватый персонаж Ригаля в ладно сидящем приталенном пиджачке ведет игру в кошки-мышки с безжалостной клетушкой-гробиком: он намертво в нее запаян, она же так и норовит уронить, поприжать, перевернуть его. При этом артист то и дело натыкается на прозрачную переднюю стену и отталкивается от нее руками, чтобы тут же уткнуться в стенку напротив. Подвижная комната взаимодействует с персонажем на равных, уютно замирая на его плечах, резво подталкивая его в попу или оставляя зазор, достаточный для челночного плавания от одной боковой стенки до другой. Сложно сказать, чего больше в этом контакте — заигрывания или угрозы. Но равнодушие мертвой материи этой комнатке явно несвойственно.

Назойливая наблюдательность некоего оптического прибора, неотрывно следящего за мытарствами разболтанного тела; звук испорченной лампы дневного освещения, временами срывающийся в монотонные, рвущие воздух ударные, — все это наводит на мысль о новой антиутопии. Но если рассматривать «Пресс» как антиутопию, то это антиутопия пост гомо сапиенс, поскольку персонаж г-на Ригаля, конечно, никакой не человек. Это тело без органов, даже без костей — вязкая плоть, способная, наподобие героев Питера Уиткина, к бесконечной трансформации. Оно безболезненно срастается с неживой материей, и арматура сломанной камеры превращается в его хребет. Становится магнитом, намертво сцепленным щекой с обшивкой стены. Или героем «Звездных войн» со святящимся красным зевом.

Это тело не чувствует никакого дискомфорта при очередной метаморфозе пространства. Оно переставит свои руки-ноги, скрутится в клубок, приладится, чтобы сохранить… нет, не удобство или равновесие — приличный внешний вид. А победой над комнатой-кошкой станет беззаботное постукивание отставленной ногой или элегантно свесившаяся с колена кисть, даже когда положение тела противоречит законам гравитации.

Это тело трогательно и отвратительно, как голем, беззащитно и сверхрезистентно. Категории страдания и саморепрезентации в спектакле Ригаля — вполне по-делёзиански — являются категориями не психологическими, а сугубо структурными. И это закономерно, поскольку Ригаля меньше всего интересуют объекты — его интересуют те невидимые силы и отношения, которые направляют перемещения этих объектов.

Замкнутое пространство комнаты нужно ему именно для того, чтобы проявить те силы, которые заставляют кружиться и падать. Тело не безвольно, однако вовлечено в бесконечный круговорот перетекания энергии и сил, объединено с тем миром, который находится вовне и который так же, как само тело, подчиняется силовым вихрям.

«Пресс» поставлен г-ном Ригалем и для г-на Ригаля. И это важно, поскольку Пьер Ригаль — не танцовщик. У него, скорее всего, есть какая-то танцевальная подготовка. Но он предпочитает рассказывать о своем атлетическом прошлом, степени по экономике, математическом образовании — обо всем на свете, только не о хореографическом бэкграунде.

Да и традиционные хореографические термины к движениям в этом спектакле можно применять крайне условно. В нем нет ни арабесок, ни ритмической работы ног — ничего того, что у нас традиционно ассоциируется с танцем. Если уж искать какие-то корни творчества г-на Ригаля, то их скорее можно найти в биомеханике. Хореография «Пресса» строится на рубленых акробатических элементах, на бравурной демонстрации гимнастической гибкости. Но суетливый и пугающий образ мира, который создает путаница экстремальных движений и положений тела Ригаля, само ощущение спонтанности и элегантности происходящего на сцене, в сущности, и отличают подлинного танцовщика от добросовестного исполнителя движений.