Вознестись в сиянии. Часть 2

Находящийся в розыске после разгрома Химкинской администрации беглый анархист ПЕТЯ КОСОВО продолжает вести дневник из сердца и других органов Европы

Первая часть дневника Пети Косово

Холодная роса опала на мое лицо – я проснулся у дороги в кустах. Мимо неслись машины на юг, я едва мог вспомнить, что происходило со мной все прошедшие дни. Мокрый, дрожа от холода, побрел вдоль канавы. Под ногами шмякнуло – маленькое тельце кролика, размазанное по дороге. Их глаза, десятки огоньков вдоль обочины, вспыхивали медными звездочками в свете фар. Луны не было. Вчера меня высадили на перекрестке посреди полей, начал накрапывать дождь, я решил истомить себя дорогой до того, чтобы повалиться в беспамятстве. Пятнадцати километров оказалось вполне достаточно, перелез через изгородь и упал прямо в глину – это было вчера. Маленькие лапки кроликов шуршали вокруг.

Сегодня я дошел пешком до поворота на Орлеан, лег на бруствер платного шоссе, развесил на заграждениях свои пожиточки. «Пошел вон!» – кричит мне охранник. «Вызывай полицию, друг, мне и самому несладко». Разумеется, никто не приехал, только старики на отполированных «порше» медленно проплывают мимо меня к полотну магистрали.

В Брюсселе мне не слишком понравилось – не удалось зацепиться репьем. В городе два больших сквота в центре, но оба относятся к разряду «иммигрантских» – субкультурные элементы и политиканы в них были постепенно вытеснены семьями беженцев из Марокко и Бурунди. Там, где раньше анархисты устраивали свои бесконечные собрания, сегодня чернокожие мамаши готовят тапиоку. В зале, где раньше долбили панк-концерты, сегодня я попал на настоящую восточную свадьбу – звучала зурна, мужчины в национальных костюмах водили хороводы. Слабое отмирает, сильное доминирует: стеснительная анархия студентов из среднего класса пожала свои плоды в лице настоящих разрушителей западной цивилизации – танцуй же под звук барабана, Бельжик! В районе, где меня приютили друзья друзей, нет надписей по-французски и женщины не ходят без хиджаба. Бесконечные лавки и ларьки не продают алкоголь – за пивом надо идти через два квартала до польского магазина. Настоящая крепость западных ценностей, он демонстративно рекламирует огромным плакатом «моцные» напитки среди халяльных заведений.

Сюда редко заезжает полиция, я несколько раз стал свидетелем разборок небольших бандформирований посреди бела дня; один раз на асфальте присутствовало чье-то тело в крови. С рук можно приобрести что угодно: оружие, любые наркотики, фальшивые права, ворованные компьютеры. В пятницу не работает ничего, кроме мечети. Мои друзья – единственные белые обитатели района – обитают в чьем-то старом доме, о собственности на который ведут тяжбу несколько банков. Была попытка вскрыть еще один дом по соседству, но она встретила агрессивный отпор местных жителей, в результате приехал местный имам и запретил сквотирование. Здесь мне было не на ком паразитировать, и я решил отправиться на юга – успеть в Барселону до конца теплых дней.

Французы охотно подвозили меня. Проведя следующую ночь на стоянке между фурами, уже на третьи сутки пути я добрался до Каталонии. В Барселоне у меня был единственный контакт – знакомых белорусов. Они вскрыли старый домик на окраине: в нем не было воды, канализацию тоже не удалось наладить, мы ходили по утрам в ближайший торговый центр. Назло неудобствам, хозяева разбили во внутреннем дворике небольшой огород и заселили в будку двух кур – пока бесполезных, за неимением петуха. Запах селитры мешал заснуть, а напиваться до беспамятства дешевым вином из пакетов не было мочи, я решил переместиться куда подальше.

Были испробованы несколько вариантов. Первым делом один алжирец повел меня вскрывать дом преставившейся старухи; я залез внутрь через окно и обнаружил повсюду следы пребывания незваных жителей: матрасы, видеомагнитофоны, кассеты с порно, кучи мусора. Количественное превосходство определенно было не на нашей стороне, так что мы решили не притязать на их жилище.

Далее я договорился с одним парагвайским сталинистом, что мы вместе обживем недостроенные апартаменты в самом центре города. Проникнуть внутрь необходимо было по приставной лестнице – это и составляло основную проблему. Непосредственно под окном находился спот местных проституток экономкласса, они дежурили здесь со своими арабскими компаньонами круглые сутки. Мы ждали у скамейки напротив в течение двух дней, отвергая их не слишком заманчивые предложения. На третий день многодетная мать из Румынии предложила отдаться нам обоим за 10 евро – сталинист оказался морально устойчив, а у меня не было денег. На четвертый день мне наконец удалось заселиться в места получше, с божьей помощью.

