Юрий Сапрыкин: «Кого возьмут в будущее?»

Редакционный директор «Афиши» о новой приватности, инфодиджействе, а также о напрасных надеждах на iPad

Имена:  Юрий Сапрыкин

Лекция редакционного директора «Афиши» Юрия Сапрыкина и полуторачасовая дискуссия, из которой OPENSPACE.RU помещает только отрывки, состоялась полторы недели назад в московском клубе «Цвет ночи».

Записала Мария Командная

Здравствуйте. Вы знаете, я не лектор, я только учусь. Я не очень понимаю, как устроена эта профессия, и на лекции я последний раз был, кажется, когда у нас на детской площадке во дворе лектор общества «Знание» читал лекцию о международном положении. Это было очень давно. Поэтому я, извините, буду подсматривать в этот блокнот. И так мы, глядишь, доберемся потихонечку до самой приятной и необременительной стадии лекции, а именно до ответов на вопросы. Надеюсь, она наступит скоро.

Название лекции «Кого возьмут в будущее?» на самом деле цитата из питерского художника Тимура Новикова, и звучит она несколько по-фашистски. Я подозреваю, что Новиков в нее вкладывал именно такой снобский смысл, то есть я думаю и даже уверен, что он представлял себя и своих друзей членами какой-то воображаемой планетарной комиссии по отбору людей, наиболее годящихся для светлого будущего. Я ничего подобного в виду не имею. Название это родилось не из желания отделить пригодных для будущего от непригодных, а из, наоборот, глубочайшей неуверенности в том, что мы с вами и те профессии, которыми мы с вами на данный момент занимаемся, в ближайшем будущем хоть кому-то пригодятся. Поскольку все меняется настолько стремительно, что ты сам себя не узнаешь таким, каким ты был еще год назад, и та профессия, которой ты непрерывно занимаешься, вдруг совершенно меняет свой смысл и облик. Поэтому название следует понимать в смысле глубочайшей неуверенности в том, возьмут ли в это будущее нас.

Я бы даже сказал так: возможно, в этом новом следующем мире, в который мы сейчас постепенно переходим, место нам будет, но это будем уже не мы. Поскольку изменения в технологиях, способах распространения и потребления информации, по моему смутному подозрению, что-то делают с тем, как устроено наше сознание. Я попробую это объяснить на максимально тупых и наглядных примерах.

Из поезда — в реку

Что такое информация в условно гутенберговскую эру, в эпоху буквы? Это информация, которая устроена некими дискретными блоками. Этими блоками могут быть книга, фильм — любое смысловое единство. И если представить процесс потребления этой информации предельно механистически, то он похож на поездку по железной дороге от одного объекта к другому объекту, от одного смысла к другому смыслу. По дороге ты останавливаешься, выходишь на станции, покупаешь вишни, у тебя есть время сходить в буфет, посмотреть на пристанционную площадь, подумать о чем-то. Как-то осмыслить все происходящее, познакомиться с этой станцией, принять ее в себя и ехать дальше.

Извините, что сейчас начнется умничанье, но был такой философ Эдмунд Гуссерль, который считал базовым свойством человеческого сознания интенциональность, то есть направленность на некоторые предметы. Сознание в этом понимании — это такой луч прожектора, который выхватывает то одну станцию, то другую, то один объект, то другой, мощнейшим образом ее освещает, проникает внутрь, счищает с нее разнообразные смысловые слои, схватывает, полностью апроприирует, то есть присваивает себе и едет куда-то дальше — перемещает этот лучик на другой объект. Вот это нормальное философское представление о сознании традиционной гутенберговской эры. И совершенно нетипичное, как мне кажется, представление о сознании в том самом непонятном будущем, в которое мы сейчас медленно передвигаемся.

Что мы имеем сейчас? Мы имеем сейчас, уже сейчас, эпоху не буквы, а условной цифры, эпоху, когда единицей информации является не текст, не книга, не смысловое единство, а поток. Есть информационные потоки, с которыми абсолютно все мы наверняка сталкиваемся. У кого-то это френд-лента, у кого-то это лента в фейсбукe или любой другой RSS-фид, который настроен в компьютере. В общем, это какая-то штука, которую вы с утра включаете; дальше она у вас течет перед глазами и ни на секунду не останавливается. Это не значит, что люди перестали читать книги или смотреть фильмы; это значит, что базовый способ потребления информации стал таким. Ты уже не едешь по железной дороге от станции к станции, ты скорее залезаешь по пояс в реку, и она течет мимо тебя. Ты успел что-то на мгновение ухватить, успел что-то заметить, и оно  утекло дальше. Если опять же уподоблять сознание некоторому лучу, то теперь это уже не луч прожектора, а скорее луч кинопроектора — то есть некоторый источник света, через который проходит лента, непонятно кем сочиненная и написанная. Наверное, можно вернуться, отмотать ее немножко назад и посмотреть, что было в предыдущем эпизоде, но в принципе она постоянно крутится.

