Кругом сплошные дяди Вани

Андрей Кончаловский, Андрей Щербан, Римас Туминас, Эрик Лакаскад – отчего все они ставят «Дядю Ваню» и как именно ставят

Имена:  Андрей Кончаловский · Андрей Щербан · Антон Чехов · Вайдотас Мартинайтис · Римас Туминас · Эрик Лакаскад

За прошедшие две недели на Москву обрушился поток разнообразных интерпретаций чеховской пьесы. Телеканал «Культура» решил столкнуть в эфире спектакли Андрея Кончаловского и Римаса Туминаса, «Золотая маска» привезла постановку из Александринского театра — режиссера Андрея Щербана, а фестиваль NET — работу француза Эрика Лакаскада, сделанную в вильнюсском «Городском театре». С одной стороны, просто стечение обстоятельств, с другой — явный симптом. «Дядя Ваня» в последнее время стал одной из самых популярных чеховских пьес. Чем же этот уставший от бесконечных воплощений текст притягивает нынешних режиссеров?

На первый взгляд из всех пьес Чехова «Дядя Ваня» наименее трагичен. По большому счету, ничего страшного там не происходит: сад не рубят, на дуэли не убивают, никто не погибает. Просто сцены из деревенской жизни — погоготали гусаки и разошлись. Но в этой бессобытийности и есть самая суть чеховской драмы. Жизнь уходит сквозь пальцы как-то незаметно, буднично, без потрясений. Была и нет.

В отличие от сцен деревенской жизни жизнь в современном мире перенасыщена событиями, только успевай поворачиваться. И, вероятно, от этого сама трагедия бессобытийности все чаще отступает в интерпретациях пьесы на второй план. На первый же выходит совсем иная тема. Кумир сегодняшнего дня — успех, не важно, у женщин или карьерный. И история несостоявшегося человека, которому кажется, что жизнь его обсчитала, не может не вызвать отклика у зрителей. И не похожи ли мы, нынешние, на доктора Астрова, который, может, и имел какие-то идеалы, но за десять лет каторжной работы весь выдохся, износился душой? Или на того же Войницкого, лучшие годы которого ушли на торговлю постным маслом и покрытие чужих долгов? Это сходство все чаще оказывается в спектаклях предметом для насмешек. Та лирически пронзительная нота, которая была характерна для прежних интерпретаций пьесы, все чаще сменяется откровенным гротеском, почти карикатурой, в которой нередко проступают черты самих создателей спектакля.

Андрей Кончаловский, поставивший «Дядю Ваню» в Театре им. Моссовета, явно насмехается над интеллигентскими нюнями героя. Его Войницкий в исполнении Павла Деревянко — фигляр, фитюлька, пустое место. По мнению режиссера, такие только и могут, что ныть о неудавшейся жизни, вместо того чтобы дело делать, как все представители славной династии Михалковых-Кончаловских.

Американец румынского происхождения, Андрей Щербан тоже относится к персонажам Чехова весьма скептически. Здесь они все последовательно дегероизированы, принижены. Доктор Астров представлен жалким пьянчужкой, увлечься которым ну никак невозможно. И не то что стильной штучке Елене Андреевне в исполнении Юлии Марченко, но даже дурнушке Соне, которую Янина Лакоба (прекрасно игравшая Ксению Петербургскую в спектакле Валерия Фокина) превратила в сутулую очкастую ботаничку. Режиссер признался, что, делая спектакль в России, где так много чеховских постановок, пытался чем-то удивить публику. И действительно, придумал он много чего. Тут и многоярусные декорации, обыгрывающие пространство имперского зала Александринки, и чавкающая российская грязь, в которой по очереди валяются все персонажи, и поливаемый дождем макет усадьбы на заднем плане. Но вся эта роскошь не работает, когда постановщик не доверяет пьесе, а работает ей вопреки. Щербан постоянно стремится сбить чеховский пафос: Астрова он заставляет натягивать на голову красные стринги Елены Андреевны, старушку-маман — шлепать по заднице Серебрякова, и всех вместе — переходить то на английский, то на немецкий и французский. Программный монолог Войницкого в третьем акте режиссер перебивает выходкой профессора, притворившегося умершим. И в результате слова «из меня мог бы выйти Шопенгауэр» тонут в общем веселье по поводу этого невинного розыгрыша. Единственным удачным приемом по отстранению текста здесь выглядит превращение финального монолога Сони в православную молитву, которую Янина Лакоба не проговаривает, а пропевает тоненьким голоском.

Совсем другой подход к тексту демонстрирует Эрик Лакаскад. Французский режиссер не стремится во что бы то ни стало поразить публику новым прочтением. Правда, он соединяет канонический текст пьесы с «Лешим» — ее ранней и менее удачной редакцией. Но в плане приращения смысла это мало что дает. Дополнительные персонажи здесь нужны буквально «для мебели»: на полупустой, лишенной декораций сцене они заполняют собой и организуют пространство. Что касается формы, это спектакль нарочито традиционный, очень тихий и скупой на эффектные приемы, так что может даже показаться скучным. Только два раза ровное течение действия взрывается яркими эмоциями: в ночной сцене дядя Ваня попытается остудить любовный пыл, окатывая себя холодной водой, а потом в клочья растерзает букет с осенними грустными розами, застав Елену Андреевну в объятиях Астрова. Но эти сцены «делают» спектакль. Работа Вайдотаса Мартинайтиса — стопроцентное попадание в роль. Острое, сухое лицо неврастеника, цепкий, насмешливый и в то же время несчастный взгляд человека, измученного завистью и постоянной рефлексией. Литовские актеры, вроде бы привыкшие совсем к другой, экспрессивной режиссуре Оскараса Коршуноваса, под руководством Эрика Лакаскада демонстрируют завидное владение приемами психологического театра, о котором на русских академических сценах прочно забыли. И ты замираешь, глядя на упавшего в кресло дядю Ваню, бессильного, опустошенного, умирающего от стыда и обиды. И долго еще будешь помнить его изможденное лицо в луче гаснущего света. Оказывается, чтобы донести до современного зрителя чеховский текст и актуализировать его, совершенно не обязательно надевать на голову трусы.

Но самое интересное и сильное прочтение пьесы — это становится особенно ясно в контексте других интерпретаций — все же предложил Римас Туминас. «Прекрасный спектакль. Хочется застрелиться», — такую эсэмэску прислал нам один знакомый, вполне успешный художник, посмотрев «Дядю Ваню» Туминаса. Это очень показательная и точная реакция. В ироничном и в то же время пронзительном спектакле литовского режиссера карикатурность героев не отменяет сострадания к ним. А тема тщеты и бессмыслицы жизни вновь выходит на первый план. Римас Туминас до предела заострил прием и превратил профессора Серебрякова и его окружение в ходячие карикатуры не для того, чтобы просто посмеяться над всем и всеми разом, но чтобы на их фоне показать Войницкого как человека живого, человека естественного. Показать, как беззащитен бывает человек без брони социальной маски. В мире, где главной ценностью становится успех, такому точно не выжить.