Александр Калягин сыграл Просперо

«Буря», которую поставил в московском театре Et Cetera великий Роберт Стуруа, увы, пролилась мелким дождиком

Имена:  Александр Калягин · Роберт Стуруа

72-летний худрук тбилисского Театра имени Руставели Роберт Стуруа, без статей о котором не обходится ни одна театральная энциклопедия, неподражаемый постановщик Брехта и Шекспира, чьи спектакли похожи на искристый карнавал с неизменно трагическим финалом, в Et Сetera работает не впервые. В его «Шейлоке» (2000) и «Последней записи Крэппа» (2002) Александр Калягин сыграл свои самые значительные за последние годы роли.

Шекспировская «Буря», поздняя пьеса барда, после которой он больше не писал для театра, придумана, кажется, специально для Стуруа. Так же как роль Просперо – для Александра Калягина. С первой же сцены зритель узнает фирменный почерк мастера, как и прежде работающего со своими соратниками – композитором Гией Канчели и художником Георгием Алекси-Месхишвили.

Из темноты проступают очертания огромной мастерской. В центре кресло с неподвижным Просперо. На стене картина с морским пейзажем. Слева вешалка. Мгновение спустя застывшее пространство наполняют прихотливые, булькающие звуки готовящегося волшебства. Из пустого плаща на вешалке вдруг вытягивается чья-то рука. Еще миг – и Ариэль, как чертик, выпрыгивает на сцену. Актриса Наталья Благих в клоунском комбинезоне, блестках и черном лохматом парике кажется хоть и бесплотным духом, но духом хулиганистым и весьма женственным. Свой пол Ариэль и не скрывает – режиссер слегка меняет текст, наделяя глаголы женскими окончаниями, а композитор дает в помощь актрисе веселую, взбалмошную цирковую тему.

Взмахивая дирижерской палочкой, Ариэль извлекает звуки из переливающихся на авансцене колб (знак алхимических опытов Просперо) – и заставляет действие лететь кувырком. Стены оказываются прозрачными экранами (художник проецирует на них море – и зритель отшатывается от надвигающейся волны). Грязный мешок у ног Просперо шевелится, превращаясь в спящего Калибана (Владимир Скворцов), на которого падает сверху книжка. «Б-у-р-я», – с трудом складывает он буквы. Просперо встает и надевает плащ. Его движения так спокойны и могущественны, что не только Калибан, но и публика вздрагивает, когда, подняв руку, он вызывает за сценой адский грохот. И тут же опускает – еще не время.

Слова о давнем предательстве брата, завладевшего миланским престолом и отправившего его в изгнание, о колдовстве, которому он обучился по книгам, Калягин произносит нарочито буднично и просто, как будто поясняя происходящее. В его руках сам собой возникает кораблик, подвешенный на леску, – и чем больше Просперо его раскачивает, тем сильнее бушует на экране море.

Усомниться в реальности этой бури невозможно, так же как трудно не поверить скупой и отстраненной игре Калягина. Его Просперо наделен тем трагическим спокойствием, какое бывает у переживших авиакатастрофу или концлагерь. И потому месть с самого начала занимает его куда меньше, чем судьба его дочери Миранды (Ольга Котельникова), которой он прочит в женихи принца Фердинанда (Василий Симонов), сына своего давнего врага. «Ты – дух?» – восклицает Миранда, увидев юного красавца и метнувшись к нему всем телом. Потрясенный Просперо застывает: любовь возникла без всякого колдовства.

Собственно, на этом рассказ о спектакле можно прервать. Любовные сцены в «Буре» хороши, но немного избыточны. Эпизоды, в которых Шекспир живописует врагов Просперо – короля, герцога и придворных, умудряющихся бороться за власть даже на необитаемом острове, – остроумны, но изрядно скомканы: пятиактную пьесу режиссеру удалось вместить в спектакль, длящийся чуть больше полутора часов.

Произнося тирады о погибшем в волнах сыне, король Неаполя торопится к писсуару – и машет в зал: отвернитесь, мол. А потом, заспорив с кем-то из придворных, забывает дойти до рукомойника...

В дальнем углу сцены писсуар, в противоположном – раковина. На этой диагонали и существует человек – тяжкий груз из мяса и костей, как сказал бы Гамлет. Гамлета, кстати, вспоминал в одном из интервью и сам Роберт Стуруа: в его версии маг Просперо – это Гамлет, каким он стал бы, если бы выжил и захотел отомстить врагам.

Но в том-то и дело, что сцены возмездия, которое готовит, а потом отказывается от него Просперо, решены наивно, полны излишних красивостей и волшебства, как если бы Роберт Стуруа, позабыв о Шекспире, вдруг взялся ставить одну из историй про Гарри Поттера.

Летает и машет крыльями Ариэль, уподобившийся Ангелу возмездия, музыка достигает пафосных высот. Злодеи трусливо прячутся, Калибан сочиняет заговор, шут Тринкуло подает цирковые репризы…

Начав с высокой ноты, режиссер отпускает действие на свободу, отказываясь плести дальше свою изысканную театральную ткань. Бог знает, что тому причиной, но по сути он поступает как герой Шекспира, разочаровавшийся не только в природе человека, но и в самом колдовстве.

«Я слабый, грешный человек», – устало произносит в финале Просперо, сдавшийся на милость своих врагов. «А остров – мой!» – гнусавит из-за спинки его кресла Калибан. И Роберт Стуруа оставляет нас один на один с этим выводом.