На самом деле все это напоминает такой буддистско-пелевинский взгляд на сознание как пустотность, сквозь которую протекают разнообразные потоки энергии и информации, того, сего, пятого-десятого. Но тут опять же нет никакой мистики, а есть четкое понимание того, что поток сейчас гораздо важнее и существеннее, чем объект. И боюсь, что именно так мы и будем считывать мир, хотим мы этого или нет, в каком-то ближайшем будущем. Пребывание в этом потоке уже сейчас приводит к разнообразным очень странным последствиям, которые, если покопаться в себе, вы наверняка можете заметить и увидеть.

Эмоция vs. осмысление

Во-первых, давайте обратимся к событиям вокруг нас. Я в последнее время часто встречаю публицистическое общее место, что, дескать, российское общество не в состоянии пережить и осмыслить трагические события — теракты в московском метро: прошло три дня, и их все забыли. Вот в эти три дня мы сталкиваемся с мощным потоком информации, касающимся терактов, ваххабитов, салафитов, положения на Северном Кавказе... А потом все это куда-то... и уехало. Из чего традиционная либеральная публицистика делает вывод о том, что гражданское общество незрело, неосмысленно и не способно на какую-то внутреннюю работу над собой. Мне-то кажется, что дело совершенно не в незрелости общества, а просто в том, что общество уже сейчас считывает информацию ровно тем образом, каким она устроена в этом самом RSS-потоке. Сегодня были теракты, мы читаем про теракты, мы пишем друг другу про теракты, мы узнаем в этот момент много всего нового. А дальше упал самолет, а дальше извергся вулкан. А дальше еще что-то произошло. И эта кинолента пролетает перед гражданским обществом, не останавливаясь ни на секунду и постоянно замещая предыдущие впечатления новыми. Впечатления, сколь бы они ни были сильными, существенными, трагическими и т.д., становятся все сиюминутнее и мимолетнее. Их очень сложно внутренне переработать и удержать в памяти. Опять обращаюсь к сознанию, как к лучу. Если гуссерлианское, активное, направленное на что-то сознание расчленяет свой объект и так и сяк и счищает с него все смысловые слои, то луч кинопроектора, с которым мы имеем дело, как правило, успевает снять только верхнюю кожуру. Как правило, эта кожура эмоционально окрашена. Как правило, это просто какая-то эмоция. «О ужас» или «о счастье». И все, поехали дальше. Даже если в луче этого прожектора оказывается множество, кем-то заранее собранное и подготовленное, представленное аналитической информацией.

YouTube, сериал, выпадение из истории

С этим связана еще одна интересная история про форматы, в которых мы потребляем информацию. Я опять же ни в коей мере не хочу говорить, что книга умерла, или журнал умер, или что-то еще умерло: ничто не умрет еще довольно долго. Но заметьте, как на наших глазах буквально самой важной единицей информации — политической, художественной, какой угодно — самой активной единицей информации становится ютьюбовский ролик. Двухминутная короткая штучка, которая во всех смыслах этого слова работает, которая моментально собирает массовые аудитории, которая становится действенным инструментом политического действия (извините за тавтологию), которая приобретает все качества вируса, то есть очень легко передается от одного носителя к другому. И в этом качестве ни статья, ни журнал, ни книга, ни фильм, ни одна из традиционных форм представления информации по действенности и работоспособности уже не способна сравниться с элементарным двухминутным роликом. Если ты хочешь чего-то добиться, то выложи видеообращение на ютьюб — сейчас об этом знают даже милиционеры в отдаленных поселках нашей родины.

Почему вдруг расцвел, с другой стороны, сериал? Десять лет назад сериал был низким искусством для домохозяек — какой-то подножный корм, а сейчас это главная и принципиально важная форма художественного высказывания, по крайней мере в англо-саксонском киномире. Ровно по тем же причинам. Потому что сериал — это поток, в который ты заныриваешь и выныриваешь. На этих словах я вспомнил, что не посмотрел последнюю серию «Лоста».

Ты зашел в фильм, потом ушел оттуда, поделал какие-то свои дела и через неделю вернулся. Я говорю о сериале именно в американском понимании, в вертикальном программировании, где серия выходит раз в неделю. Это работает, потому что, с одной стороны, это длинная история, а с другой — в нее можно заходить и выходить. Это удобно, это соответствует тем формам, в которых мы сейчас готовы и способны переваривать информацию.

Есть еще такая интересная штука, как непрерывный внутренний диалог с RSS-потоком. Я думаю, что многие из людей, которые проводят время в социальных сетях, замечали, что, даже когда ты закрываешь компьютер и ложишься спать, ты все равно продолжаешь доругиваться. Ты все равно находишься в какой-то дискуссии, в диалоге, в перебранке с теми людьми или источниками информации, которые сквозь тебя сейчас проехали. Это тебя не отпускает, этот поток невозможно выключить. Я уж не знаю, к каким последствиям это приводит на медицинском уровне, врачам виднее, но вообще это довольно дискомфортная ситуация — когда у тебя внутри помимо твоей воли происходит не контролируемая тобой интеллектуальная или душевная работа и ты с этим ничего не можешь сделать.

