Роман Козак: «В разговоры о конце прекрасной эпохи я не верю»

Худрук Театра имени Пушкина рассказал OPENSPACE.RU, почему Островский – это русское дель арте и как поставить сталинскую «Книгу о вкусной и здоровой пище»

Имена:  Иван Ургант · Роман Козак

Окончив курс Олега Ефремова в Школе-студии МХАТ, Роман Козак был принят в труппу Художественного и одновременно стал преподавать. Среди его выпускников — Наталья Негода, Никита Высоцкий, Дарья Мороз, Дина Корзун и Сергей Лазарев. В середине 80-х спектакль «Чинзано» по пьесе Петрушевской, поставленный Козаком в подвале театра-студии «Человек», принес ему славу одного из талантливейших режиссеров поколения. Позднее он ставил «Чинзано» еще несколько раз в Европе. Работал в Германии, Польше, Бельгии, Швеции и Швейцарии. А в 2001-м принял на себя руководство Театром имени Пушкина. С тех пор его пустующие залы стали стремительно заполняться зрителями. Недавно тут сыграли премьеру «Бешеных денег». В спектакле Козака старые русские — купец Кучумов (Николай Фоменко), Телятев (Виктор Вержбицкий) и Глумов (Борис Дьяченко) — похожи на потрепанных Портоса, Атоса и Арамиса. Они распевают романсы на стихи Алексея Хвостенко, разъезжают по сцене на трехколесных велосипедах, живут в кредит, обжираются сладкой ватой и дурачат светских красавиц. А новый русский Савва Васильков (Иван Ургант) одет в костюм летчика, имеет пропеллер, как у Карлсона. И твердо намерен не выходить из бюджета — даже когда речь идет о любви.


— Вы как-то обмолвились, что для вас поставить Островского — все равно что освоить высшую математику.

— Я никогда не понимал, как сегодня можно произносить все эти слова, чтобы речь была живой и естественной, да еще сохранялась та великолепная музыка речи, которую заложил автор. Но, видать, время пришло. В Школе-студии МХАТ я занимался со студентами пьесами Гольдони, комедией дель арте и вдруг подумал: вот ведь Островский — это же и есть русское дель арте! Перечитал «Бешеные деньги», наткнулся на фразу Василькова «Но из бюджета я не выйду», причем фраза повторяется в пьесе много раз, и понял, что ставить надо. Стал выбирать, кто из артистов может сыграть эту русскую комедию дель арте. Ведь Островский действительно раз и навсегда припечатал эти наши типажи: поменялась только одежда, но даже темы разговоров и то прежние. В пьесе есть русский эротоман и подлец — Телятев, есть мамаша (Вера Алентова), есть красивая стерва, обожающая сорить деньгами (Александра Урсуляк), и есть честный купец-олигарх Васильков. Это всё наши русские бригеллы, тартальи и панталоне — не хуже, чем в комедии дель арте. И там и здесь маски, которые совсем не меняются со временем.

— Васильков — первая театральная роль Ивана Урганта. Почему вы пригласили именно его?

— Мне нужен был какой-то новый человек, непривычный для своей среды. Из тех сегодняшних ребят, которые умеют зарабатывать, имеют бешеный азарт к работе, но и жить умеют. Не бандюки, а какая-то новая поросль. Я их не понимаю, как и Ваню, — это другое поколение. Но они мне очень нравятся. Мы с Иваном не были раньше знакомы, но он сразу согласился. Для него это действительно первая роль: пятнадцать лет назад он закончил ЛГИТМиК и какое-то время стоял с алебардой в «Макбете» Темура Чхеидзе в БДТ. Постоял-постоял и ушел в кино.

— На репетиции я увидела, что сцену в вашем спектакле населяют разные фантастические существа: механическая собака подает героям шампанское. По сцене ездит помесь детского велосипеда с квадрациклом, а рядом — почти античная арка…

— Оформление делал Игорь Попов, легендарный художник и соавтор Анатолия Васильева. Домотканых платков и самоваров на сцене не будет, но и джинсов тоже. Будет некое пространство, которое живет, с одной стороны, праздно, а с другой — активно пользуется всеми техническими новинками. Словом, речь идет об эпохе модернизации и моторизации всей страны.