Это был отель люкс в пятнадцати минутах от моря. Одна из коммун вскрыла его несколько недель назад, внутри все было еще не испорчено, готово к сдаче обанкротившемуся заказчику. Шесть этажей, конференц-залы, кухни с полной обстановкой, в апартаментах – ванные комнаты с джакузи. Горячей воды нет, но испанский сентябрь позволяет обходиться без нее. Совет общины выдал мне в пользование номер на четвертом этаже – два окна в полную стену и матрас на полу. Соседи не особо докучали расспросами, их занимали нескончаемые собрания и заседания социальных комитетов, как и водится во всех крупных анархо-коммунах. В отеле планировали открыть свободный университет: каждый день здесь можно было бы получать необходимые знания по нескольким предметам – от электроники и науки взламывать платные сайты до арабского языка. Я отказался просвещать свое невежество и проводил дни в праздности, путая следы по всему городу, как испуганный заяц. Наркотические граффити, кривые дома и храмы, крепостные стены, нудистские пляжи, ярко-зеленые попугаи вместо голубей – этот канал не хочется переключать. «У нас заморозки, был обыск…» – я кладу трубку телефона. Мне кажется, что Бог меня накажет.



25 числа начинаются беспорядки. Мы захватили здание Центробанка на площади Каталония; парень, живший в соседней комнате, выступает с высоты десятого этажа перед многотысячной толпой. Четыре дня мы спим на мраморном полу, забаррикадировавшись внутри, в ожидании полиции. 29 числа началась всеобщая стачка профсоюзов, перешедшая в самые масштабные беспорядки в городе за последние пятнадцать лет. Я помню кадры: взрывы петард, вспышки выстрелов, горящие машины и баррикады, сотни людей, громящих магазины, спасающихся от резиновых пуль. Это уже все было, было и больше – я это видел своими глазами. Теперь у меня роль свидетеля, ворованный фотоаппарат вместо оружия – я убогий воин новой медиавойны, щелкаю кадры один за другим. Раз, два, три – полюбуйтесь, что эти ублюдки сотворили!

Это было снова одно и то же: политики хотели торговаться, мы хотели грабить и поджигать. Это все одни и те же люди – Афины, Париж, Барселона. Прошедшие через депортационные лагеря, видевшие беспредел ментов, бессилие социальных служб – арабы, мексиканцы, поляки, бывшие жители СНГ, «белый мусор» с окраин, деревенские парни, не нашедшие, чем занять себя в городе, – мы всегда ведем себя хуже всех. С нами ничего не сделаешь, полиция может только травить нас газом, как насекомых, – по правде, мы этого заслуживаем. «Еуроп из факд ап», – кричит мне марокканец, смеясь. Мы новые варвары, будущее этой Европы, – к черту документы!

Погружение в забытье. Я лежу в номере шикарного отеля на полу и не могу больше отличить дня от ночи – не могу ни заснуть, ни проснуться. «Ты любишь кетамин? Он помогает мечтать…» Октавио знает толк в сновидениях. Хочу, чтобы меня отпустило, хочу выйти из чистилища – чтобы сбивали машины, рушились на голову дома, чтобы почернело солнце. Мы идем на вечеринку с датским футбольным хулиганом и канадским панк-рокером – внезапно я начинаю с ним драться за бутылку апельсиновой браги. «На колени! На колени, черт!» – меня уносят в судорогах. Язва зла открылась в сердце, и трупный яд расточается по всему моему телу.

Сначала несколько прыщиков на лбу. Потом на щеках и шее. Потом по всему телу яд вздувается огромными желтыми гнойниками – я подумал, герпес, но выглядело это как бубонная чума или проказа. Все отшатнулись от меня, не подавали рук, через день предложили съехать. Этот город-видение выталкивал меня ко всем чертям собачьим. Я вышел на трассу к северу и простоял на ней полдня – никто не подвез меня, разумеется.

Оставались электрички; я распечатал на принтере фальшивые железнодорожные билеты и пустился в путь. Благо, контролеры не вглядывались в них – из-за бубонов они боялись приближаться ко мне. В районе Ниццы поднялась температура, у Гренобля начало тошнить, между Леоном и Страсбургом от меня ушел последний поезд – я остался на заброшенной станции ночью. Долго шел по путям, щелкая гнойные пузырьки на лице, нашел брошенный вагон TGV, дверь поддалась. Я забрался в душную темноту и лег между креслами навзничь. Щелк-щелк – конец вещания. Помилуй и прости.