Еще одна отделяющая нас от гутенберговской эпохи штука — это невозможность охватить и усвоить любую длинную историю целиком. Я думаю, что наше поколение на себе это еще не так чувствует, но следующее ощутит это по полной программе. Человеку становится все сложнее почувствовать себя частью  континуума, любой длинной истории, будь то история страны, история корпорации или своя личная биография, в которой есть какая-то непрерывность и какие-то постоянные точки, постоянные ценности, за которые ты все время держишься. Я уж молчу про историю человечества в целом. Поэт Цветков недавно в одной статье приводил пример, что Бетховен, когда писал оду «К радости», без сомнения, очень сильно переживал себя как часть бесконечной истории человечества, как единое со всем, что было и что будет. Подозреваю, что это ощущение, сейчас вполне естественное для людей классической культуры, все больше и больше будет свойственно только адептам тех или иных мистических практик. Хотя в общем-то это вполне естественная мысль, вполне естественное переживание.

{-page-}
     

iPad. Напрасные надежды

Если говорить о гаджетах, то сейчас мы вроде бы увидели приспособление, которое как бы восстанавливает эту гутенберговскую эпоху в своих правах. По крайней мере, если говорить не о каких-то больших культурных сдвигах, а просто о судьбах индустрии, которые связаны с книжками и фильмами, то появился iPad, на который все возлагают н адежды, что эта штука сейчас спасет книги, или журналы, или киноиндустрию. Потому что наконец-то понятно, каким образом бесплатную, гуляющую по сети информацию можно так или иначе монетизировать. Бог с ними, с бизнесами. Но очень радостно оттого, что появилось устройство, на котором удобно читать книги. Значит, люди снова начнут читать книги, подпишутся на журнал GQ и будут его изящно перелистывать по экрану раз в месяц. И снова все станет как при дедушке.

По-моему, все это полная ерунда. Потому что у меня есть серьезные подозрения, что iPad и прочие планшетные приспособления, которые должны вернуть нас всех в золотой гутенберговский век, на самом деле окончательно его разрушат. Потому что представьте себе: у тебя есть удобное, красивое приспособление, в которое ты закачал книги и даже начал их читать, а дальше в этом приспособлении еще есть интернет, а еще есть фильмы, а еще игры — короче, в этом приспособлении всегда есть что-то поинтереснее, чем то, чем ты занимаешься сейчас. И ты прекрасно об этом знаешь. Когда ты находишься наедине с книжкой, деваться некуда, ты не можешь ткнуть в нее пальцем, чтобы она перенесла тебя в игру Final Fantasy. А здесь это делается запросто. Поэтому да, на первых порах можно накачать туда книг или даже подписаться на какие-то журналы, но дальше быстро окажется, что никто этим не пользуется. По крайней мере, не пользуется в той непрерывности и дискретности, как это происходило раньше.

Недавно один мой приятель прислал мне ролик с книжкой «Алиса в Стране чудес» для iPad. Он был в диком восторге: дескать, дети снова начнут читать. Все это выглядит как книжка с картинками, на которые можно нажимать. Они начинают прыгать, трястись, что-то куда-то скачет; если ты переворачиваешь книжку, все эти картинки ссыпаются у тебя вниз. А если нажимаешь на какую-то шутиху, она взрывается, и открывается следующий набор игрушек. Довольно здоровская вещь, но, имея такую вещь в руках, по-моему, читать-то как раз и невозможно. Не читать в значении водить пальцами по строчкам, а читать в значении счищать смыслы, понимать магию кэрролловского текста, ощущать всю странность и абсурдность, уходить в другой мир. Потому что вместо другого мира у тебя разноцветные фигнюшки, которые летают по экрану. Я не хочу придавать своим словам оценочный смысл; это не плохо и не хорошо, это вот так. Смешно возлагать надежды на чудесное приспособление, которое сейчас снова заставит нас читать или подписываться на журналы.

Новая приватность

Что же из всего этого следует? Из всего этого следуют, по-моему, две вещи. Не хотелось бы впадать в какую-то уэльбековщину и говорить о кризисе гуманности и кризисе человечности, о том, что мы сейчас все превратимся в полые куклы, сквозь которые информационные потоки будут гулять туда-сюда. О нет, о нет и нет. Мне кажется, что следует из этого, во-первых, то, что во всем этом просто надо отдавать себе отчет. Особенно в тех более или менее творческих или медийных профессиях, которыми мы с вами занимаемся. А во-вторых, то, что человечность-то никуда не денется. В этих условиях она, скорее всего, приобретет необычные и причудливые формы, которые мы с вами еще вряд ли можем предсказать, но мы можем о них пофантазировать. И из этих новых человечных штук наверняка возникнут и новые общественные практики, какие-то новые бизнесы и культы, и вообще, наверное, все это будет страшно интересно устроено. Я вот нафантазировал себе несколько таких вещей, когда шел сюда и блуждал по переулкам.

