Питерский авангард: кто на новенького?

Застрельщикам театральных бунтов восьмидесятых и на излете нулевых приходится отдуваться за все сценические «бури и натиски»

Имена:  Андрей Могучий · Максим Исаев · Павел Семченко

Декабрь минувшего года прошел в северной столице под знаком двух юбилеев — почти одновременно двадцатилетие отметили Формальный театр и Русский инженерный театр АХЕ. Эти форпосты петербургского авангарда были заложены в годы упадка и кризиса советской сцены: первый спектакль Формального театра, легендарная «Лысая певица», появился, что символично, в год смерти Георгия Товстоногова. Коллективы Андрея Могучего и Максима Исаева — Павла Семченко стали воплощением и жупелом эпохи театральной перестройки, а их откровенно протестная по отношению к театральному мейнстриму Ленинграда деятельность укладывалась в выведенную Борисом Гройсом общую формулу любого авангарда — «так дальше жить нельзя».

Прошло двадцать лет…

Бывшие авангардисты выросли, созидать и размышлять им уже давно хочется куда больше, чем ломать. Один из основателей АХЕ Максим Исаев проник в святая святых академической культуры, поработав на двух бывших императорских сценах: художником-постановщиком в мариинском «Коньке-Горбунке» Алексея Ратманского и драматургом в александринских «Садоводах». Служащий теперь штатным режиссером в Российском государственном академическом театре драмы им. А.С. Пушкина (Александринка) Андрей Могучий поставил исполненного саморефлексии «Изотова». Ахейцы выпустили «Середину Черного» — мощное метатеатральное сочинение, исследующее феномен сценического действия.

Бывшие бунтари меняются, но одно остается неизменным — они по-прежнему числятся в Питере по ведомству авангарда, отдуваясь за весь питерский Sturm und Drang.

В Москве за первое десятилетие нового века на территорию альтернативного театра вышел Дмитрий Крымов со своей «Лабораторией»; Владимир Панков с SoundDrama; театр Liquid, родившийся в Челябинске, но работающий в столице. В северной столице ряды альтернативщиков только редели — уехало на ПМЖ в Германию «Дерево» Антона Адасинского и его побеги вроде «До-театра». Формальный театр и АХЕ остались на петербургской сцене в гордом одиночестве — молодая поросль так и не пришла на смену застрельщикам ленинградских театральных бунтов восьмидесятых, которым и на излете нулевых приходится исполнять обязанности театральных маргиналов.

При этом государство порой словно бы нарочно помогает бывшим авангардистам исполнять эти обязанности. Еще совсем недавно казалось, что группе АХЕ удастся встроиться в систему репертуарных театров. Театр на Васильевском передал в его ведение сцену своего филиала, где был организован актерский клуб «Антресоль». В копродукции с василеостровским театром ахейцы выпустили два спектакля. Но будто бы на короткий миг забывшееся государство очнулось и указало зарвавшимся художникам на их место — юбилейный фестиваль АХЕ прервался на полуслове закрытием (якобы по причинам пожарной безопасности) «Антресоли». Петербург оплакивает потерю едва ли не единственной по-настоящему свободной театральной площадки, а легендарная труппа на двадцать первом году существования вновь оказалась на улице. Им бы уже пора в мэтры, а они по-прежнему ходят в босяках, все еще числятся по ведомству бунтарской театральной обочины.

В конце восьмидесятых — начале девяностых посетителями перформансов АХЕ и спектаклей Могучего были люди «Пушкинской, 10» — молодежного центра петербургской артистической богемы. Сегодня целевой аудитории проекта «Эрмитаж 20/21» или петербургским потребителям кино-артхауса не с чем себя ассоциировать в театре. Обозначилась одна из ключевых проблем сегодняшней петербургской культуры — театр перестал считаться актуальным искусством. Новых культуртрегеров петербургский театр не породил. А старые, попытавшись встроиться в мейнстрим, так и зависли в каком-то промежуточном пространстве. То ли уже классики, то ли все еще театральные нонконформисты со взором горящим.