— А музыка? Если я не ошибаюсь, Телятев-Вержбицкий у вас поет «Сучку с сумочкой» Алексея Хвостенко…

— Мы второй раз сотрудничаем с Евгением Борцом: после «Саранчи» он стал завмузом театра. Так что всю музыка к спектаклю писал он. Плюс несколько песен Хвостенко и романсы на стихи Пушкина. Поют их сами артисты — вот так вдруг к героям что-то подступает, и они начинают общаться песнями.

— Ничего себе коктейль — Островский, Хвостенко, Пушкин… Вы вообще, если взглянуть на афишу вашего театра, любитель удивительных сочетаний. После кассовых комедий вроде «Одолжите тенора» и «Пули над Бродвеем» вы увлекаетесь новой драмой — ставите «Оffис», «Саранчу» по пьесе Биляны Срблянович, рассказы Пелевина. И в довершение ко всему зовете оперного Василия Бархатова, который ставит «Разбойников» Шиллера как современный триллер…

— Я нарочно так строю репертуар, чтобы пробовать разные виды театра. Вот, скажем, «Федра» по Цветаевой, которую прошлой осенью поставил Лукас Хемлеб. У меня непростое отношение к этому спектаклю, я думал, отвезем его во Францию и забудем, как страшный сон. Но, как выяснилось, он собирает полные залы. Представляете, в Москве сегодня не иссяк ручеек людей, которые голодают по поэтическому слову Цветаевой!.. Думаю, в следующем сезоне мы продлим музыкальную линию театра — «Ночи Кабирии» уже сошли, но Алла Сигалова обещает новую постановку. Есть всякие замыслы в филиале; студийцы готовят там вечер по Бродскому — может быть, это вырастет в спектакль. Думаем о «Принцессе Турандот» — ее будет делать Константин Богомолов. В общем, я хочу, чтобы Пушкинский был живым театром.

— А «Турандот» — та самая?

— Ну да, прямо Гоцци. А чё нам, разве вахтанговцы ее монополизировали?

— Я тут недавно услышала, что вы хотели бы поставить «Книгу о вкусной и здоровой пище». А это вам зачем?

— Это моя давняя мечта. План у меня такой. Сейчас сыграем Островского, потом, если все сложится, я буду делать новую пьесу Петрушевской. Абсолютно оглушительная история на четырех женщин, две матери и две дочки — называется «Танго “Квадрат”». Я такого давно не читал и очень горд, что она дала пьесу мне, ведь за ней охотятся многие! Это будет в филиале. А на большой сцене попробую сделать «Книгу о вкусной и здоровой пище». Понимаете, всё это изобилие вранья об изобилии так сопрягается со временем, в которое мы живем. Вроде бы странно: 50-е годы, вторая волна репрессий — и вдруг эти феноменальные статьи о засолке помидоров, об ананасах и кавказских винах. Да сама вступительная статья, которую написал Микоян, уже способна быть спектаклем! Мне видится такое путешествие по жанрам, почти цирковое действо.

— Вы много лет преподаете в Школе-студии. Как поменялся состав абитуриентов — кто сейчас идет в артисты?

— Темные идут, растения. Я ведь давно сижу в приемной комиссии, и с каждым годом всё темнее и темнее. И все очень хотят славы и денег. Хотя, могу вам сказать, что процент талантливых людей во все времена примерно одинаков: на каждом курсе есть 5—6 талантливых людей, которые ведут за собой остальных.

— То есть все эти разговоры про кризис культуры…

— Да ну их, эти разговоры! Ну не бывает у культуры кризиса: есть два человека на земле — это уже культура. Поэтому, когда говорят — всё, пи...ц, ничего нет, только там, на фестивале в Австрии, что-то еще можно увидеть, я к этому отношусь очень иронично. Хорошего во все времена мало, на поверхности всегда сплошное говно и мусор. И среди него вдруг вырастает что-то прекрасное. Так что мы мало отличаемся от любой другой эпохи.

— Но ведь молодые действительно не идут в театр — они предпочитают «Винзавод», «Гараж», клубы.

— А вы сходите на наш «Оffис»: туда ломятся только молодые. «Ромео и Джульетта» идет девять лет, и в зале в основном тинейджеры. Это не учителя водят школьников, это они сами. С другой стороны, сейчас, конечно, намного больше выбор: фильмы через интернет, YouTube. И театр пытается со всем этим достойно конкурировать. Да я вообще считаю, что театр — последнее настоящее искусство (именно искусство, а не массовое производство). Так что в разговоры о конце прекрасной эпохи я не верю.