Как показывают нам события последних дней и всеми любимый сайт Meatlook.com, благодаря всем этим потокам информации у каждого из нас теперь есть шанс не только на 15 минут славы, но и на 15 минут перемывания костей, связанных с этой славой, и на любые прочие дурные последствия того, что каждый из нас постоянно находится у кого-то на виду. Мне кажется, что одна из вещей, в которых будет проявляться новая человечность, это, извините за выражение, новая приватность. Какие-то новые формы, которые должен найти побег от видимости тебя потоком информации, нахождение для себя непроницаемых мест, где тебя не видно и никто о тебе ничего не знает. Еще пять лет назад шли споры о том, как совмещать себя как человека и себя как виртуала в интернете. Сейчас это все полная ерунда, потому что проблема-то гораздо глубже. Дело не в том, как ты себя ведешь в интернете, а в том, что, как бы ты себя ни вел, этот интернет ведет себя по отношению к тебе совершенно непредсказуемым образом. Ты никогда не сможешь это контролировать. Если тебя можно найти через Google и ты вылезаешь хоть в сколько-то минимально публичное пространство, ты сразу уже у всех на виду и все ходы записаны. Может, это даже станет не просто человеческой потребностью, но даже отдельным бизнесом — нахождение таких непроницаемых зон. Мне недавно рассказывали про одного известного бизнесмена и сенатора Совета Федерации, у которого сидит целый штат людей, которые с утра до ночи ищут в интернете упоминания его персоны, связанные со словом «рейдер». Как только эти упоминания находятся, они вычищаются любыми способами. Таким образом тот человек  создал для себя за определенную мзду непроницаемую зону. Никто не может узнать, что он в прошлом занимался рейдерскими захватами. И я подозреваю, что рынок услуг по сокрытию себя от коллективного разума будет страшно усложняться, и развиваться, и процветать.

Информационное диджейство

Мне кажется, что те бизнес-тренинги или психологические тренинги, которые были популярны в последние годы, неизбежно переориентируются на попытки научения людей возможности останавливать эти потоки. Потому что такой непрерывный внутренний диалог, как ни крути, штука крайне деструктивная. Даже если тебе очень помогает в работе то, что у тебя постоянно включены фейсбук или электронная почта, жить это, если честно, немножко мешает. Поэтому некоторым преимуществом, некоторой форой в мире будущего будут пользоваться люди, которые умеют останавливать этот поток. Не просто выключать компьютер или почту, а обращаться с этим как с точечными инструментами, не погружаясь в них целиком. И тут тоже возникает безбрежное море разнообразных психотехник, или медитаций, или научения направлять свое сознание гуссерлианским лучом на эти объекты. В общем, можно уже начинать писать какие-то бизнес-планы.

Что касается медиа, мне кажется, что… Извините, сейчас уже чисто завиральная часть лекции началась, после которой можно смело переходить к нелицеприятным вопросам. Что касается всякой медийной истории, мне кажется, что, возможно, в ближайшее время расцветет такое совершенно несуществующее сейчас ремесло, как «информационное диджейство». Уже сейчас ты вполне можешь настроить себе информационные потоки, завести френд-ленту, которая поставляет тебе всю необходимую информацию — без того, чтобы тебе приходилось залезать на новостные сайты или, паче чаяния, включать телевизор. Но все-таки это похоже на  слушание радио в старом смысле, где разнообразные люди рассказывают тебе интересные для них вещи. При этом совершенно очевидно, что точечной селекцией, выбором и замиксовыванием информации можно заниматься более персонифицированно, очень лихо и талантливо. Люди, которые научатся это делать и, может быть даже, не побоюсь этого слова, продавать своей аудитории, будут пользоваться определенным успехом и авторитетом. Речь идет не о том, чтобы самому создавать контент, а буквально о том, чтобы подбирать, и как-то одушевлять, и делать интересной ленту, которую ты составляешь для своих близких или далеких друзей.

Плюшевый iPod

Еще одна вещь, о которой мне почему-то думается в последнее время в связи со всей этой RSS-гаджетно-интернетной историей, это то, что эти самые гаджеты, которые нас так настораживают, пугают и периодически кажутся вредными для здоровья, становятся все более и более одушевленными. Тут речь даже не о том, что Стив Джобс умеет выпускать красивые штуки, к которым ты эмоционально привязываешься. О нет, о нет и нет. Речь идет о том, что у этих вещей вдруг возникает момент рождения и момент смерти. Они очень недолговечны. Если в 70-е годы семья покупала телевизор, она покупала телевизор на века. Проблема, что смотреть, была решена на поколения вперед — ты ставишь ящик и дальше с ним живешь, пока из него шестеренки не посыплются. Сейчас, если ты покупаешь что угодно — телевизор, телефон, компьютер, — ты  заранее понимаешь, что это ненадолго. Что довольно близкий тебе предмет, с которым ты находишься в эмоциональном контакте, помрет на твоих глазах. От этого холодные железные вещи вдруг начинают делаться чуть более живыми. Может быть, у вас есть знакомые, у которых дома осталась первая модель iPod, такая пластмассовая, беленькая, с колесиком. Сейчас она выглядит совершенно как плюшевый мишка из детства. Эти вещи начинают обладать не только душой, но качествами детских игрушек, к которым ты эмоционально привязываешься, а потом расстаешься; когда ты достаешь их из шкафа, на тебя сразу наваливаются воспоминания о том, как с ними было хорошо и так далее. И в этом новая человечность парадоксальным образом тоже появляется.

Мир почему-то вдруг становится чуть более теплым и чуть более живым. Если попытаться резюмировать все вышесказанное, мне кажется, что человеческое в нас совершенно неожиданным и парадоксальным образом все равно найдет себе дорогу. И все равно окажется, что мир, в котором мы живем, не состоит из килобайтов и RSS-лент; мы найдем способ каким-то образом его одушевить. А на то, как все это будет, как раз страшно интересно посмотреть.

На этом установочная часть закончена. Спасибо. Я надеюсь, что было хоть немножко интересно, и если вдруг чего, то спрашивайте — отвечаем.

{-page-}
     

1-й слушатель. Очень благодарен за лекцию. Вот вами были упомянуты такие вещи, как сокрытие, то есть уход в непроницаемую сферу, а с другой стороны, специфический микс, который предоставляется для определенных людей. Насколько мне известно, такого рода услуги предоставлялись еще во времена Людовика Солнца вполне конкретными людьми и за определенные деньги.

Сапрыкин. Я подозреваю, что они даже во времена Владимира Путина предоставляются определенным высшим эшелонам власти, которым подбирают подшивочку из газет по утрам. Знаете, есть такая старинная полушутка-полуправда, что все издательские дома мечтают издавать журнал, у которого был бы один подписчик, но это, к примеру, Путин. На самом деле журналу «Русский пионер» удалось более или менее воплотить эту бизнес-модель, она страшно выгодная. Конечно, все это совершенно не ново. Но одна из вещей, о которых мы сейчас не поговорили или незачем было говорить, это демократизация всего того, о чем вы говорите. Не нужно быть Путиным, чтобы получать по утрам специально подобранную для тебя подшивку всего самого интересного, что напечатано в сегодняшней прессе.

1-й слушатель. Вы просто говорили как раз о том, что за это будут платить деньги, а раз за это будут платить деньги, то возникает вопрос, кто сможет за это платить деньги.

Сапрыкин. Мне бы хотелось, чтобы за это могли платить деньги широкие массы, потому что это вселяет в меня, по крайней мере, надежду, что мы, простые рядовые информационных армий, не останемся без куска хлеба.

2-й слушатель. Я бы хотела с вами, наверное, немного поспорить. Или просто задать вопрос по поводу непроницаемых мест. Я с вами в этом не соглашусь, потому что мне кажется, что как раз таки прозрачность — это тенденция, которая в будущем будет только набирать обороты. Ведь если мы открываем какую-нибудь ленту с подборкой архитектурных сооружений или дизайн-объектов, в каждом из этих проектов мы видим прозрачность. Это прозрачные стены, прозрачные корпуса для гаджетов. У компании Philips существует целое подразделение, которое занимается инновационными технологиями, у них есть на данный момент несколько проектов, как раз связанных с прозрачностью. Условно назовем это одеждой и украшениями, потому что это исследования новых материалов, которые реагируют на человеческое тело. То есть эта одежда может считывать какие-то биометрические параметры и изменять соответственно им свой цвет, свою структуру, то есть сигнализировать о состоянии тела. На основе этого мне кажется, что человек, наоборот, приходит к абсолютной прозрачности своей жизни для других. То есть, сокращая какие-то личные контакты, он может отдавать потоком информацию о своем эмоциональном состоянии, о своем физическом состоянии, о своем финансовом состоянии. То есть такая прозрачность человеческой жизни будет только увеличиваться. Я согласна с вами, что какие-то непрозрачные места и условия, которые будут обеспечивать эту конфиденциальность, — это бизнес. Но не кажется ли вам, что потребителями этого бизнеса будут как раз те люди, которых не возьмут в будущее?

Сапрыкин. Как уже говорилось выше, даже в этом нет ничего нового. Извините, мне не в первый раз приходится обращаться к этому избитому примеру, но у Мишеля Фуко описан в известной книжке проект Иеремии Бентама, проект здания под названием «паноптикум». Это здание, где его обитатели находятся в ситуации той самой абсолютной прозрачности, о которой вы говорите, в ситуации постоянного просматривания со всех сторон. Это здание — тюрьма. В этой ситуации постоянного просматривания, по идее, должны обитать заключенные. И, по далеко не новому утверждению Фуко, вот эта привилегия просматривания тех или иных людей — это привилегия власти. Это то, что дает власти возможность реализоваться в качестве власти. Оттого, что все демократизируется, просматривать может не только Путин со Спасской башни, но и кто угодно кого угодно, от этого ситуация не становится более уютной, не становится более безопасной. Все равно, если ты стоишь голый у всех на виду, это не очень здорово. И тем больше будет попыток от этого как-то уйти, спрятаться, и тем больше будет желающих за определенные гонорары это спрятывание реализовать. Возвращаясь опять к фигуре Владимира Владимировича Путина, всем понятно, что есть вещи, которые мы все вроде бы знаем, но они от этого просматривания полностью скрыты в его биографии, к примеру. У него есть такая привилегия, у него технические возможности для того, чтобы спрятать какие-то сюжеты своей жизни от нас. И в силу все той же самой демократизации она будет, вероятно, доступна не только Путину, но и все большему количеству простых смертных.

3-й слушатель. У меня такой вопрос: насколько изменение способа получения информации может повлиять на кристаллизацию смысла? То есть, читая книгу, больше понятен какой-то посыл, там все сконструировано так, чтобы донести, а в потоке…

Сапрыкин. Мне кажется, что в вашем вопросе уже подразумевается ответ. Плохо оно может повлиять. Я долгие годы работал музыкальным критиком и слушал много музыки. Не мною первым замечено, что раньше трава была зеленее, одуванчики желтее, девки красивее, а музыка лучше. А лучше она была в том числе и потому, что новой музыки тебе в руки на круг попадало значительно меньше. Поэтому совершенно не важно, что в итоге оказывалось у тебя на кассете или на диске, но ты с этим мог какое-то время пожить. Послушать раз, переслушать, покрутить в голове, как-то это все развинтить и заново внутри самого себя собрать. А сейчас у нормального среднестатистического меломана, который скачивает по три новых альбома в день, времени на эту кристаллизацию смысла, ясен пень, не остается. Остается в лучшем случае время на то, чтобы понять, нравится тебе это или не нравится, нужно ли это немедленно выкинуть в трэш, или оставить в своем mp3-плеере, или же, в лучшем случае, успеть на бегу сформулировать по этому поводу какие-то слова.

3-й слушатель. Может, дело в том, как это систематизировать?

Сапрыкин. Способов систематизации великое количество. Простите, я пользуюсь этим только как удобным примером, но любителей раскладывать скачанные альбомы по удобным папочкам несметное множество. Но вопрос не в систематизации, а в том, как научиться останавливать мгновение. Как научиться не слушать новую музыку, как научиться выйти из потока, во что-то воткнуться и с этим чем-то пожить. Это не так просто, как кажется на первый взгляд. Возможно, у нас с вами есть еще навык или воспоминание о том, как мы это делали, когда такой проблемы вообще не было, а для людей, которые уже рождаются с интернетом… вот интересно на них посмотреть. Я подозреваю, что для них это будет довольно существенной проблемой, а может быть, они и не будут понимать, что есть такая проблема, и дико удивятся тому, что можно жить как-то иначе.

4-й слушатель. Вопрос такой. Радио и телевидение всегда существуют как поток, и при большом желании можно было в те же 60-е годы включить радио и слушать его бесконечно. Не совсем понятно, что же нового тут появилось.

Сапрыкин. Радио и телевидение действительно работают непрерывно, но традиционное радио и телевидение, если вспомнить программу передач, очень четко структурированы. И журналы тоже. Они структурированы и, скажем так, ритмизованы. У них есть определенная драматургия. Она устроена так, что разные части этого потока требуют от тебя разного внимания или разных типов внимания. У тебя утром гимнастика, днем радиоспектакль, вечером концерт, а на ночь тебе еще группу Beatles включат один раз. И из всего этого тебе интересна только группа Beatles. Вот как устроено обычное, традиционное, не важно, советское или несоветское, радио и телевидение. А в потоке, о котором мы говорим, этой драматургии нет вообще. В нем события, из которых оно устроено, эти кадрики, они совершенно равноправны, непредсказуемы, не подчинены никаким драматургическим или ритмическим законам. Они текут и требуют от тебя одинакового внимания и одинаковой готовности выхватывать то, что тебе нужно или интересно. Я говорю даже не о каких-то интеллектуальных усилиях, которые одни готовы тратить на постижение произведения, а другие не готовы. Я говорю лишь о чисто арифметическом количестве времени.

Вот ты посмотрел фильм «Сталкер». Ты его понял или не понял, он тебе понравился или не понравился, но ты с этим фильмом внутри какое-то время живешь. Потому что следующий фильм будет не скоро. У тебя просто элементарно есть время на то, чтобы как-то его внутри себя покрутить. Ты посмотрел мультфильм «Варежка», а следующий мультфильм будет по телевизору завтра. Завтра. Невозможно достать его с полки или из папки выкачанных мультфильмов или воткнуться в блог, где тебе эти мультфильмы выкатывают по десять штук в день. И дальше, хочешь ты или нет, ты с этой «Варежкой» должен пожить. Сейчас вот этого нет.

{-page-}
     

4-й слушатель. Фактически получается, что дело просто в скорости. Мы продолжаем иметь то, что имели, просто это все ускоряется.

Сапрыкин. «Варежка» та же самая, она никуда не делась. Дело, во-первых, в скорости, а во-вторых, в разнородности и разноприродности этих впечатлений, разных типах внимания, которые они от тебя раньше когда-то требовали. Я уж молчу, что никто, конечно, телевизор с утра до ночи не смотрел, только, наверное, какие-то совсем упертые домохозяйки, а вот людей, у которых фейсбук включен все время, я знаю массу.

4-й слушатель. А почему вы не говорите о том, насколько изменилось качество взаимодействия человека с информацией? Может быть, я прослушал, конечно, но я не услышал ничего о том, что человек начал сам создавать контент, сам начал его трансформировать.

Сапрыкин. Я не говорю об этом только потому, что пока весь этот процесс генерации контента выглядит довольно грустно. Отчасти он и создает то ощущение замусоренности и нечистоты, белого шума. Коллективный разум прекрасно справляется уже сейчас с рейтингованием какого-то контента, с отбором контента, но очень плохо справляется с его производством. Я работаю в издании, которое на своем сайте весь этот пользовательский контент страшно взращивало долгие годы, всеми способами стимулировало, приветствовало и лупило по головам собственных обозревателей, стараясь доказать им, что они такие же равноправные пользователи, как и все остальные четыре миллиона человек, ежемесячно заходящих на «Афишу». Тем не менее оказывается, что когда ты хочешь почитать что-нибудь про фильм «Утомленные солнцем — 2», то ты все равно упираешься рогом в кинокритика Волобуева, потому что все остальное — это какой-то бессвязный трэшак. Извините, дорогие пользователи Afisha.ru. Это, наверное, необходимый фон. Это естественная вещь. Чтобы коллективный разум мог из чего-то выбирать, нужно, чтобы что-то было произведено. Но пропускать через себя весь сгенерированный нами с вами контент довольно дискомфортно; это создает невротическое ощущение от информационного потока и, опять же, требует умелого информационного селекционного диджейства, о котором шла речь как о некоторой услуге, страшно упрощающей тебе жизнь.

5-й слушатель. Вопрос по поводу языка СМИ завтрашнего дня. Я люблю читать большие материалы на бумаге, в «Ведомостях», в «Коммерсанте», но в интернете с экрана такие же вещи просто пролистываю. Если все бумажные СМИ переползут в интернет, что будет с длинными текстами?

Сапрыкин. Извините, я опять упираюсь в музыкальную критику, но это удобная метафора, которую можно экстраполировать на все остальное. Кто является величайшим музыкальным критиком в России? Безусловно, Артемий Кивович Троицкий. Кто может вспомнить текст, который Артемий Кивович Троицкий написал по какому-либо музыкальному поводу за последние двадцать, десять лет? Нет такого текста. Талант и сила Артемия как раз в умении правильно выбрать и представить то, что его аудитория должна увидеть и услышать. И сопроводить это каким-то максимально лапидарным комментарием. Он не произносит какого-то большого количества слов, не пишет длинных текстов про музыку, при этом объективно и безусловно является лучшим в своей профессии. Существует действительно масса вещей, которые проще показать, чем рассказать. Это раз. Что касается длинных текстов, мне кажется, тут никакой катастрофы нет, потому что в этом-то как раз читалки, киндлы, айпэды и прочие маленькие гаджетные наши радости точно способны помочь. Существует же масса людей, которая читает не то что длинные статьи, а книги! И не то что с киндла, а с телефона. Зайдите в метро. Все стоят, уткнувшись в такие экранчики, и что-то там шуруют. Значит, все-таки длинный текст никуда не делся. Значит, просто дело в правильной форме его подачи. От читалки умирает журнал — условное хаотичное собрание длинных текстов и больших фотографий, которые туда запихала какая-то редакторская воля. Но если у меня в этот пока не существующий у меня iPad периодически будет сваливаться какой-нибудь длинный текст Ревзина, я буду готов, не знаю, ноги ему целовать за то, что он мне такую услугу оказывает. Текстов будет меньше, и они будут как-то по-другому собраны и скомпонованы в каком-то продуктовом смысле. Но длинные тексты никуда не денутся все равно.

6-й слушатель. Вы много говорили о потребителях — мне интересно услышать про творцов. Вот эти все процессы какое влияние оказывают на людей, которые создают?

Сапрыкин: Деморализующее.

6-й слушатель. А можно поподробнее? Мне просто интересно, какие у вас ощущения как у человека, который общается с творцами. Вы же не только общаетесь с потребителями контента, вы общаетесь с создателями.

Сапрыкин. Видели бы вы этих творцов.

6-й слушатель. Я не думаю, что Лев Толстой ощущал себя производителем контента, и, мне кажется, даже Никита Михалков себя таковым не ощущает.

Сапрыкин. Здесь мы можем ввязаться в дичайший спор о терминах. Мне кажется, что слово «творчество» подверглось сильнейшей инфляции, и далеко не все люди, которые говорят, что занимаются творчеством, занимаются хоть чем-то похожим на это высокое слово. Большинство из них все-таки занимается производством контента. Понимаете, здесь опять приходится говорить о каких-то предельно абстрактных вещах. Что станет с творцами вообще? Да ничего не станет. Вот с ними-то точно ничего не станет. Если мы говорим о каком-то верхнем срезе (давайте, раз уж мы слово «творцы» десять раз произнесли, не будем стесняться высоких слов, если мы говорим о каком-то верхнем срезе гениев), их в каждом поколении, в каждой области на протяжении последних веков европейской культуры на круг бывает более-менее похожее количество. Более того, это не линейный процесс. Этот процесс совершенно точно не зависит от новых технологий. Ренессанс случился в XIV веке, а потом вдруг завял, потому что гаджет новый придумали? Нет, просто так произошло. Происходит взрыв, появляется сотня самых великих художников в истории человечества, а потом хрясь — и ничего. Точно так же сейчас мы находимся в какой-то бесконечной грусти по поводу того, что было такое советское кино... А уже сейчас, кроме Германа, вообще никого не осталось. Ну ничего, вот было кино, была рок-музыка, а будет что-нибудь еще. Поживем без кино какое-то время, потом глядишь, может быть, и оно воспрянет. В рамках каждой отдельной культуры происходит все волнообразно. Сумасшедшие гении как рождались, так и будут рождаться. Но будут заниматься, наверное, чем-то другим. Чем — не знаю.

7-й слушатель. Мне кажется, идет еще один параллельный процесс с тем, о чем вы говорили. Условно говоря, такая инфантилизация общества. Все новые гаджеты для взрослого человека делаются на самом деле с расчетом на то, что все взрослые любят игрушки, любят играть. Взрослость уже не в почете. Вот что вы думаете по этому поводу?

Сапрыкин. В этом инфантилизме есть две разные стороны. Если мы говорим о том, что люди становятся более сентиментальными и культивируют в себе наивность и какое-то детское восприятие, я вот в этом решительно ничего дурного не вижу. Во времена моей юности был у меня такой кумир Борис Гребенщиков, который тогда на общем фоне казался совершенно блаженным персонажем, человеком, который постоянно чему-то умиляется, пребывает в состоянии лучезарного восторга по любому поводу. Сейчас это немножко уже сгладилось, а вот тогда, в конце восьмидесятых, в такой митьковский период, это было прямо очень заметно. Ну и кому от этого стало плохо? Это редкое, Богом данное нам качество, которого чем больше в этом мире, тем, по-моему, лучше. А что в инфантилизме плохого — это как раз неспособность осознавать себя частью хоть какой-то длинной истории, даже своей личной истории. Когда мы говорим про этот чертов сайт Meatlook.ru, то совершенно понятно, что люди, которые это затевали, просто не понимали, что они делают. У них в голове был какой-то образ: сейчас мы сделаем такой нью-йоркский сплетнический сайт, светский очень, остроумный. И они не понимают, что за этим последует завтра. Они не способны себе это представить. Инфантилизм мне кажется дурным именно в этом качестве: когда ты не способен выстроить логическую связь между причинами и следствиями, между своими поступками и тем, какой эффект они вызовут, между тем, что происходит сейчас с тобой и какими-то вещами, произошедшими с тобой раньше. Ты не связываешь их в какую-то единую историю. Это дурной инфантилизм. И он, безусловно, тоже есть. Это действительно дрянное и сильно мешающее качество.

8-й слушатель. Согласились ли бы вы сейчас, в вашей должности, в вашем положении, выключить себя из этого информационного потока?

Сапрыкин. Я пытаюсь, по крайней мере если куда-то еду, не брать ноутбук, просто чтобы спокойно погулять, проветрить голову. И ничего, вроде никакой катастрофы не происходит. Удивительная вещь: когда уезжаешь на две недели в отпуск без компьютера, возвращаешься, и тебе кажется, что тут черт знает что за это время произошло, все перевернулось десять раз наверняка и встало с ног на голову. А потом залезаешь в эти свои ленты, и оказывается, что ничего и не произошло. Максимум кто-то там в больницу попал или из больницы выписался. Или Медведев что-нибудь сказал, или Путин что-нибудь вручил. По поводу потоков. Я несколько месяцев назад читал какую-то бредовую бизнес-книжку про тренинги: «Как тратить на работу по четыре часа в день и все успевать?» С каким-то таким завиральным названием, явно мошенническим. Там среди прочего была одна очень мудрая мысль, что на самом деле если в мире происходит событие — вулкан, теракты, самолеты, — то ты об этом все равно узнаешь. Если в мире случается какая-то важная культурная вещь, появляется певица Земфира или Михалков что-то снял. — что-то меняющее мир, ты об этом все равно узнаешь. Даже если ты сидишь в наглухо запертом подвале без мобильного и без компьютера. Все равно каким-то образом эта информация довольно быстро к тебе попадает. Мы пользуемся этими потоками, потому что нам нравится ими пользоваться, а не потому, что без них мы бы погрязли во тьме невежества.

Ссылки

• Юрий Сапрыкин vs. Василий Эсманов: «Хипстер – кто он?», 24.06.2009